Вскоре дела в семье Хендриксов настолько испортились, что это отразилось даже на настроении Джими. В то время в семействе было трое детей (Джими, Леон и Джо; две девочки были отданы в патронажные семьи). Люсиль страдала от запоев, как и Эл, который снова не мог найти постоянный заработок. Хотя на семью свалилось множество трудностей, казавшихся неразрешимыми, именно проблемы, связанные со здоровьем Джо, стали последней каплей, разрушившей семью. Люсиль надеялась, что благодаря операции на ноге Джо, которому тогда было три года, сможет нормально жить. Но Эл был непреклонен: он много раз повторял, что не может позволить себе операцию. Люсиль уже отдала двух дочерей, лишиться еще и Джо, который жил с ними уже три года, не представлялось ей возможным. Супруга была уверена, что Эл принял такое решение из подлости и скупости. «Эл говорил, что не собирается тратить на ребенка такие деньги, – вспоминала Долорес, – даже если бы они у него были».
Поздней осенью 1951 года, когда Джими исполнилось девять лет, Люсиль ушла от мужа. Эл был убит горем, но позже рассказывал, что именно он бросил Люсиль. Впрочем, это не стало концом их отношений; даже развод не смог убить то невероятное влечение и не менее сильную ненависть, которые тянули их друг к другу. Официально супруги развелись 17 декабря 1951 года, но вскоре снова сошлись и так же быстро расстались. По решению суда опеку над Джими, Леоном и Джо получил Эл. На самом деле это была лишь формальность: юных Хендриксов воспитывали бабушки (Кларисса Джетер и Нора Хендрикс), тетя (Долорес Холл), подруга семьи Дороти Хардинг и соседи. В общем, с разводом для детей изменилось немногое.
Летом 1952 года Люсиль и Эл сошлись на достаточно долгий период, и это привело к тяжелому решению. Отказ Эла оплатить медицинские расходы на сына означал, что оставался лишь один способ обеспечить Джо необходимый уход – отдать его под опеку государства. Для этого Люсиль и Эл должны были отказаться от родительских прав на трехлетнего мальчика. Люсиль умоляла бывшего мужа передумать, а Долорес и Дороти предложили усыновить Джо. Но Эл наотрез отказался от всех предложений, опасаясь финансовых обязательств.
Джими и Леон заподозрили что-то неладное, когда увидели, как отец собирает вещи младшего брата и сажает его в одолженную машину. Долорес попросили присмотреть за Джими и Леоном, и они вдвоем помахали Джо на прощание. Леон вспоминал, как был озадачен происходящим. Джими тогда было почти десять, поэтому он, должно быть, ощутил глубокую скорбь от этой душераздирающей сцены.
Джо определенно помнил тот день. Во время поездки мать держала его на руках. «От нее так вкусно пахло, – вспоминал Джо, – как будто цветами». У больницы Люсиль вынесла Джо из машины и передала ожидающей медсестре. Он сел на бордюр с медсестрой и, когда мать залезла обратно в машину, начал плакать. «Мой отец, – вспоминал Джо, – даже не вышел. Он ни на секунду не заглушил мотор». Джо взобрался на колени медсестры и сидел там, пока родители уезжали. В последующие годы он часто встречал Джими и Леона в Центральном округе. Они всегда чувствовали нежность, видя его и вспоминая те три года, когда были одной семьей. Время от времени Джо даже сталкивался с Элом, но он больше никогда не видел Люсиль. Его последним воспоминанием о матери была рука, мелькнувшая в окне отъезжающей машины.
Глава 4Черный рыцарьСиэтл, Вашингтониюль 1952 – март 1955
«Сэр Говейн: Который рыцарь?
Принц Вэлиант: Черный Рыцарь. Кто он, сэр?
Сэр Говейн: Призрак».
В День благодарения 1952 года Джими Хендриксу исполнилось десять лет. Хотя его родители официально были в разводе, они снова решили на время съехаться. Люсиль в тот момент была на шестом месяце беременности. Позже Эл, как обычно, отрицал отцовство. Малыша, родившегося 14 февраля 1953 года, назвали Альфред Хендрикс. Он был четвертым ребенком Эла и Люсиль с отклонениями в развитии, и его сразу же отдали на усыновление.
Во время беременности Люсиль жила с Элом, но вскоре после рождения сына она вновь съехала. «Когда мама возвращалась домой, по утрам нас будил запах жареного бекона и панкейков, – вспоминал Леон. – Мы вскакивали с криком: «Мама дома!» Но вечером родители пили и ругались, и мама уходила». В то время Люсиль оставалась у своей матери Клариссы, та жила неподалеку от пивоварни Рейнир. Леон и Джими тайком ходили к ней повидаться, и вскоре запахи пивоварни стали ассоциироваться у них с матерью. «Каждый раз, когда чувствую аромат хмеля, думаю о маме», – говорил Леон.
Хотя их финансовое положение было бедственным, как и у большинства детей из разведенных семей, мальчики манипулировали родителями в своих интересах. «В качестве наказания папа отправлял нас жить к матери, поэтому мы специально стали плохо себя вести», – рассказывал Леон. Наказанием Эла был ремень, или «порка», как он говорил. Когда эта мера не давала желаемых результатов, Эл отправлял детей к Люсиль. «Папа собирал наши маленькие сумки, клал в них зубные щетки и вещи, – вспоминал Леон. – Иногда мне кажется, что ему просто хотелось ненадолго избавиться от нас. Он вкалывал как проклятый. Он наказывал нас, грозя, что мы проведем выходные у мамы, но именно этого нам и хотелось». Много раз эти добровольные ссылки срывались: во время передачи детей Люсиль и Эл начинали ссориться, отец яростно хлопал дверью и забирал мальчиков домой. Чувствуя себя обманутыми, дети тайком пробирались к матери, за что Эл их наказывал. Он редко применял силу, когда был в трезвом состоянии. «Иногда отец так сильно напивался, – рассказывал Леон, – что забывал, за что именно нас бил». Когда Джими подрос, он начал сопротивляться этим поркам: мальчик хватал ремень и держал его, чтобы Эл не мог ударить. Чаще всего все эти попытки были тщетными. «Отец был сильным, – говорил Леон. – Одной рукой он держал нас, а другой бил».
В то время Эл работал во вторую смену на электростанции Сиэтла. Так как он воспитывал детей в одиночку, присматривать за ними после школы было некому, и часто во время смены ему звонили обеспокоенные соседи. Джими попадал в неприятности чаще, чем Леон, но большинство их проступков были несерьезными. «Соседи начали следить за нами, – вспоминал Леон, – он знали, что нас может забрать соцзащита». Работники отдела социальной защиты ездили на зеленых машинах, и Леон и Джими научились следить за этими автомобилями и убегать, как только они появлялись на горизонте. Мальчики старались не прогуливать школу, чтобы избежать лишнего внимания со стороны властей. «Они были неплохими детьми, – вспоминал сосед Мелвин Хардинг, – просто слегка дикими и потерянными».
Эл писал в своей автобиографии, что временами отдавал свою порцию мальчикам, чтобы прокормить их, но даже так еды не хватало. В доме было ужасно грязно, потому что Эл не успевал (или не хотел) убираться и стирать, он считал это женской работой. На короткое время у Эла появилась девушка, но она ушла после того, как поняла, что ее используют в качестве домработницы. Обычно к обеду Леон и Джими оказывались у соседей. «Мы с Джими настолько недоедали, что обычно воровали в продуктовом магазине. Джими поступал по-умному: открывал пакет с хлебом, доставал два ломтика и возвращал буханку на место. Затем он прокрадывался в мясной отдел и воровал упаковку ветчины, чтобы сделать сэндвич», – рассказывал Леон.
Весной 1953 года Эл устроился чернорабочим в городской департамент строительства, и состояние семьи улучшилось. Благодаря стабильному доходу он заплатил депозит в десять долларов и приобрел небольшой дом с двумя спальнями по адресу: 2603, Саут-Вашингтон-стрит. Семья вернулась в Центральный район и теперь жила всего в нескольких кварталах от Джексон-стрит. После переезда у Джими и Леона появился первый собственный дом с задним двором.
Территория размером в скромные девятьсот квадратных футов (около 84 м². – Прим. пер.) казалась мальчикам настоящим дворцом. Джими и Леон делили спальню, и вскоре после того, как они въехали, к ним присоединились племянница Эла Грейс Хэтчер и ее муж Фрэнк. «Эл попросил нас переехать к нему, чтобы приглядеть за детьми, – вспоминал Фрэнк. – Он просто был не в состоянии делать это самостоятельно. Он много пил, играл в азартные игры и часто даже не ночевал дома». На какое-то время Хэтчеры фактически заменили мальчикам родителей. Грейс стала одной из многочисленных материнских фигур в жизни братьев. Люсиль же навещала сыновей лишь изредка. Она кочевала из отеля в отель и заходила в гости несколько раз в месяц, но больше не присутствовала в жизни детей на постоянной основе.
В конце апреля Джими сменил место учебы. Теперь он посещал Лещи, самую интернациональную начальную школу в городе. В ней он познакомился с Терри Джонсоном, Пернеллом Александером и Джимми Уильямсом, которые стали его самыми близкими друзьями детства. «Мы как будто были отдельной семьей», – вспоминал Пернелл. Его воспитывала бабушка, миссис Мэй Джонс, которой было суждено сыграть важную роль в жизни всех мальчиков. «Каждый день мы завтракали в их доме перед занятиями, – вспоминал Джимми Уильямс. – Миссис Джонс любила нас с Джими до потери сознания».
Терри Джонсон вырос в набожной и дружной семье. Иногда Джими посещал с Джонсонами методистскую церковь Грейс, где впервые познакомился с госпелами. «Джими несколько раз приходил со мной, – вспоминал Терри. – Думаю, до этого он почти не ходил в церковь». Именно в то время завороженный пением хора Джими осознал силу живой музыки.
Его ближайшим другом был Джимми Уильямс, в семье которого было тринадцать детей. Джимми и Джими стали неразлучны, возможно потому, что оба были интровертами. Чтобы избежать путаницы в созвучных именах, они использовали прозвища: Джими называли Генри (сокращенно от «Хендрикс») или Бастером; Терри Джонсона – Террикинсом; а Джимми Уильямса – Картофельными Чипсами, в честь его любимого снека. Имя Пернелла настолько отличалось от их собственных, что ему прозвище не требовалось.