– Это все какое-то глупое недопонимание. Успокойся, Джо, выпей колу, мы поговорим и все решим.
Мать села на подлокотник кресла и погладила Джоли по волосам:
– Пожалуйста, детка, нам всем надо быть взрослыми. Выпей колу, и мы все решим.
Ее слишком уж часто уговаривали пить колу. Пожалуй, в два раза чаще, чем следовало. Через мгновение она успокоилась, полностью взяла себя в руки, овладела собой так, как это делают приговоренные с петлей на шее и люком под ногами, когда остались считаные секунды, чтобы подумать, как освободиться от петли. Мать сидела на подлокотнике, положив руку на плечо Джоли. Твайла стояла перед креслом. Возвышалась над креслом. Твайла смотрела на стакан с пузырящейся колой. Мать тоже смотрела на стакан колы. Так, словно стакан был чашей Грааля, а кола – вином, которое сейчас превратится в кровь.
– О черт, – сказала Джоли.
Мать оторвала взгляд от колы. Твайла оторвала взгляд от колы. Джоли поднялась с кресла и плеснула колой в лицо сестре…
11
Как было условлено заранее, Джейн поехала следом за Берни Ригговицем на окраину Тусона – менее часа езды от необычного автосалона Энрике де Сото. Они поставили свои машины бок о бок на парковке супермаркета и перенесли чемоданы и сумку Джейн из «мерседеса» в «форд-эксплорер».
– Вам лучше снять эту шляпу, – сказала она. – Иначе какой-нибудь коп арестует вас как мафиозного босса.
– Кто знал, что я сойду за хладнокровного убийцу? Хватит уже бездельничать, меня ждет карьера жанрового актера.
– И еще какого. Можете не сомневаться.
Они обнялись, Джейн поцеловала его в щеку, и Берни попросил ее подождать, сказав, что хочет дать ей кое-что. Он дал ей номер своего айфона, свой бруклинский адрес, адрес дочери в Скоттсдейле, телефон дочери, имя и номер телефона своего племянника, пародонтолога, если ей вдруг понадобится зубной имплантат, визитку из пекарни в Скоттсдейле, где пекут такие булки – умереть можно, и одну из фотографий Мириам, лежавшую в его бумажнике, когда он путешествовал по стране вместе с ее духом.
Они обнялись еще раз, Джейн села в «эксплорер» и захлопнула дверь, а Берни высунулся из опущенного окна:
– Кажется, будто вы и в самом деле моя внучка, Элис. Скажите честно: вы прорветесь?
– Шанс есть, Берни. А что еще у нас, кроме шанса?
– Не знаю, во что вы сунулись, но надеюсь, что благополучно высунетесь. По мне, вы заслуживаете не просто шанса, но всего самого лучшего.
Поколебавшись, она спросила:
– Вы знаете, кто я на самом деле?
– Может, мне надо смотреть новости, читать новости? Тьфу! Это все сплошная ложь или мерзость. Или мерзкая ложь. Мне не нужно знать, кто вы такая. Я знаю, что вы – вот такая.
12
…Плеснула колой в лицо Твайле, пригнулась и ударила в нее плечом, отбросив на кровать.
Мать вскочила с подлокотника кресла: «Джоли, прекрати!» – и схватила ее.
Джоли вырвалась и бросилась к двери.
Задвижка. Цепочка.
Мать ухватила Джоли за руку, попыталась помешать ей, скинуть цепочку.
– Мы хотим тебе только хорошего, детка. Клянусь тебе, только хорошего.
Никогда в жизни Джоли не поднимала руку на мать. До этой секунды она и представить себе не могла, что одна из них может напасть на другую. Она почувствовала себя обезоруженной любовью, не способной нанести удар.
Мать развернула Джоли и прижала ее спиной к двери. На лице матери не было злости. Только то, что казалось озабоченностью.
– Все в порядке, детка. Ты пока не понимаешь, но все будет в порядке. Разве я могу сделать тебе что-то плохое? Конечно же нет. Я родила тебя, и я хочу тебе только хорошего. Самого лучшего.
Лица их оказались в нескольких дюймах друг от друга, дыхание смешалось. Джоли заглянула в глаза матери. В них ничего не изменилось. В них не было угрозы.
– Я хочу прогуляться, – сказала Джоли, со смятением слыша дрожь в собственном голосе. Перед ней стояла ее мать, но Джоли чувствовала, что демонстрировать слабость будет опасно. – Мне нужно подышать свежим воздухом, проветрить мозги.
– Мы должны оставаться здесь, дорогая: друг папы может позвонить. И потом, я не могу отпустить тебя одну. Хорошенькой девушке на стоит ходить одной по чужому городу.
Твайла вытерла глаза и положила на кровать чемодан матери.
– Послушай маму, Джо. Не знаю, с чего ты на меня окрысилась, но ты же знаешь, что мама на твоей стороне.
– Джоли, детка, тебя трясет, как лист на ветру, – сказала мать. – Что творит твое безумное воображение? Вернись-ка в кресло, сядь, я налью тебе еще колы.
Открыв чемодан, Твайла сказала:
– Тебе нужно было выпить колу вчера вечером в «Макдоналдсе». Ту, что я заказала с твоим десертом.
Продолжая прижимать Джоли к двери, мать улыбнулась и сказала:
– «Слишком сладко – кола с десертом». Вот что ты сказала. И конечно, была права.
Значит, в колу подмешали успокоительное.
– Когда вы с мамой вернулись из туалета, – сказала Твайла, – она выпила свой кофе, весь, до капли. Если ты тоже выпила тогда колу, то сейчас бы так не волновалась.
Мать улыбнулась. Ее дыхание было теплым, приятным, как аромат свежевыпеченного хлеба. Голос звучал мягко, успокаивающе.
– Твайла права, дорогая. Ты бы сейчас так не волновалась. Видишь, я же не волнуюсь. В этом нет необходимости, детка. Давай вернемся в кресло, сядем и будем уважительно относиться друг к другу.
Из чемодана матери Твайла вытащила шприцы и коробочку с теплоизоляцией, положила их на покрывало.
– Что со мной будет? – спросила Джоли.
– С тобой? – переспросила мать и рассмеялась, тихо и подчеркнуто любовно, словно неспособность младшей дочери понять происходящее казалась ей восхитительной. – Ничего с тобой не случится, девочка. Обожаю твою склонность все драматизировать. Настанет день – и ты, может, станешь великим писателем. По-настоящему великим.
– Что это за шприцы?
– Тебе же делают каждый год прививку от гриппа, да?
– Грипп тут ни при чем. Сейчас не сезон. И в любом случае, прививки делают доктора.
Голос матери звучал успокаивающе и очень рассудительно.
– Нет, Джоли, не только доктора. Еще сестры. Иногда фармацевты. Люди с минимальными навыками делают прививки в супермаркетах и всяких таких местах, и ты сама говорила, что это совсем не больно. Помнишь? Да помнишь, конечно. Ты права, детка, грипп тут ни при чем. Это гораздо важнее дурацкой прививки от гриппа.
Чем больше мать говорила, тем меньше она казалась похожей на мать. Она говорила… елейно. Масляным голосом. Она изо всех сил пыталась успокоить Джоли, плотно накладывая одно на другое успокоительные слова.
– У меня голова кружится, – сказала Джоли. Она стояла прямо, напрягая плечи, а мать прижимала ее к двери. Джоли вдруг осела, ноги ее подогнулись. – Мне нужно присесть.
– Нам всем нужно присесть, детка. Давай сядем и вместе подумаем, что к чему.
Твайла уже доставала новую бутылку колы из мини-бара.
– Ладно, – слабым голосом произнесла Джоли. – Давай сядем, и вы мне расскажете, в чем дело.
Мать убрала руки, но туловищем по-прежнему прижимала Джоли к двери. Затем улыбнулась:
– Вот это больше похоже на мою Джоли.
Глядя в глаза дочери, она потрепала ее по щеке с явной любовью, искренней или нет.
Чувствуя отвращение к себе, Джоли все же сделала это – укусила мать за руку. Укусила сильно, почувствовав вкус крови на языке. Мать вскрикнула от потрясения и боли, отошла на шаг, и Джоли ударила ее в живот. Та упала на колени рядом с кроватью.
Сумочка матери стояла рядом, на тумбочке. Джоли схватила ее, метнулась к выходу, сбросила цепочку, распахнула дверь, выскочила наружу, захлопнула дверь и побежала.
Номер находился на третьем этаже. Лестницы по обоим концам коридора. К лифту не успеть.
Джоли распахнула дверь на лестницу и услышала позади топот. Оглянулась. Твайла.
Она метнулась вниз по лестнице, которая словно удлинялась перед ней, добавляя ступеньку к каждой оставшейся позади, так что до низа она могла и не добежать. Джоли запсиховала. Никогда в жизни она так не психовала. Эмоции раздирали ее на части. Она была в ужасе и в то же время чуть не кричала от горя, необъяснимым образом потеряв и мать, и сестру, – как, почему, ради чего? Ее сжигал стыд за то, что она причинила боль матери, но в то же время она была безмерно довольна собой – ей удалось сбежать. Мир стал неустойчивым после того, как Кора Гандерсан убила себя и других в отеле, но в последние дни он кренился все быстрее, и вот произошла полная смена полюсов – север стал югом, и новый угол вращения стал совершенно катастрофическим. Джоли чувствовала, как земная кора уходит у нее из-под ног, как целые континенты начинают вздыматься, сталкиваться, наезжать друг на друга, все творения человечества превращаются в руины, пришедшие из глубин волны высотой в милю готовы хлынуть на берег – если не в буквальном смысле слова, то в переносном.
Ноги стучали по ступеням, сердце стучало в груди. Джоли выбежала на цокольный этаж, открыла пожарную дверь и понеслась по коридору. По пути к фойе она вытащила из сумочки матери анонимный телефон. Совсем недалеко, у нее за спиной, раздавался голос сестры, звавшей ее. Но когда они выбежали в фойе, Твайла закричала:
– Помогите кто-нибудь! Остановите мою сестру! У нее галлюцинации, она принимает наркотики!
Джоли повернулась, швырнула сумочку, которая попала прямо в лицо Твайлы. Та споткнулась и, может быть, упала. Но Джоли не стала останавливаться и смотреть. Она неслась к выходу, а тем, кто приближался, чтобы схватить ее, она кричала: «Катитесь к черту!» – кричала так, что слюна брызгала изо рта. Она никогда не произносила подобных слов прежде, только сейчас, извергала их из себя, будто и в самом деле сошла с ума и принимала наркотики, потому что теперь важно было лишь одно – убежать. Зная, что у нее на подбородке кровь – материнская кровь, – она орала: «Всех покусаю!» Она выбежала наружу, в прохладу дня, содрогаясь от бешеных ударов сердца, которые сотрясали ее плоть. Дыхание обжигало горло. Наконец она позволила себе оглянуться – никто не преследовал ее, но она все продолжала бежать.