Концерт на острове Рэндаллс должен был стать последним выступлением Джими на сцене в Нью-Йорке. В этом городе он голодал, боролся за признание в аптауне и в конечном счете нашел себя в Гринвич-Виллидж. Со временем он стал одним из самых успешных музыкантов, когда-либо ассоциировавшихся с Нью-Йорком. Концерт вряд ли можно было назвать подобающим прощанием, и, когда закончилась финальная песня, радиостанция снова заглушила гитару Джими. Его последние слова толпе на поп-фестивале были полны гнева: «Пошли вы, и спокойной ночи».
Через десять дней Джими снова летел на запад, чтобы дать концерт в Сиэтле. Джеффри договорился о бронировании в последнюю минуту, и Хендрикс согласился, думая, что это поможет команде справиться с ошеломляющими счетами: хотя он был мировой суперзвездой, его главными музыкальными площадками оставались Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Лондон, Европа и его родной Сиэтл. Шоу было запланировано на Sick’s Stadium, стадионе на двадцать шесть тысяч мест в Долине Ренье – родине Seattle Pilots, пока Бад Селиг не перевел команду в Милуоки весной 1970 года. Это был первый и единственный раз, когда Джими в статусе звезды выступал в своем старом районе. В юности он бесчисленное количество раз проходил мимо стадиона Sick’s Stadium, возможно, мечтая о том, что однажды окажется в центре внимания его посетителей, – и ему это удалось.
В воскресенье 26 июля Джими вылетел утренним рейсом в Сиэтл. Хотя начало было запланировано на 14:30, из-за двух групп на распеве и необычайно длинных перерывов между сетами концерт начался только вечером. Джими надеялся поспать несколько часов после полудня, но это оказалось невозможным, когда на пороге появилась его семья. «У него не было ни одной свободной минуты», – вспоминал продюсер Дэн Фиала. Джими заранее просил, чтобы семье не сообщали время его прибытия. «Они звонили в наш офис по десять раз на дню, говоря, что приедут забрать его, – замечал Фиала. – Руководство же говорило: “Мы должны изолировать его от семьи, они сводят парня с ума”». Во время каждого визита в Сиэтл Джими казался раздавленным: хотя ему нравилось видеться со своей семьей, эти встречи только подчеркивали разницу между «двумя мирами». В Сиэтле он был Бастером Хендриксом, который все еще подчинялся своему отцу; в остальном мире он был супер-звездой, человеком, который сделал себя сам.
Фиала и раньше работал на других шоу The Experience, но никогда не видел Джими таким уставшим, как в тот день. Хендрикс жаловался, что не спал всю ночь. «Все думали, что это из-за наркотиков, – рассказывал Фиала, – но он действительно был разбит, даже выглядел побитым. Он слишком усердно работал, приходил в студию каждый раз, когда не был в турне, это доводило его до предела». Некоторые близкие люди из окружения Джими все же убедили его взять небольшой отпуск. Он должен был вылететь на Гавайи на следующий день после концерта в Сиэтле, вот только не на отдых, а на очередной концерт и съемки фильма. Всего за пару дней до этого Джими признался репортеру из Сан-Диего: «Я был как раб, чувак. В моей жизни существовала только работа. Весело было только вначале, и пора вернуть это веселье. Я ухожу на пенсию. Удовольствие для меня на первом месте. Больше никакой работы». На следующий день после этого интервью он снова отправился в турне.
Джими провел большую часть дня в доме Эла в многочисленной компании соседей и родственников. Он немного выпил, из-за чего настроение у него испортилось, и в какой-то момент Джими ввязался в спор с Элом, что еще больше расстроило обоих. Хендрикс-младший переживал из-за того, что его брат не мог быть рядом в этот день: Леон сидел в тюрьме за воровство. Его настроение немного улучшилось, когда он узнал, что двоюродный брат Эдди Холл, младший сын тети Долорес, начал играть на гитаре. Долорес привела пятнадцатилетнего Эдди, и его игра произвела на Джими впечатление. «Джими спросил маму, может ли он взять меня с собой», – вспоминал Эдди. Долорес отклонила предложение: пусть она и нежно любила Джими, но боялась, что тот окажет плохое влияние на ее сына.
Во второй половине дня произошло кое-что неожиданное, напомнившее о непростом прошлом семьи Хендрикс: восемнадцатилетняя женщина, жившая дальше по улице, подошла и попросила автограф Джими, сказав, что она его сестра. Когда Джими вышел, то понял, что это была Памела Хендрикс, которую удочерила семья, жившая недалеко от Эла. Джими не видел Памелу почти семнадцать лет. Он дал ей автограф и обнял. Возможно, встреча с потерянной сестрой навела его на размышления, поскольку вскоре после этого он позвонил своей старой «тетушке» Дороти Хардинг и пригласил ее семью на свой концерт, заказав им лимузин. Одна из Хардингов тогда болела пневмонией и не могла пойти, поэтому Джими в тот день звонил ей несколько раз и беспокоился о ее здоровье.
В течение дня Джими удалось улизнуть достаточно надолго, чтобы позвонить по единственному номеру телефона, который он все еще знал наизусть: по номеру его школьной возлюбленной Бетти Джин Морган. «Я не разговаривала с ним уже много лет», – вспоминала Бетти. Действительно, прошло восемь лет, последний разговор Джими с Бетти Джин состоялся, когда он уволился из армии в 1962 году и расторг их помолвку. С тех пор Бетти Джин успела выйти замуж, развестись и вернуться в родительский дом. О ее разводе Джими узнал от друзей. О причине его звонка можно только догадываться. Бетти Джин не была хипстером, она знала, что Джими стал звездой, но особо не следила за его карьерой. Он был главным событием Вудстока, играл в королевском «Альберт-холле», был лично знаком с The Beatles, она же вышла замуж сразу после школы и никогда не покидала Сиэтл. У них не было ничего общего, кроме воспоминаний о далеком прошлом: прогулок домой из школы, держания за руки на крыльце и поцелуев под деревьями. Когда-то Джими любил ее так сильно, что назвал в честь Бетти свою первую гитару и написал на ней ее имя; теперь они едва ли могли найти тему для разговора. Бетти поинтересовалась, не поддерживает ли он связь со своими школьными приятелями. Джими ответил, что периодически видится с Пернеллом Александером, а Джимми Уильямс и Терри Джонсон находятся во Вьетнаме. Она сказала, что надеется увидеть их целыми и невредимыми, Джими согласился. На этом темы для разговора иссякли. «Разговор был коротким», – вспоминала она. Джими закончил говорить по телефону, напоследок сказав, что в свой следующий визит купит ей гамбургер, который обещал ей много лет назад.
Затем он направился на стадион Sick’s Stadium – внезапный ливень грозил привести к отмене концерта. Когда Джими вышел на сцену в 7:15 вечера, дождь ненадолго прекратился, но часть оборудования не была заземлена, и менеджеры беспокоились, что Джими может ударить током. Хендрикс тем не менее настоял на выступлении. Он начал концерт со своего уже стандартного вступления, но в родном городе эти обычные слова приобрели особую силу: «Я хочу, чтобы вы забыли о том, что было вчера и что ждет вас завтра, и прямо здесь на какое-то время создали свой собственный маленький мир». Обращаясь к промокшей толпе, он сказал: «Вы не выглядите слишком счастливыми, но мы постараемся зажечь улыбки на ваших лицах». С этими словами он заиграл “Fire”.
Когда песня закончилась, на сцену бросили подушку. Эту же подушку бросили тремя неделями раньше на стадионе Sick Дженис Джоплин, которая поставила на предмете автограф и бросила обратно. Но Джими об этом не знал, и то, что на сцену что-то бросили, его расстроило. «О, пожалуйста, не бросайте сюда ничего, – обратился он к толпе. – Пожалуйста, не делайте этого, я и так хочу кому-нибудь врезать». Джими редко показывал свое плохое настроение на сцене, но ситуация продолжала ухудшаться. «А тот, кто это бросил, пусть идет к черту», – сказал он, пнул подушку со сцены и показал средний палец толпе, среди которой были многие его друзья и родственники. Позже Джими признался, что выпил тогда несколько глотков скотча. Во время “Message to Love” он без объяснения ушел со сцены, вынудив Митча импровизировать соло на ударных в песне, которая этого не предполагала. Через пару минут Джими все же вернулся, и концерт продолжился.
Затем снова пошел дождь, и во время “Purple Haze” Джими немного поменял текст и спел: «Извините, но вертел я такую погоду». После “Red House”, песни, вдохновленной Бетти Джин Морган, он сказал: «Вот так я себя чувствую из-за этого дождя». Шоу закрыла песня “Foxy Lady” – в 1970 году Джими всего два раза оставлял этот хит на конец. А затем, подобно Элвису Пресли, концерт которого на этом же стадионе в 1957 году видел Джими, он ушел, не дожидаясь аплодисментов публики.
После концерта Джими направился в дом своего отца и, развлекая собравшихся друзей и соседей музыкой, попытался забыть об ужасном шоу. В Сиэтле он отыграл четыре концерта, но ни один из них не оправдал его завышенных ожиданий. Больше всего на свете он хотел показать родному городу, каким мастером стал. И жаловался, что ему снова и снова это не удавалось.
После концерта Джими казался еще более усталым, чем обычно, но все равно нашел силы для продолжительной беседы с Фредди Мэй Готье. Готье была еще одним связующим звеном с прошлым – ее мать заботилась о Джими в младенчестве. Она вспоминала, что во время их встречи Джими выглядел задумчиво и даже печально, «как будто он был заколдован». Готье знала Хендрикса всю его жизнь, знала все важные события его ранних лет. В тот вечер он хотел вспомнить юность.
Несмотря на утреннюю ссору с Элом, Джими тепло отзывался об отце. Он признал, насколько трудную жизнь тот пережил. «Эл изо всех сил старался обеспечить Джими и Леона, – вспоминала позже Готье, – и иногда работал ночами напролет. С возрастом Джими понял, сколь многим отец пожертвовал ради него и брата».
Около полуночи Джими решил прогуляться по городу вместе со своей кузиной Ди Холл (дочерью Долорес), Элис Хардин (дочерью Дороти) и Маршей Джинка (одной из его новых сводных сестер). Джими, Ди и Элис росли вместе; более того, последние стали красивыми женщинами, так что Джими было особенно приятно находиться в их компании. Хотя Ди раньше не видела Джими за игрой на гитаре и вообще предпочитала року джаз, выступление Хендрикса ее впечатлило. Она спросила, не интересовался ли Джими джазом, и тот ответил, что как раз пробует что-то в этом направлении. «Он сказал, что готов к каким-то большим переменам в своей жизни и что его музыка тоже изменится», – вспоминала Ди. Помимо историй о дружбе с