Но не все переживания Эла были иллюзорны. В том году Джон Пейдж вышел из тюрьмы и снова появился в жизни семьи, желая мести. «Он грозился убить нас всех», – рассказала Долорес. Пейдж пришел за Люсиль с пистолетом и клялся, что увезет ее в Канзас-Сити. Его прогнал друг семьи, у которого было оружие. «Джон Пейдж был полон решимости склонить Люсиль к проституции», – объясняла Долорес. Пейдж явно хвастался перед своими друзьям, что благодаря светлой коже Люсиль станет успешной проституткой. Долорес предостерегла сестру, чтобы та избегала Пейджа, но ответ Люсиль прозвучал наивно и даже халатно: «Мне до него нет дела, – ответила она Долорес, – но он всегда дает мне деньги и покупает модные подарки». Ситуация, по словам Дороти Хардинг, была «ужасной».
Пейдж не отступал. Однажды ночью, когда Эл, Люсиль, Долорес и другие члены семьи выходили из кинотеатра «Атлас», он выскочил и схватил Люсиль.
– Убери от нее руки! – крикнул Эл.
– Это моя женщина, – ответил Пейдж. – Меня не волнует, что ты ее муж. Тебя не было рядом – ты ничего не знаешь.
После этого двое мужчин подрались. Пейдж был крупнее Эла, но Эл имел опыт на ринге и нанес противнику первый удар, который ненадолго того оглушил. Драка продолжилась на улице, Эл сохранял преимущество. В конце концов толпа растащила мужчин, и Пейдж сбежал. Люсиль осталась с Элом, а Джон больше их не беспокоил.
Больше, чем ревность, масла в огонь подливал алкоголь, именно из-за него супруги чаще всего ссорились. «Когда они напивались, они ругались», – рассказывала Долорес. В их доме постоянно проходили вечеринки: «Когда у нас появлялся алкоголь, мы с Люсиль выпивали и к нам присоединялись другие люди, так что закатывалась вечеринка», – писал Эл в книге «Мой сын Джими». Эти вечеринки были настолько бурными, что и Долорес, и Дороти запретили детям посещать Хендриксов. Джими приходилось либо уходить из дома, либо сидеть в своем чулане и слушать пьяный шум снаружи. Долорес и Дороти заметили, что за тот год Джими стал более замкнутым. Когда его спрашивали, почему он такой тихий, он часто отвечал: «Мамочка и папочка вечно ругаются. Вечно ругаются. Мне это не нравится. Я хочу, чтобы они остановились». Когда начинались ночные ссоры родителей, Джими часто ретировался в дом Дороти Хардинг. Он был таким тихим, что Хардинг переживала, не болен ли он. «Он почти не говорил», – вспоминала она.
Когда Джими все-таки говорил, он слегка заикался. Нарушение речи прошло только в подростковом возрасте, но даже повзрослев, он начинал заикаться, стоило только занервничать. Он не мог выговорить имя Дороти, поэтому называл ее «тетя Дурти». Той осенью он начал посещать дошкольное учреждение и немного раскрепостился, но его часто дразнили за манеру говорить. Примерно в 1947 году ему подарили первую музыкальную игрушку – губную гармошку, – но он не проявил к подарку особого интереса и вскоре забыл о нем. Его любимой игрушкой была маленькая тряпичная собачка, которую сшила Долорес. На нескольких снимках того времени он сжимает мягкую игрушку так, будто держит в руках сокровище.
В спокойные времена даже Эл признавал, что Люсиль была хорошей матерью: «Люсиль прекрасно ладила с Джими, – писал он в своей книге. – Она тискалась с ним и много разговаривала, а он обнимал ее в ответ». У Джими было богатое воображение, он мог часами играть в одиночестве. С четырех до шести лет у него был воображаемый друг Сесса, его компаньон во всех начинаниях.
Летом 1947 года Люсиль снова забеременела. В книге, написанной пятьдесят лет спустя, Эл утверждал, что жена зачала ребенка в тот месяц, когда они были в разлуке. Долорес Холл была с этим не согласна. Она утверждала, что Эл и Люсиль тем летом были вместе, а с беременностью их отношения улучшились. Некоторые из друзей семьи рассказывали, что, несмотря на пессимистичную версию из автобиографии, Эл был в восторге оттого, что готовился снова стать отцом. «Он постоянно повторял, как счастлив, потому что сможет увидеть рождение своего ребенка, – рассказала Дороти Хардинг, – все-таки он был далеко от семьи, когда родился Джими».
Малыш появился на свет 13 января 1948 года. Эл назвал ребенка Леоном в честь своего любимого умершего брата. В свидетельстве о рождении отцом был записан Эл, и, как и любой новоиспеченный отец, он хвастался ребенком перед всеми. Долорес тоже лежала в больнице Харборвью (всего за два дня до рождения Леона появился на свет ее третий ребенок), их с Люсиль кровати стояли рядом в родильном отделении, и Долорес вспоминала, как сильно Эл переживал из-за Леона: «Он снял с него пеленку, осмотрел со всех сторон и сказал: “Я так рад, что у меня появился еще один сын. Теперь я знаю, как выглядят крошечные мизинцы на ногах, маленькие ступни, маленькие ручки”». Возможно, из-за собственного врожденного дефекта Эл постоянно пересчитывал пальцы на ногах и руках Леона.
С рождением Леона у семьи настали хорошие времена. Эл был так очарован сыном, что все в жизни казалось лучше. «Это было время, когда они прекрасно ладили, – рассказывала Долорес. – У Эла была хорошая работа, и ссоры, казалось, сошли на нет». Всем, включая Джими, сразу стало понятно, что Леон стал любимцем Эла. Джими говорил своему двоюродному брату Ди: «Папа и мама без ума от моего младшего брата; он им нравится больше, чем я».
Вскоре после рождения Леона семья переехала в квартиру с двумя спальнями в Рейнир Виста. Он все еще был маленьким, но, по крайней мере, у Джими и Леона появилась своя комната. В сентябре того года Джими пошел в детский сад – в пять лет десять месяцев. Он был немного старше остальных детей, но не сильно выделялся на их фоне. Каждый день после обеда, когда занятия заканчивались, он направлялся в большой лесной парк к западу от Рейнир Виста, там он сражался с воображаемыми ковбоями, представляя себя одним из индейских воинов, о которых узнал из рассказов бабушки Норы.
Всего через одиннадцать месяцев после появления на свет Леона Люсиль родила еще одного мальчика, которого Эл назвал Джозефом Алленом Хендриксом. В свидетельстве о рождении Эл был записан как отец, но в своей автобиографии отрицал отцовство. И все же на фоне долговязых и высоких Джими и Леона невысокий и коренастый Джо выглядел точной копией Эла.
Рождение Джо не было радостным событием для семьи. Он имел несколько серьезных врожденных дефектов, включая редкую особенность – двойной ряд зубов. Мальчик отличался косолапостью и заячьей губой, а одна из его ног была значительно короче другой. Зимой, когда родился Джо, Джими исполнилось шесть лет, и теперь в семье было трое маленьких детей, которых нужно было кормить. До самого развода Эл и Люсиль спорили о том, кто из них виноват в проблемах со здоровьем у Джо. Люсиль обвиняла Эла в том, что он толкнул ее, когда она была беременна, Эл же винил Люсиль в пьянстве.
Когда Джо подрос, стало очевидно, что потребуется серьезное медицинское вмешательство. Эл, боясь расходов, начал эмоционально дистанцироваться от сына и семьи. Что касается Люсиль, потребность Джо в заботе пробудила в ней материнский инстинкт, и женщина стала изучать варианты операции. Она часто возила Джо на автобусе в детскую больницу на северо-востоке Сиэтла. В то время этот путь занимал два часа в одну сторону. Она узнала, что государство готово оплатить большую часть медицинских расходов, но другую часть семье все равно придется взять на себя. Эл отказался. В том году он окончил курсы электрика, но смог найти только работу ночным уборщиком на рынке Пайк-плейс.
К июню 1949 года семья была на грани развала. У детей начались проблемы со здоровьем из-за недоедания. Джими и Леон выживали только благодаря тому, что ели у соседей. Эта привычка вскоре стала почти ежедневной рутиной. Эл принял решение отправить детей в Канаду, чтобы они какое-то время пожили с его матерью Норой. Из всех детей почти семилетний Джими был единственным достаточно взрослым, чтобы ощутить эмоциональную боль от очередной разлуки с родителями. Бабушка Нора была более надежным опекуном, чем Эл или Люсиль, но у нее хватало своих причуд. Она сурово наказывала детей (Джо рассказывал, что, когда он описал кровать, она жестоко его избила) и была активной сторонницей народной медицины. Джими наслаждался рассказами о предках чероки и ее молодости в труппе варьете.
Именно в Ванкувере Джими пошел в первый класс в сентябре 1949 года. Позже в интервью он рассказывал, что бабушка сшила ему «маленькую мексиканскую курточку с кисточками», из-за чего его дразнили другие дети. К октябрю Джими и его братьев отправили обратно в Сиэтл к Люсиль и Элу, дела которых наладились. Вскоре за этим последовал новый семейный разлад, и к осени 1950 года, когда Джими пошел во второй класс начальной школы Горация Манна, он временно жил у Долорес. Той осенью мальчику исполнилось восемь лет, а в семье Хендриксов появился еще один ребенок: Кэти Айра, родившаяся на шестнадцать недель раньше срока и весившая при рождении всего один фунт десять унций (около 730 г. – Прим. пер.). Но что самое страшное, вскоре обнаружили, что девочка родилась слепой. Какое-то время Кэти жила с семьей, но через одиннадцать месяцев после рождения была взята под опеку государства и передана в патронажную семью[5]. Эл отрицал свое отцовство, хотя малышка, как и Джо, была удивительно на него похожа.
Вторая дочь, Памела, родилась годом позже, в октябре 1951 года. У нее тоже были проблемы со здоровьем, хоть и не такие серьезные, как у Кэти. Эл снова отрицал отцовство, хотя и был указан как отец в ее свидетельстве о рождении. Девочку тоже отдали в патронажную семью, она поселилась по соседству и время от времени встречала родственников.
В сентябре 1951 года Джими пошел в третий класс начальной школы Рейнир Виста. Он снова жил со своими родителями, Леоном и Джо в их тесной квартире с двумя спальнями. Несмотря на семейную драму, Джими находил радость в любимых занятиях всех мальчишек: он читал комиксы, наслаждался походами в кино и рисовал машины в своем блокноте. Тем летом он отправил открытку бабушке Норе: «Как твои дела? У меня все хорошо. Как [мой двоюродный брат] и остальные? У них тоже все хорошо? Мы пошли на пикник, я съел слишком много, но пикник был хорошим. Было весело. Чик-чирик. С любовью, Бастер».