Менее чем через шестнадцать часов после концерта на острове Уайт Джими Хендрикс уже был на сцене в Стокгольме. Он опоздал на час, а играл еще на час дольше запланированного – это разозлило продюсеров, поскольку на время выступления пришлось закрыть парк развлечений рядом с концертной площадкой. Концерт прошел лучше, чем на острове Уайт, но тоже закончился на печальной ноте: не дождавшись окончания выступления Джими, на сцену вышел диктор, чтобы объявить концерт оконченным, – пора было открывать парк развлечений. Джими уже давно казалось, что его жизнь превратилась в цирк, теперь он и сам казался себе циркачом.
За кулисами Джими столкнулся с Евой Сундквист, его любимой шведской подружкой. Встреча была не самой приятной: со времени его последнего визита Ева родила от Джими сына, Джеймса Дэниела Сундквиста. Она несколько раз писала Джими о ребенке, но тот не отвечал на письма. Ева не привела мальчика с собой, но предложила Джими приехать и познакомиться с сыном. Предложение его ошеломило – возможно, Джими подумал про иск об установлении отцовства, по которому судился с Дианой Карпентер. Закулисье напоминало сумасшедший дом, журналисты, поклонницы и фанаты буквально разрывали Джими в борьбе за внимание и оттащили его от Евы до того, как он смог что-либо ответить. В итоге Джими так никогда и не увидел своего единственного сына.
Следующая остановка тура прошла еще хуже – с Билли Коксом случилась передозировка. Позже Кокс предполагал, что кто-то подсыпал ему в напиток значительное количество ЛСД, вдобавок его реакцию усугубила усталость. «Темп тура по Европе был быстрым и изматывающим», – вспоминал Кокс. Обычно Билли был самым трезвым в группе, но в этот раз его невозможно было успокоить – сделать это с трудом удалось только Джими. В течение следующих нескольких дней ему часто приходилось ухаживать за Билли.
Как будто проблем с Коксом было недостаточно, утром перед выступлением в городе Архус в Дании Джими принял, по воспоминаниям свидетелей, целую горсть снотворного. Он страдал симптомами сильной простуды и жаловался, что не мог заснуть в течение трех дней. Почему он принял снотворное в середине дня, всего за несколько часов до концерта, непонятно. Возможно, так он пытался нейтрализовать действие чего-то другого, потому что Джими часто принимал одновременно и бодрящие, и успокаивающие препараты. Когда Кирстен Нефер прилетела из Лондона и столкнулась в вестибюле отеля с Митчем Митчеллом, тот сказал: «Тебе лучше подняться к Джими, он в ужасном состоянии». Состояние Джими действительно шокировало Кирстен. «Он говорил о летящих в небе космических кораблях, – вспоминала она. – В его словах не было никакого смысла». Когда Джими попытался дать интервью нескольким репортерам, он настоял, чтобы Кирстен села рядом и взяла его за руку. Она была смущена его состоянием, но боялась, что, если Хендрикс уйдет, ему станет еще хуже.
Кирстен и Джими взяли такси до места проведения концерта, но она по-прежнему не была уверена, что он сможет играть в таком состоянии. Джими то выгонял всех из своей гримерки, то немедленно приказывал им вернуться. В какой-то момент он объявил: «Я не могу сейчас выступать». Кирстен попыталась объяснить, что в зале уже ждали четыре тысячи человек и многие начинали злиться. В конце концов Джими, опираясь на ассистента, вышел на сцену. Он сразу обратился к публике: «Вы хорошо себя чувствуете? Тогда добро пожаловать в наш электрический цирк». Он начал бренчать на гитаре, даже не потрудившись зажать на ней аккорды. Митч начал соло на барабанах, надеясь, что Джими присоединится к нему, но уже через две песни тот уронил гитару и потерял сознание. Шоу пришлось отменить, и зрителям вернули потраченные деньги. Джими пробыл на сцене менее восьми минут – примерно столько же, сколько длился его джем с Эриком Клэптоном и Cream в 1966 году. Тогда восемь минут на крошечной лондонской сцене сделали из Джими восходящую звезду, теперь же за такой же короткий промежуток времени он пустил свою карьеру под откос.
Кирстен и Джими взяли такси и вернулись в отель. В номере их ждала журналистка Энн Бьерндал. Джими беспрерывно нес бред и в какой-то момент заявил, что «уже давно мертв». Несмотря на свое состояние, он попытался дать интервью. Джими объявил, что ему больше не нравится ЛСД, «потому что он голый» и ему «нужен кислород». Он процитировал Винни-Пуха и сказал, что любит читать сказки Ганса Христиана Андерсена. Музыка, по словам Джими, многое у него отняла: «Я жертвую частью своей души каждый раз, когда играю». Он говорил о том, что смертен. Его все еще преследовал призрак карты Смерти из расклада таро: «Я не уверен, что доживу до двадцати восьми лет. Я имею в виду, что в тот момент, когда я почувствую, что мне больше нечего дать миру в музыкальном плане, меня больше ничего не будет удерживать на этой планете, только если у меня не будет жены и детей. В противном случае мне незачем жить». Хоть в этот момент Хендрикс и был под кайфом, в его признаниях таилась правда – жизнь, которую он создал как звезда, была такой же одинокой и изолированной, как и его детство. Однако, сказав это, Джими посмотрел на Кирстен страстным, пылким взглядом, и та предложила журналистке удалиться. Джими, однако, внезапно объявил, что боится Кирстен, и потребовал, чтобы она ушла, а затем сразу же стал умолять ее остаться. Сбитая с толку журналистка ушла, и Кирстен наконец осталась наедине с Джими, который все еще вел себя как сумасшедший.
Хотя он и жаловался всем вокруг, что очень хочет уснуть, Кирстен он заявил, что умрет, если закроет глаза. «Он боялся, что с ним что-то случится из-за лекарств, которые он принял», – вспоминала она. В итоге вместо сна они несколько часов разговаривали. В какой-то момент он наклонился, посмотрел ей в глаза и спросил: «Ты хочешь выйти за меня замуж?» Кирстен знала Джими меньше недели и была удивлена этим вопросом. Несколько часов назад он кричал, что боится оставаться с ней наедине, теперь же просил ее выйти за него замуж и родить ему детей. Она отказывалась, но он продолжал просить. «Я сыт музыкой по горло, – сказал он. – Все хотят, чтобы я участвовал во всех этих концертах, а я просто хочу переехать в деревню. Мне так надоело играть». Кирстен была уверена, что предложение руки и сердца – не более чем отчаянная попытка Джими найти предлог завершить музыкальную карьеру. В шесть утра он наконец заснул.
Когда он проснулся в полдень, его состояние, казалось, улучшилось, хотя он все еще жаловался на усталость. По дороге в аэропорт Кирстен спела несколько куплетов из песни Донована “Wear Your Love Like Heaven”. «Чья это песня?» – поинтересовался Джими и сказал, что хочет ее записать. Это был первый раз за последние дни, когда он сказал о музыке что-то положительное, и Кирстен почувствовала, что Джими начинает приходить в себя.
Отель в Копенгагене находился напротив шумной стройки, и Джими сказал, что отдохнуть в нем не получится. Кирстен предложила ему остановиться в доме ее матери, та сварила для него суп. После вкусного обеда Хендрикс проспал несколько часов. Когда он проснулся, домой вернулись братья и сестры Кирстен, и он поужинал спагетти со всей семьей. Одна из сестер Кирстен была беременна, роды ожидались в конце ноября. Джими пошутил, что ребенок может родиться в его собственный день рождения – 27 ноября. Репортеры пронюхали, что Джими встречался с датской моделью, и заявились в дом, прервав трапезу. Кирстен хотела их прогнать, но Джими пригласил всех внутрь и объявил, что хочет, чтобы мир узнал о его новой любви.
В тот вечер Джими опоздал на концерт, потому что пел Кирстен серенаду, играя на акустической гитаре. «Было слышно, как толпа кричала и звала его, – вспоминала она, – а он все равно сидел в своей гримерке и играл только для меня». Затем внезапно Джими объявил, что не может выступать. Кирстен попросила его изменить решение, потому что в зале сидела ее мать, и Джими вышел на сцену. В отличие от предыдущего вечера, он выдал шоу, которое вызвало восторг критиков. «Концерт года!» – провозгласила одна газета. После выступления Митч подошел к Кирстен и сказал: «Что ты с ним сделала? Он уже много лет не играл так хорошо». Она приписала это преображение супу своей матери. Ночь Джими провел в доме Неферов и снова спал как убитый.
Джими попросил Кирстен прийти на его следующие концерты в Германии. Она была занята на съемках фильма, но на следующее утро радостно объявила, что смогла выкроить время. В очередном припадке Хендрикс сорвался с места и заявил, что все же не хочет, чтобы она приходила. «Нет, ты не должна идти, – сказал он, – потому что место женщины дома». Позже Кирстен задавалась вопросом, не был ли он в ту минуту снова под наркотиками, потому что очень скоро Джими начал извиняться, сказал, что не знает, что на него нашло, и умолял ее прийти. Но Кирстен надоела его переменчивость, и она решила вернуться к съемкам фильма. Они оба обожали Боба Дилана, и, когда она провожала его в аэропорту, Джими, поднимаясь по трапу, повторил строки музыканта: «Скорее всего, ты пойдешь своим путем». У двери самолета он обернулся и закончил цитату: «А я пойду своим». Это редкое проявление меланхолии было совсем не в его характере.
На следующий день в Берлине Джими снова казался нездоровым и, по-видимому, снова из-за наркотиков. «Он играет так, будто пьян», – писал один критик. Другой рассказал, как зашел за кулисы и увидел шмыгающего носом Хендрикса. «Ты простудился?» – поинтересовался он. «Я просто нюхнул, чувак», – ответил Джими. Гитарист Робин Троуэр зашел за кулисы, чтобы объявить, что концерт был величайшим из того, что он когда-либо видел, на что Джими возразил: «Э-э-э, спасибо, но нет!» Даже в нетрезвом состоянии он прекрасно знал, когда концерт не удавался, и весь этот тур, за исключением единственного шоу в Копенгагене, был катастрофой.
Следующее выступление Джими состоялось на Фестивале любви и мира на немецком острове Фемарн. По дороге туда в приступе явного психоза Джими вломился в запертый спальный вагон поезда. Обнаружившему его кондуктору Джими заявил, что просто хотел отдохнуть. Избежать ареста удалось, только когда один из сотрудников поезда узнал музыканта и отозвал полицию. Хендрикс должен был сыграть на Фемарне вечером 5 сентября, но из-за плохой погоды выступление отложили до второй половины дня 6 сентября. Концерт сопровождался драками между полицией и отдельными хулиганами в толпе. Присутствовало и множество европейских байкеров и «Ангелов ада», некоторые были вооружены. Толпа злилась из-за задержек, и, когда Джими наконец вышел на сцену, несколько человек скандировали «Убирайся домой», а некоторые даже освистали музыканта. Джими отреагировал просто: «Мне плевать, что вы меня освистываете, только свистите в такт музыке». Уходя со сцены после сета из тринадцати песен, он пожаловался одному репортеру: «Я больше не хочу выступать». Пока Джими играл на сцене, «Ангелы ада» ворвались в кассу и сбежали со всей выручкой от фестиваля. Джими не узнал об этом, поскольку сразу же вылетел обратно в Лондон. Но если бы он посмотрел на остров Фемарн с воздуха, то увидел бы город в огне: через несколько мгновений после того, как он покинул фестиваль, «Ангелы ада» сожгли сцену дотла.