х студентов правительство Рональда Рейгана отправило две тысячи военнослужащих Национальной гвардии. В результате беспорядков погиб один из студентов, еще 128 человек получили ранения. Рейган прокомментировал беспорядки так: «Если кровавой бойни не избежать, лучше быстрее положить ей конец». Другая кровавая бойня произошла на близлежащем ипподроме Алтамонт несколькими месяцами ранее во время концерта The Rolling Stones – «Ангелы ада» убили одного из зрителей. В интервью журналисту Киту Олтэму Джими признался, что события в Алтамонте заставили его почувствовать, будто «вся Америка катилась в тартарары». Из-за роста расовой напряженности, насилия и общественного раскола, вызванного вьетнамской войной, Джими задумался о возвращении в Лондон.
Сами выступления в Беркли тоже были омрачены рядом неприятных инцидентов. На большинстве концертов в турне 1970 года случались столкновениями с протестующими, которые либо требовали, чтобы вход был бесплатным, либо, как в Беркли, попросту пытались ворваться на место проведения, не заплатив денег. Майкл Джеффри нанял съемочную группу для съемки этих концертов – в итоге кинематографисты запечатлели протестующих, пытающихся прорваться через крышу и бросающих камни в посетителей. Создатели фильма также засняли более комичную сцену на улице, где другая группа бойкотировала кинотеатр, демонстрирующий «Вудсток», выкрикивая, что три с половиной доллара – слишком высокая цена за билет в кино и что вся музыка должна быть бесплатной.
Джими ничего этого не видел, так как его лимузин въехал на территорию стадиона с черного входа. Неделей ранее ему пришлось отменить несколько концертов из-за гриппа, но и в тот день в Беркли он был бледен, а его глаза были остекленевшими. Если внешне Джими и выглядел неважно, его выступления тем вечером получились невероятными, и на видеозаписях с концертов запечатлены одни из лучших шоу Хендрикса. Незабываемыми они стали еще до своего официального начала: во время саундчека Джими сыграл семиминутную версию “Blue Suede Shoes” Карла Перкинса, сделав из песни настоящий блюзовый шедевр.
На первом концерте Джими превратил еще одну классику, “Johnny B. Goode” Чака Берри, в быстрый рейв. На радость толпе он даже сыграл часть соло зубами. “Hear My Train A Comin” он представил как песню «о мальчишке, бегущем по городу, и его старушке, которая не хочет, чтобы он был рядом. И против него целая куча людей. Никто не хочет этого признавать, но у мальчишки есть нечто особенное, и все вокруг против него именно потому, что он не такой, как остальные. Итак, он отправляется в путь, чтобы стать ребенком вуду, а возвращается волшебным мальчиком. И прямо сейчас он сидит на вокзале и ждет прибытия поезда». Это вступление, по сути, было пересказом истории жизни самого Джими.
Одним из уникальных дарований Хендрикса как гитариста была способность в одиночку играть за двоих. С помощью педали wah-wah, блока эффектов fuzz-face и других приемов он создавал иллюзию, будто на сцене сразу несколько гитар, а одним своим большим пальцем он мог играть похожие на эхо риффы – все эти трюки Джими объединил, например, в “Hear My Train A Comin”. Как и со всеми его долгими импровизациями, версия, которую он сыграл в тот вечер, была новой, и только музыканты с таким глубоким интуитивным мастерством, как Кокс и Митчелл, могли следовать за ним по извилистому пути песни, растянувшейся в итоге более чем на двенадцать минут. Обычно такими зажигательными композициями концерты закрывают – но для Джими это была всего лишь третья из двенадцати песен на очереди.
Второй концерт прошел еще лучше. В сет из одиннадцати песен вошли не только два новых номера: “Straight Ahead” и “Hey Baby”, но и такие зажигательные хиты, как “Voodoo Chile” и “Hey Joe”. Перед “Machine Gun” Джими обратился к зрителям: «Я хотел бы посвятить это всем солдатам, сражающимся в Беркли. Вы знаете, о каких солдатах я говорю. И солдатам, сражающимся во Вьетнаме, тоже». Перед “The Star Spangled Banner” он сказал: «Следующая песня посвящается всем нам, это настоящий американский гимн, тот, что сейчас в каждом из нас». “Voodoo Chile” Джими тоже назвал народным гимном и посвятил ее Народному парку и особенно «Черным пантерам». Национальная штаб-квартира «Пантер» находилась неподалеку от Окленда, и это было его самым сильным публичным заявлением в поддержку организации.
Концерты в Беркли увидел Карлос Сантана – музыка Джими показалась ему достижением уровня Джона Колтрейна. «Очень немногие люди одновременно играют и быстро, и глубоко, – вспоминал Сантана. – Обычно если музыка быстрая, то неглубокая. Быстро и глубоко получалось только у Колтрейна, Чарли Паркера и тогда у Джими». За кулисами Сантана и Джими завели разговор, но их беседу то и дело прерывала толпа фанаток. «Вокруг него постоянно были эти дамы, – говорил Сантана. – Я называл их шпионками, потому что они ложились в постель со всеми подряд, а потом рассказывали все, что удалось разведать о человеке».
Костюм Джими на втором концерте в Беркли тоже впечатлял – синего цвета и со свисающей по бокам тканью, в нем Джими напоминал стрекозу. Костюм создала Эмили Рэйнбоу Турен, с недавних пор сотрудничавшая с Хендриксом. «Мы с ним были примерно одного роста, – вспомнила она. – У него была талия 28-го размера, так что он мог спокойно носить мою одежду». Кроме Джими в такой причудливой одежде на сцену выходил только Элвис Пресли, но если у Элвиса костюмы покрывались блестками и предназначались для того, чтобы скрыть его вес, костюмы Джими были волшебными, с африканскими и индейскими мотивами. Его внешний вид к 1970 году настолько отличался от образа 1967 года, что казалось, будто их носит совершенно другой человек: брюки теперь всегда были бархатными или синими джинсами; ведьминский колпак уступил место повязкам; старинный военный мундир заменили рубашки-кимоно и яркие шарфы.
Эмили Турен была художницей и жила в собственной мастерской в Лос-Анджелесе. Джими иногда оставался у нее, чтобы отдохнуть от внимания общества, преследовавшего его по пятам. «Вокруг него был настоящий зоопарк», – вспоминала Эмили. Во время своих визитов Джими часто использовал ее инструменты и рисовал. Он оставил после себя сотни рисунков и картин. «Он был очень, очень хорош», – говорила она. Джими признавался Турен, что если бы он не добился успеха в музыке, то попробовал бы себя в коммерческом искусстве.
Концерты в Беркли – пример того, что группа называла концертами выходного дня, на них приходилось вылетать в последнюю минуту. Джими провел большую часть весны и лета 1970 года в студии, безуспешно пытаясь закончить работу над новым альбомом. Уже в декабре 1969 года он говорил журналистам, что собрал достаточно песен еще для двух альбомов, но не мог решить, когда их выпустить. К следующему лету у него было достаточно материала для четырех альбомов, но Джими все еще не был готов что-либо выпустить и, будучи одержимым, проводил целые дни, работая над одним наложением. «Такая длительная работа обходилась нам очень дорого, но другого варианта с Джими просто не было», – вспоминал звукорежиссер Эдди Крамер. Записи Джими редко планировались заранее, и он привлекал музыкантов, с которыми познакомился в клубе ранее тем же вечером. Однажды он даже пригласил на запись водителя такси, который упомянул, что играет на конги.
Все стало немного проще, когда постройка студии Electric Lady была близка к завершению. Поскольку заведением владели Джими и Майкл Джеффри, затраты на аренду существенно сократились. «Он очень гордился этой студией, – вспоминал Эдди Крамер. – Быть чернокожим парнем его происхождения, зарабатывать много денег и владеть собственной студией в Нью-Йорке было для него вершиной успеха. Он перенес много ударов от жизни, но теперь был на вершине». Было время, когда Джими был готов бросить все свои песни и просто оставаться в студии; она была лучшей в Нью-Йорке и принадлежала ему. Студия стала для него домом вдали от дома. Более того, собственная студия позволяла Хендриксу на полную пользоваться своим перфекционизмом. Так, на записи 1 июля он сделал девятнадцать различных дублей “Dolly Dagger”, прежде чем остался доволен результатом. «Ему нравилась студия, и он проводил в ней ночи напролет, – вспоминал Диринг Хоу. – Однако он так зацикливался на каждой песне, что на восемь тактов уходило три дня».
К середине июня Джими начал собирать песни для черновика своего следующего альбома. Он рассматривал несколько возможных названий, среди которых было First Rays of the New Rising Sun (англ. «Первые лучи нового восходящего солнца»), но так и не выбрал финальный. Они с Джеффри разошлись во мнениях по поводу формы релиза: Джеффри считал, что единый альбом будет лучше продаваться, в то время как Джими предлагал выпустить сет из трех частей: People, Hell и Angels (англ. «Люди», «Ад» и «Ангелы»). Единственной более-менее готовой наработкой по альбому стал список песен под названием Songs for LP, Strate Ahead, который Джими составил в июне. В него вошли “Room Full of Mirrors”, “Ezy Ryder”, “Angel”, “Cherokee Mist”, “Dolly Dagger” и еще двадцать других песен.
Тем летом турне, которое, казалось, никогда не закончится, привело Джими в Даллас, Хьюстон, Бостон и несколько других городов. Единственное шоу, для которого не нужно было никуда лететь на самолете, прошло 17 июля на острове Рэндаллс в Нью-Йорке в рамках Нью-Йоркского поп-фестиваля. Некоторые радикальные группы, в том числе «Йиппи», «Молодые лорды», «Черные пантеры» и «Белые пантеры», потребовали вернуть все вырученные от продажи билетов средства и пригрозили погромами. Промоутеры сделали пожертвования каждой группе, но тысячи протестующих все равно пробрались внутрь без билетов. Джими не выходил на сцену до 4 утра, и пока он играл, система громкой связи постоянно перелавливала радиопередачи. Неисправности привели Джими в скверное настроение, и он несколько раз огрызнулся на толпу. Когда он посвятил “Voodoo Chile” Девону, Колетт, Дирингу и нескольким другим людям, толпа начала неодобрительно свистеть. «Идите к черту, – ответил Джими. – Это мои друзья».