Фестиваль UBA был однодневным мероприятием, проходившим на 139-й улице. Выступление Джими запланировали на вечер. Мероприятие собрало пять тысяч зрителей, а на крошечной сцене, выходившей на Ленокс-авеню, выступали такие музыканты, как Sam & Dave, Big Maybelle, Chuck-A-Luck, Максин Браун и Джей Ди Брайант. Перед концертом Джими поговорил с репортером New York Times: «Иногда, когда я приезжаю сюда, люди задаются вопросом: «Он играет белый рок для белых людей, что он здесь забыл?» Что ж, я хочу показать им, что музыка универсальна – не существует белого или черного рока». Несмотря на всю невозмутимость Хендрикса, напряжение было высоким. «Многие чернокожие Гарлема даже не знали, кто такой Джими, но на улицах скопилось так много белых фанатов, что им стало любопытно», – рассказывал Танде-Ра Алим.
Неприятности начались задолго до того, как Джими вышел на сцену. Он смотрел выступления других групп вместе с Кармен Борреро, когда несколько человек из толпы отчитали его за то, что его девушка – пуэрториканка. «Они увидели Джими со мной, «белой сукой», и стали швыряться в меня всякими вещами», – вспоминала Борреро. В завязавшейся драке Кармен разорвали блузку.
Когда Джими вышел на сцену, было уже за полночь, и к тому времени многие зрители разошлись по домам. Джими выступал после большой (во всех смыслах) R&B-певицы Биг Мэйбелл. Мэйбелл отказалась выступать на бис, и толпа засвистела. Она продолжила свистеть, когда первым музыкантом, вышедшим вслед за ней на сцену, оказался Митч Митчелл. «Зрителей раздражало то, что Митч был белым музыкантом, оказавшимся в Гарлеме», – говорил Тахарка Алим.
Джими вышел на сцену в белых брюках, и даже цвет его одежды вызвал неодобрительные возгласы толпы. Когда Джими начал настраивать гитару, кто-то бросил на сцену бутылку, которая разбилась об усилитель. За ней последовало несколько яиц, разбившихся о сцену. Многие в толпе начали уходить. К тому времени, когда Джими начал играть, перед сценой осталось всего пятьсот человек. Менее чем за три недели до этого Джими стал хедлайнером самого масштабного американского концерта десятилетия и вызвал всеобщее восхищение. В Гарлеме, играя бесплатно на крошечной уличной сцене, он был опасно близок к тому, чтобы его обошла Биг Мэйбелл или в его голову попали бутылкой. «Ему пришлось действовать очень быстро, чтобы предотвратить беспорядки», – отмечал Тахарка.
Джими начал с “Fire” и продолжил “Foxy Lady”. К тому времени, когда он заиграл в “Red House”, его блюз смягчил суровую публику. Затем он исполнил “The Star Spangled Banner”, ту же версию, что играл на Вудстоке. Но вдали от толп репортеров и кинокамер она бледнела по сравнению с “Voodoo Chile”, которую он представил как «национальный гимн Гарлема». К тому времени, когда Джими закончил, среди зрителей осталось меньше двухсот человек, но все же той ночью он смог справиться с одной из самых сложных аудиторий, с которыми ему когда-либо приходилось сталкиваться. Джума Султан назвал это шоу «ничьей». После концерта Джими пошел с Кармен к машине и обнаружил штраф за неправильную парковку, засунутый под дворник на лобовом стекле.
—
Спустя пять дней после UBA группа, которую Джими назвал Gypsy, Sun and Rainbows, отыграла свое последнее шоу. Выступление в клубе Salvation было задумано как демонстрация для прессы, но Джими вышел на сцену так поздно, что к тому моменту почти все журналисты разошлись по домам. Когда группа все-таки начала выступление, проблемы со звуковой системой помешали Джими петь. «Концерт, который он, возможно, изначально не слишком стремился отыграть, обернулся полным провалом», – написал журнал Rock. Две недели спустя Джими распустил группу, но продолжил время от времени выступать с Билли Коксом.
Как-то раз в клубе Salvation произошло одно из самых странных происшествий в жизни Джими: однажды ночью его похитили после джем-сессии. Он ушел с незнакомцем, чтобы купить кокаин, но вместо этого был взят в заложники в квартире на Манхэттене. Похитители потребовали, чтобы Майкл Джеффри передал им контракт Хендрикса в обмен на освобождение. Вместо того чтобы согласиться на требование выкупа, Джеффри нанял своих собственных головорезов для поиска вымогателей. Загадочным образом головорезы Джеффри нашли Джими два дня спустя в поместье Шокан целым и невредимым.
Этот случай был настолько странным, что Ноэль Реддинг считает, что Джеффри инсценировал похищение, чтобы отбить у Хендрикса желание искать других менеджеров, однако другие свидетели (например, офис-менеджер Трикси Салливан) утверждали, что похищение было настоящим. «В то время в Нью-Йорке было много молодых мафиозных группировок, которые хотели пробиться в музыкальный бизнес, – рассказывала Салливан. – Они похитили Джими, и Майку пришлось встретиться с одним человеком, это был кто-то очень близкий к мафии. Майка увели парни с ружьями, и они стали вести переговоры. Помню, Майк рассказывал, что на деревьях сидели люди с оружием». По ее словам, из-за этого Джеффри носил с собой пистолет. Джеффри уговорил похитителей освободить Джими. Джума Султан, живший вместе с Джими в поместье Шокан тем летом, вспомнил об одном случае, который произошел всего за несколько недель до похищения: Джеффри и водитель пришли в дом, чтобы поговорить с Джими о делах. Пока Джеффри и Джими болтали, водитель вытащил пистолет 38-го калибра и начал стрелять в дерево на заднем дворе. Султан уверен: целью того визита было показать Джими, что Джеффри действительно криминальный босс и его нужно бояться. Эту же версию упоминал и Ноэль, чтобы объяснить вину Джеффри в похищении.
В сентябре того года журналистка Шейла Уэллер из журнала Rolling Stone выпустила большое портретное интервью Хендрикса, однако никаких упоминаний о похищении или перестрелке в материале не было. В статье, озаглавленной «Я больше не хочу быть клоуном», Джими изображался скромным, до безо-бразия вежливым и очаровательным молодым человеком. Во время интервью он показал Уэллер свою огромную коллекцию пластинок, в которой было буквально все: от Марлен Дитрих до Уэса Монтгомери и Blind Faith. Его глаза загорались, когда он говорил о Бобе Дилане: «Я люблю Дилана. Я встречался с ним всего один раз, около трех лет назад, в Kettle of Fish на МакДугал-стрит. Это было еще до того, как я уехал в Великобританию. Думаю, в тот вечер мы оба были изрядно пьяны, так что, вероятно, он меня не помнит». Отвечая на вопросы Уэллер, Джими держал в руках гитару и подыгрывал пластинке Дилана.
Если воспоминания Джими правдивы, они противоречат словам Диринга Хоу. Однажды они шли по 8-й улице в Нью-Йорке и заметили прохожего на другой стороне дороги. «Это же Дилан, – взволнованно проговорил Джими. – Я никогда не встречал его раньше. Пойдем поговорим с ним». Джими побежал через поток машин, крича: «Эй, Боб!» Диринг последовал за ним, но из-за рвения Джими ему было некомфортно. «Думаю, Дилан испугался, услышав, как кто-то выкрикивает его имя и бежит к нему через улицу», – вспоминал Диринг. Как только Дилан узнал Хендрикса, он заметно расслабился. Первая фраза Джими могла показаться комичной: «Боб, э-э, я певец, ты знаешь, меня зовут, э-э, Джими Хендрикс и…» Дилан ответил, что знает, кто такой Джими, и что ему очень понравились его каверы на песни “All Along the Watchtower” и “Like a Rolling Stone”. «Я не знаю никого, кто исполнял мои песни лучше тебя», – сказал Дилан. Он поспешил удалиться, но после этой встречи Джими сиял. «Он был на седьмом небе от счастья хотя бы потому, что Боб Дилан знал, кто он такой, – рассказывал Диринг. – Несмотря на то что эти двое никогда раньше не встречались, почему-то это казалось мне совершенно очевидным».
Случайная встреча на улице – единственное подтвержденное взаимодействия двух музыкантов, однако они оба восхищались творчеством друг друга. Как-то раз Майклу Гольдштейну, отвечавшему за пиар обоих артистов, позвонил менеджер Дилана Альберт Гроссман и попросил о личной встрече. Гроссман передал кассету с неизданными песнями Дилана, на которые, как он надеялся, Джими мог бы написать кавер-версии. «Бобу действительно нравится, как Джими перепевает его песни, тут много новых», – объяснил Гроссман. Хендрикс записал демо-версии трех песен, но Майкл Джеффри пришел в ярость: он не хотел, чтобы Джими выпускал каверы и отказывался от авторских роялти.
В то время как Дилан внушал Хендриксу благоговейный трепет, Мик Джаггер производил на него противоположное впечатление. Диринг Хоу был близок с Джаггером, и его пентхаус стал местом для ночных джем-сейшенов Джими и Мика. Девон Уилсон умудрилась стать групи Джаггера, что привело к нескольким неудобным сценам. «Несколько раз они все заваливались в мою квартиру в четыре часа утра, – вспоминал Диринг. – Девон нравилось держать Мика под руку перед Джими. Именно она в основном и создавала напряжение, а потом упивалась этой натянутой атмосферой». После того как Джими увидел Девон, соблазняющую Джаггера, он написал песню “Dolly Dagger”. Строчка “she drinks her blood from a jagged edge” (англ. «она пьет кровь из открытой раны») была прямой отсылкой к реальному инциденту: Мик поранил палец, и Девон, вместо того чтобы принести ему пластырь, сказала, что отсосет рану начисто. Может быть, Джаггер выигрывал в битве за Девон, но Хендрикс всегда одерживал победу в их музыкальных битвах в квартире Диринга. «Они постоянно джемовали наедине, – рассказывал Диринг. – Никто в мире не смог бы сыграть блюз на акустической гитаре лучше Джими». В кои-то веки Джаггер потерял дар речи.
27 ноября Джими исполнилось двадцать семь, он провел свой день рождения, наблюдая за выступлением The Stones в Мэдисон-сквер-гарден. Перед шоу он поболтал за кулисами с Китом Ричардсом и спросил, слышал ли тот что-нибудь о Линде Кит, – мужчины с улыбкой вспомнили свое бурное соперничество за ее сердце. Джими позаимствовал у Кита гитару и начал играть. Эту сцену снимали на камеру для будущего документального фильма. Словно нарочно, чтобы отвлечь внимание от Джими, Джаггер несколько раз прошелся перед объективом. Когда начался сам концерт, Джими сидел на сцене за усилителем Ричардса, видимый как зрителям, так и группе. Кто-то, возможно, подумал, что The Stones пригласят Джими на джем в честь дня рождения, но этого не последовало. После джемов в квартире Диринга Хоу Мик Джаггер прекрасно понимал, что Джими талантливее всех собравшихся. Как человек, всегда стремившийся затмевать окружающих, Джаггер не хотел, чтобы его затмили на собственном шоу.