Комната, полная зеркал. Биография Джими Хендрикса — страница 69 из 74

Избавляясь от наркотиков и связанных с их употреблением вещами, Бердон наткнулся на “The Story Of Life”, написанную Хендриксом накануне вечером. Прочитав текст песни, Бердон предположил, что музыкант покончил с собой. Хотя в песне действительно упоминался Иисус и поднимались вопросы жизни и смерти, она мало отличалась от других песен Джими – религиозная тема была его наиболее распространенным мотивом. «В тот момент, когда мы умираем, – гласила одна строка, – все, что мы знаем, – лишь то, что Бог рядом с нами». Многие дальнейшие действия Бердона в тот день будут основаны на его неверном предположении, что Джими покончил с собой. Эта ошибка окутала смерть Джими еще большей таинственностью. «Я сделал ложные выводы, – признался Бердон. – Я просто не понимал, что происходит. Я неправильно прочитал записку, я был уверен, что это была предсмертная записка, поэтому чувствовал, что должен попытаться помочь [Джими] скрыть этот факт. Джими много говорил со мной о самоубийстве и смерти, и я знал, что он в тяжелом положении. Я действительно подумал, что песня была его прощальной запиской». Бердон добавил, что не знал, что та, кого он принял за девушку Джими, была сталкером. Предположив, что Хендрикс покончил с собой, Бердон позвонил роуди и вместе с ним вынес наркотики из квартиры, после чего они ушли.

Приехавшие на скорой медики нашли Джими в комнате одного: ни Даннеманн, ни Бердона, ни кого-либо еще рядом не было. Все лицо Джими было в рвоте. «Это было ужасно, – рассказал врач скорой помощи Рег Джонс писателю Тони Брауну. – Дверь была распахнута настежь, вокруг никого, только труп на кровати». Джонс попытался обнаружить пульс, но он не прощупывался. В одной из своих версий Моника утверждала, что ехала в больницу с бригадой медиков и что они с Джими болтали во время поездки. Двое работников скорой помощи, как и двое полицейских, прибывших на место происшествия, это отрицают – все четверо засвидетельствовали, что в тот день в квартире был только мертвый Джими, Моники нигде не было видно. Два врача, дежуривших в тот день в больнице Святой Марии Эбботс, подтвердили, что Джими был мертв, по отчету время смерти наступило на несколько часов раньше прибытия медиков. Около полудня в больницу приехал тур-менеджер Джерри Стикеллс и опознал тело. 18 сентября 1970 года в 12 часов 45 минут Джеймс Маршалл Хендрикс был официально объявлен мертвым.


В тот же день Лес Перрен, менеджер Джими по связям с общественностью в Великобритании, опубликовал заявление, в котором сообщалось о том, что Джими скончался и ведется расследование произошедшего. Представитель больницы, однако, уже сообщил газетам, что Джими «умер от передозировки», и именно эта история появилась в большинстве средств массовой информации. Газеты Лондона и Нью-Йорка раструбили о смерти от случайной передозировки сенсационными заголовками, хотя некоторые газеты вместо этого прославляли то, что Джими создал за свою короткую карьеру. Майкл Лайдон, пишущий в New York Times, назвал Джими «гениальным чернокожим музыкантом, гитаристом, певцом и композитором невероятной драматической силы, который творил жестами настолько широкими, насколько способно человечество».

В то утро менеджеры позвонили Элу Хендриксу в Сиэтл и сообщили о смерти его сына. Как и все, кто любил Джими, он был ошеломлен, услышав эту новость. Леон Хендрикс сидел в тюрьме, его вызвали в кабинет военного прокурора, сообщили печальные известия и отправили обратно в камеру размышлять о смерти брата в темноте и одиночестве. Когда Ноэль Реддинг, находившийся в отеле в Нью-Йорке, получил звонок от друга с новостями о смерти Джими, он бросил трубку, решив, что его разыгрывают. Митч Митчелл не спал большую часть ночи, тщетно прождав появления Джими. Он вернулся домой всего за час до того, как раздался телефонный звонок с мрачными новостями. Кирстен Нефер узнала, что Джими мертв, оставив ему сообщение в отеле «Камберленд».

В понедельник Эрик Бердон появился на телешоу BBC, во время которого заявил: «Смерть [Джими] была преднамеренной. Он был счастлив, умирая. Он умер счастливым, использовав наркотики, чтобы уйти из жизни и отправиться в мир иной». После этого интервью Бердону угрожали расправой. По его словам, это заявление на телевидении навсегда разрушило его карьеру в Великобритании – настолько шокирующим оно было. Менеджеры Джими и лейбл всеми силами старались замять версию самоубийства Хендрикса – у них на руках был полис страхования Джими от несчастного случая на миллион долларов.

Официальное расследование пришло к выводу, что причиной смерти стало «вдыхание рвотных масс вследствие интоксикации барбитуратами». В крови Джими были обнаружены «Веспаракс», амфетамин, «Секонал», а также алкоголь. На руках Джими не было никаких следов от уколов, то есть никакие наркотики, которые он принимал за две недели до смерти, не вводились через вену. Удивительно, но несмотря на доказательства того, что накануне смерти Джими выкурил значительное количество марихуаны и гашиша, патологоанатому не удалось обнаружить их следов в крови Хендрикса. Из морга труп был отправлен в похоронное бюро. Прежде чем отправить тело в Сиэтл, гробовщик выбросил стильную одежду Хендрикса, покрытую рвотой и вином, и переодел его во фланелевую рубашку наподобие тех, что носят лесорубы. Для мужчины, который слыл законодателем моды, это было, пожалуй, величайшим унижением.

Несмотря на протесты Эрика Бердона и других друзей Джими, утверждавших, что он часто говорил о том, что хотел бы быть погребенным в Лондоне, Эл Хендрикс принял решение похоронить сына в Сиэтле. Завещание не было обнаружено, поэтому Эл унаследовал все, чем владел Джими. Отец был убит горем, поэтому приготовлениями к похоронам занимался друг семьи Фредди Мэй Готье.


Джими Хендрикса отпевали в четверг, 1 октября, в баптистской церкви Данлэп, расположенной на Южной Рейнир-авеню в Сиэтле. На службе присутствовали и Ноэль Реддинг, и Митч Митчелл. Как позже написал Митчелл, церемония была настолько масштабной, что, когда Джерри Стикеллс постучал в дверь его номера, чтобы сказать, что пора ехать, Митч инстинктивно спросил: «Который час? Уже концерт?» После похорон планировался мемориальный джем.

На похоронах Джими Хендрикса присутствовало более двухсот человек, а за церковной оградой столпилась сотня фанатов и зевак. Приглашенных родственников и друзей до места проведения похорон везли на двадцати четырех лимузинах – десятки полицейских специально перекрыли движение для траурной процессии. Майкл Джеффри пришел с огромным цветочным венком в форме акустической гитары, который выделялся на фоне других композиций. Помимо Джеффри, на похоронах также присутствовала большая часть менеджеров и музыкантов группы, в том числе Джерри Стикеллс, Эдди Крамер, Бадди Майлз, Алан Дуглас, Чак Вейн, а также пиар-менеджер Майкл Гольдштейн, которому приходилось постоянно контактировать с прессой, чтобы опровергать слухи о том, что на похоронах присутствовали The Beatles. Вместо ливерпульской четверки на церемонии прощания собралось несколько нью-йоркских музыкантов, среди которых были Джонни Винтер, Джон Хаммонд – младший, Танде-Ра и Тахарка Алимы. Пришел проститься и Майлз Дэвис, который позже признался, что не был даже на похоронах собственной матери. Из Нью-Йорка прилетела Девон Уилсон, а с Гавайев – Мелинда Мерривезер. Присутствие мэра Сиэтла Уэса Ульмана оказалось полной неожиданностью. В 1961 году, когда восемнадцатилетний Джими покидал Сиэтл, полицейское управление фактически выгнало его из родного города. Теперь же не кто иной, как сам мэр города, надел траурный костюм в день похорон самого известного «павшего сына» Сиэтла.

На роль несущих гроб Фредди Мэй Готье выбрал Джеймса Томаса, который был менеджером в подростковой группе Джими The Rocking Kings, Эдди Рая, Донни Хауэлла и Билли Бернса. «Фредди Мэй сказал нам не надевать черное, – вспоминал Бернс. – Он сказал: “Наденьте костюмы самых ярких цветов, носите их громко и гордо”». Внешний вид присутствующих на похоронах был полной мешаниной из разных стилей: многие были одеты в классические черные костюмы, в то время как другие выбрали фиолетовые комбинезоны или простые синие джинсы и футболки.

В тот день в церкви Данлэп собралась вся семья Джими, в том числе его бабушка Нора, Эл, мачеха Джун и ее дети. Тюремные власти выдали Леону специальное разрешение, чтобы он мог присутствовать на похоронах брата, однако он должен был находиться на церемонии прощания под присмотром вооруженной охраны и в кандалах. Он пробыл в них до самого начала отпевания, пока наконец охраннику не стало так жаль парня, что его на время освободили от кандалов. Среди собравшихся были также Долорес Холл вместе со всеми своими детьми, а также Дороти Хардинг, любимая «тетя Дурти», вместе с детьми. Прошло чуть больше двух месяцев с той поездки в машине по ночным улицам Сиэтла с воспоминаниями Джими, во время которой Элис Хардинг и Ди Холл не спали всю ночь, пока Джими предавался ностальгии, осматривая все дома, в которых он когда-либо жил. Сидя на похоронах спустя два месяца после той ночи, и Элис, и Ди задавались вопросом, чувствовал ли Джими тогда приближение собственной смерти, учитывая его ностальгическое поведение и прозвучавшие пророчески слова.

Проститься с Джими пришли многие его друзья и соседи, среди которых были и Артур и Юрвилл Уилеры, которые были когда-то приемными родителями Леона и помогали растить Джими. Некоторые друзья Джими по Лондону и Нью-Йорку были сбиты с толку, когда услышали, что так много людей называют его Бастером – Джими редко упоминал в их присутствии о своем детском прозвище.

Гроб на похоронах был открыт. Джими был одет в тот же костюм, что и на суде по делу о наркотиках в Торонто. На церемонию прилетел любимый парикмахер Джими Джеймс Финни и в частном порядке поработал над его драгоценными локонами. И без того печальная атмосфера церемонии стала по-настоящему душераздирающей после того, как Бадди Майлз, рыдая, рухнул перед гробом, и пятерым мужчинам пришлось оттаскивать его от тела. «Лежа в гробу, Джими выглядел таким восковым и безжизненным, – вспоминал Эл Ароновиц. – В жизни он всегда выглядел как удалой пират, герой с мечом». Почти все в зале были тронуты до слез, когда Эл Хендрикс начал растирать лоб и кожу головы Джими костяшками пальцев, точно так же, как делал, когда Джими был маленьким. «Мой мальчик, мой мальчик», – простонал Эл, и многие в толпе зарыдали.