Джими начал в хорошем настроении, но его обеспокоила спокойная реакция аудитории. Он отыграл первый сет из десяти песен, а затем сорок пять минут просидел в вигваме, куря травку и распивая пиво, прежде чем снова выйти на сцену. Второй сет прошел более энергично, и Джими снова играл как человек, влюбленный в свою гитару. Худшим моментом дня было, когда съевшая ЛСД собака выбежала на сцену и укусила Джими за ногу. К счастью, укус был несильным и едва его поранил.
Два дня спустя группа вылетела в Гонолулу, чтобы отыграть последний концерт своего тура по Соединенным Штатам. В тот вечер Джими казался рассеянным, на материке ему как будто было не так легко, как на острове Мауи. Критик из Honolulu Advertiser назвал его «бабочкой-безумцем» из-за яркого велюрового костюма с оранжевыми, ярко-розовыми, изумрудно-зелеными и алыми пятнами. На следующий день после шоу Митч и Билли Кокс улетели домой, а Джими вернулся на Мауи.
Следующие две недели стали для него отпуском. Это был незапланированный перерыв, и, по правде говоря, он стал возможен только благодаря уловке Хендрикса: музыкант поранил ногу на пляже, но сделал вид, что травма хуже, чем была на самом деле, чтобы обмануть менеджеров и продлить свое пребывание на острове. «Мы наложили примерно в двадцать раз больше бинтов, чем было нужно, и сделали фотографии, чтобы все выглядело так, будто он серьезно ранен», – вспоминала Мелинда Мерривезер. Обман ярко иллюстрировал, насколько Майкл Джеффри контролировал Джими, – чтобы избежать очередных гастролей, Хендриксу пришлось симулировать травму. На две недели отпуска Джими снял небольшой дом, в котором и провел большую часть времени, сочиняя музыку и стихи. Он написал для Мелинды длинную песню под названием “Scorpio Woman” – в честь ее знака зодиака.
Мелинда заметила, что чем дольше Джими оставался на Гавайях, тем яснее становился его разум и тем более задумчивым и иногда печальным становился музыкант. «Он много говорил о своей матери и ее индейских корнях», – вспоминала Мелинда. Из-за недавней ссоры чувства Джими к Элу все еще были противоречивы, но он сказал Мелинде, что не держит зла на отца. Джими показался ей человеком, находящимся на распутье: он уверял, что готов внести много кардинальных изменений в свой сумасбродный образ жизни.
Во время второй недели отпуска на Мауи Джими написал в своем маленьком домике письмо Элу. Это было одно из самых необычных писем, что он когда-либо сочинял. Когда он взялся за перо, он был пьян и, возможно, находился под кайфом от ЛСД. К концу письма он делал пометки на полях и зачеркивал почти все, что писал. Письмо было бессвязным, а временами и бессмысленным, но оно показывало ту эмоциональную сторону, которую Джими редко раскрывал своим близким. Когда он был в армии, он писал отцу почти каждую неделю – письма прекратились, как только он начал ездить в гастрольные туры. Послание с острова Мауи примечательно тем, что проливает свет как на сокровенные мысли Джими, так и на его отношения с семьей. Письмо начиналось так:
Папа, милый, все, или, по крайней мере, большая часть тех, кого я привлекаю, – это отбросы, но ты знаешь, и я знаю, что это то место, где они, кажется, хотят находиться. Но кто может (во многом я и сам отброс, знаешь ли, болтаю без умолку). Зачем вообще приходить на концерт, если у тебя не хватает на терпения его выдержать? Я знаю, что ты сильно любишь меня и Леона (не обязательно явно), давай обсудим наедине (только ты и я), что там делает Мать Рок. Я постоянно живу в этом мире Слепоты и так называемой РЕАЛЬНОСТИ. Но, говоря о ПУТИ, ведущем к небесам, – Ангелам, святым духам и т. д., Богам и т. д., очень трудно передать слово на коробке из-под мыла, или тыкве, или облаке, убедить мир без аргументов, дебатов и прочего в том, что существуют ангелы или нет в библейской форме или нет. Ты – ангел, которого я с радостью принимаю в дар от Бога и т. д.! Забудь о чужом мнении и сплетнях этого мира.
После Джими признается, что много выпил, прежде чем написать письмо, и просит прощения у отца, в то же время умоляя Эла прочитать «каждое слово этого письма-мгновения, нестареющего и удивительного». Затем он продолжает рассказывать об ангелах, Сэмми Дэвисе – младшем, рае, «вечном свете», но в какой-то момент письмо приобретает почти конфронтационный тон, и Джими бросает в лицо отцу обвинения на тему своей матери Люсиль:
Надеюсь, когда-нибудь я смогу найти время задать очень важные (и возвращающие к нормальной жизни) вопросы о безвестной истории и образе жизни моей матери, женщины, родившей меня на свет, – миссис Люсиль. Есть некоторые вещи, которые я должен знать о ней, по моим собственным, сугубо личным причинам.
Джими заканчивает письмо извинениями за свою ссору с Элом в Сиэтле, предполагая, что причиной его поведения стали «расстроенные нервы», и просит прощения у двоюродной сестры Ди Ди и сводной сестры Марши за пьяное и меланхоличное путешествие в сиэтлское прошлое. После Джими оставляет номер, по которому с ним можно связаться в Нью-Йорке, просит, чтобы ему позвонила двоюродная сестра Диана, и говорит «вечно люблю» своей сводной сестре Джейни, чье имя он неправильно пишет как Дженни.
14 августа, через два дня после отправки письма отцу, Джими прилетел обратно в Нью-Йорк. «Он не хотел покидать Гавайи, – вспоминал Чак Вейн, – но в какой-то момент ему пришлось снова стать Джими Хендриксом». В аэропорту Джими со слезами на глазах попрощался с Мелиндой Мерривезер и несколькими знакомыми серферами с острова Мауи. «Вам так повезло, – сказал он им, поднимаясь по трапу в самолет. – Вы можете здесь остаться».
Джими прибыл в Нью-Йорк в тот же день и сразу же отправился в Electric Lady Studios, чтобы работать над сведением звука. За этим занятием он провел неделю, остававшуюся до европейского фестивального тура, который должен был начаться в конце августа. По словам его друзей, после поездки он выглядел полным энергии. На той неделе он также встретился с Алимами, чтобы обсудить учреждение новой издательской компании, а также договорился с афроамериканским юристом Кеном Хагудом, чтобы тот представлял его интересы в судебном разбирательстве с Майклом Джеффри. «Джими хотел по-своему играть собственную музыку, но из-за этого у него возникло несколько конфликтов», – вспоминал Хагуд. На встречу с Хагудом Джими принес копии своих контрактов, однако в ходе беседы выяснилось, что у него нет многих важных документов. У Джими были десятки идей о том, как он хочет развивать свою карьеру, среди них была и мысль о переходе от рока к R&B и джазу, но Хагуду он сказал, что первостепенной задачей было навести порядок в своих делах и либо уволить Джеффри, либо перезаключить с ним контракт.
Как и Чес Чендлер, для Джими Майкл Джеффри стал кем-то большим, чем просто менеджером, – он заключил с ним издательский контракт, к тому же они были партнерами в новой студии. Хотя Джеффри принял множество решений, против которых Джими возражал, – начиная с тура Monkees и заканчивая сложными маршрутами, – он действительно заслужил похвалу за то, что сделал своего клиента самой большой звездой в мире. «Некоторые вещи Джими не нравились, – рассказывал Тахарка Алим, – но Майкл пытался все обсудить. У Джими был вспыльчивый характер, он бурно на все реагировал. Для Майкла он был трудным клиентом». По мере того как Джими и Майкл все больше ссорились, взаимодействовать с Хендриксом стал Боб Левин, помощник Джеффри. «Джими сказал, что никогда не оставит Майкла, – вспоминал Левин. – У Майкла был тяжелый характер, и многие делали из него злодея, но Джими прекрасно понимал, что именно Майкл принесет ему больше всего денег». Жизнь Джими стала тяжелой: он мечтал о собственной студии, но, получив ее, обнаружил, что долги за строительство не оставляли ему иного выбора, кроме как продолжать карьеру, в которой он чувствовал себя загнанным зверем.
Более серьезной проблемой, чем отношения с Джеффри, были отношения с поклонниками и с работой, которая сделала его знаменитым. Он неоднократно говорил друзьям, что из-за ожиданий аудитории чувствует себя связанным по рукам и ногам, и был уверен, что, если он не будет играть “Purple Haze”, “Foxy Lady” и другие хиты на концертах, аудитория от него отвернется. «Он не чувствовал, что дела идут хорошо ни в карьерном, ни в финансовом плане, – говорил Диринг Хоу. – Фанаты хотели слушать только четыре популярные песни, а Джими хотел играть что-то другое. Он будто бы снова оказался в ловушке Chitlin’ Circuit и был вынужден играть то, о чем его просили другие. Ему казалось, что он не сможет вырваться из этого порочного круга».
26 августа, за день до того, как Джими должен был вылететь в Лондон на следующий тур, он встретился с Алимами возле Центрального парка. «Мы подъехали на новеньком золотом «кадиллаке» и разговаривали с ним на улице, пока он осматривал машину», – рассказывал Танде-Ра. Одетый в развевающийся африканский халат, Джими сказал, что собирается выступить на фестивале на острове Уайт. «Остров Уайт? Почему бы тебе не сыграть на острове Блэкс?»[20] – съязвил Тахарка. Джими улыбнулся шутке, и на мгновение показалось, что перед близнецами снова стоял тот жизнерадостный молодой человек, которого они встретили, когда у него не было ни гроша за душой. Алимы были самыми старыми друзьями Джими в Нью-Йорке, и они застали все его взлеты и падения. Джими сказал, что хочет назвать их новую компанию West Kenya Publishing, потому что Кения «это часть Африки, в которой можно спрятаться так, что тебя не найдут». Он пошутил, что если бы не тур, то предпочел бы встретиться с ними в Паго-Паго. «Там очень красиво», – сказал Джими о месте, в котором никогда не бывал. Последними его словами, когда Алимы сели в свой «кадиллак» и начали отъезжать, были: «До встречи в Паго-Паго». Он помахал вслед уехавшей машине.
В тот вечер Джими принимал участие в вечеринке по случаю открытия Electric Lady Studios. Хотя Хендрикс работал в своей студии уже почти девять месяцев, только в тот день она официально открылась для других артистов. Среди узкого круга приглашенных звезд на открытии были Йоко Оно, Джонни Винтер и Мик Флитвуд. Столкнувшись с Ноэлем Реддингом, Джими сказал ему: «Мы едем в Европу. Думаю, мы с тобой еще увидимся там». После того как несколько человек стали кидаться едой, вечеринка превратилась в хаос. Увидев, как громят его студию, Джими расстроился и рано ушел домой.