Ему окончательно стало ясно, что в том, чем он занимался в НРОС, изначально не было ничего хорошего.
Барри Шейлс участвовал в боевых заданиях в Ираке. Он сбрасывал бомбы и выпускал ракеты, уничтожал живую силу противника во время поддержки наземных операций. В реальном бою, даже если все шансы в твою пользу, как в большинстве американских военных операций, всегда остается вероятность, что кто-то сумеет тебя сбить из «стингера» или автомата Калашникова. Может хватить даже единственной пули из курдского ружья.
Таковы законы войны, и ничего с этим не поделаешь.
И при этом все было честно, поскольку ты знал своих врагов. Их легко было опознать, и им чертовски хотелось убить тебя в ответ.
Но когда ты сидишь в «комнате смерти» на расстоянии в тысячи миль, располагая лишь набором разведданных, которые могут оказаться неточными и даже сфальсифицированными, все выглядит совершенно иначе. Откуда тебе знать, что предполагаемый враг в самом деле является таковым? Откуда?
А потом ты возвращаешься домой — дорога занимает всего сорок минут, — и тебя окружают люди, которые, возможно, столь же невинны, как и те, кого ты только что убил за долю секунды.
«Да, дорогой, купи еще детских капель от насморка. Что-то Сэмми простудился. Я забыла».
Шейлс закрыл глаза, раскачиваясь туда-сюда на скамье.
Он знал, что со Шривом Мецгером что-то не так: странные приступы злости, моменты, когда тот терял над собой контроль, сомнительные доклады разведки, лекции о святой непогрешимости Америки. Когда Мецгер начинал очередную тираду, восхваляющую Штаты, он чертовски напоминал зеркальное отражение Роберта Морено.
Вот только в директора НРОС никто не выпустил пулю четыреста двадцатого калибра.
И еще это поручение некоему специалисту провести зачистку, заложить бомбу и убить свидетелей.
Пытки…
Внезапно, сидя в мрачной, пропахшей мочой и дезинфекцией камере, Барри Шейлс понял, что с него хватит. На него нахлынуло много лет скрываемое чувство вины. Казалось, призраки мужчин и женщин в печально известной очереди, людей, которых он убил, тянулись к нему, пытаясь увлечь в кровавую пучину. Все эти годы он был кем-то другим — Доном Брунсом, Сэмюэлем Маккоем, Билли Доддом… Иногда в магазине или фойе кинотеатра, когда Мардж называла его по имени, он не сразу соображал, к кому она обращается.
«Просто сдай Мецгера», — подумал он.
В его телефоне на имя Дона Брунса хватало информации, чтобы надолго упрятать главу НРОС за решетку, — если окажется, что тот манипулировал доказательствами и нанял специалиста для устранения свидетелей. Шейлс мог выдать Лорел код шифрования, запасную копию ключа и прочие телефоны и документы.
Он снова вспомнил адвоката, который сразу ему не понравился. Ротстайна, наверное, наняла некая компания в Вашингтоне, но тот не говорил, какая именно. Когда они встретились после ухода Лорел, адвокат вдруг начал отвлекаться на получение и отправку сообщений по телефону, параллельно объясняя Шейлсу, каким образом будет продолжаться дело. Казалось, изменилось само его отношение к клиенту — будто вне зависимости от его слов или действий тот однозначно обречен.
Странно, что адвокат почти ничего не знал о Шриве Мецгере, хотя НРОС была ему хорошо знакома. Ротстайн, похоже, проводил больше времени в Вашингтоне, чем здесь. Совет его был прост: «Ничего и никому не говорите. Вас будут пытаться сломать. Нэнс Лорел — та еще двуличная змея, вы же понимаете, о чем я, Барри. Не верьте ни единому ее слову».
Шейлс объяснил, что Мецгер, возможно, совершил преступление, пытаясь прикрыть дело.
«Возможно, он кого-то убил».
«Это не наша проблема».
«Вовсе нет, — возразил Шейлс. — Как раз наша».
Адвокат получил еще одно сообщение. Он долго смотрел на экран, затем сказал, что ему нужно идти и он скоро свяжется с подзащитным.
Ротстайн ушел.
А Барри Шейлса привели сюда и оставили в одиночестве в безмолвной вонючей камере.
Шли мгновения, отмеряемые тысячами ударов сердца. Ему казалось, что миновала вечность, когда он услышал, как с жужжанием открывается дверь в конце коридора. Раздались приближающиеся шаги.
Может быть, это шел охранник, чтобы отвести его на очередную встречу. С кем? С Ротстайном? Или с Нэнс Лорел, которая предлагала вполне конкретную сделку? В обмен на то, что он выдаст Шрива Мецгера.
Все подсказывало ему, что именно так и следует поступить, — разум, душа, совесть. Шейлс представил эту пытку — видеть Мардж и мальчиков лишь через грязное стекло. Он никогда не будет заниматься с детьми спортом по утрам в выходные. И им предстоит расти, терпя издевательства из-за того, что их отец в тюрьме.
От обрушившейся на него безнадежности ситуации, в которой он оказался, перехватило дыхание. Хотелось закричать. Но в том, что с ним случилось, был виноват он сам. Он сам принял решение пойти на службу в НРОС, чтобы убивать людей нажатием кнопки на расстоянии в полмира.
Но товарищей по оружию не выдают — не важно, правы те или заблуждаются. В конечном счете Барри Шейлс пришел к такому выводу и тяжело вздохнул. Мецгеру ничто не угрожало, по крайней мере с его стороны. Камерам, подобным этой, предстояло стать для Шейлса домом на ближайшие двадцать или тридцать лет.
Он уже готовился сообщить Нэнс Лорел новость, которую та вряд ли хотела услышать, когда шаги снаружи смолкли. Дверь с лязгом открылась.
Шейлс грустно усмехнулся. Данный визит вообще не имел к нему отношения. Рослый охранник-афроамериканец доставил еще одного заключенного — более крупного, чем он сам, неопрятного, с зачесанными назад грязными волосами. Даже с другого конца камеры запах распространялся от него, словно круги по воде.
Новоприбывший, прищурившись, окинул Шейлса взглядом и повернулся к охраннику. Тот посмотрел на них обоих, запер дверь и удалился. Новичок отхаркался и сплюнул на пол.
Пилот дрона поднялся и перебрался в дальний угол камеры.
Второй заключенный остался на месте, глядя в сторону. Но у Шейлса было такое чувство, будто тот ощущает каждое движение его рук и ног, каждое его шевеление на скамье, каждый его вздох.
«Мой новый дом…»
Глава 81
— Вы уверены? — спросила Лорел.
— Да, — ответил Райм. — Барри Шейлс невиновен. Ни он, ни Мецгер не несут ответственности за смерть де ла Руа.
Лорел нахмурилась.
— Я… кое-чего не заметил, — сказал криминалист.
— Что, Райм? — спросила Сакс.
Он увидел, как на лице Нэнс Лорел вновь застывает каменная маска, — такова была ее реакция на стресс. Ее драгоценное дело вновь разваливалось на глазах.
«Теперь ничто не сможет мне помешать…»
— Расскажи, Линк, — попросил Селитто. — Что происходит?
Мэл Купер заинтересованно молчал.
— Взгляните на раны, — объяснил Райм.
Он увеличил фотографию вскрытия, сосредоточившись на порезах на лице и шее журналиста, затем расположил рядом с ним другое фото, с самого места преступления. Де ла Руа лежал на спине, и из порезов лилась кровь. Он был засыпан осколками стекла, но ни один из них не торчал из раны.
— И почему я сразу не подумал? — пробормотал Райм. — Взгляните на размеры порезов в протоколе вскрытия. Раны шириной всего в несколько миллиметров. Осколок стекла должен быть намного толще. И как они могут быть столь единообразны? Я смотрел на них, но на самом деле не видел.
— Он умер от ножевых ранений, — кивнул Селитто.
— Наверняка, — сказал Райм. — Лезвие ножа имеет от одного до трех миллиметров в толщину и от двух до трех сантиметров в ширину.
— И убийца набросал стекла на тело де ла Руа, — добавила Сакс, — чтобы создать видимость, будто тот погиб случайно, как сопутствующая потеря.
— Умно, — пробормотал Селитто, прихлебывая сладкий кофе. — И охранника он тоже убил тем же способом — потому что тот стал бы свидетелем. Но кто это сделал?
— Очевидно, Пять дробь шестнадцать, — ответил Райм. — Мы знаем, что во время атаки дрона он находился неподалеку от апартаментов тысяча двести. И не забывайте, что нож — его излюбленное оружие.
— И мы знаем кое-что еще, — сказала Сакс. — Пять дробь шестнадцать — специалист. Он делал это не ради забавы. Он на кого-то работает — на того, кому нужна была смерть репортера.
— Верно, — кивнул Райм. — Его босс — именно тот, кто нам нужен. — Он снова взглянул на доску. — Но кто же он?
— Мецгер, — предположил Пуласки.
— Возможно, — медленно проговорил Райм.
— Кем бы он ни был, — сказала Лорел, — он знал, что Морено будет на Багамах, и ему было известно об ордере на спецзадание, а также о том, когда оно будет приведено в исполнение.
— Новичок, займись-ка выяснением мотивов. Будешь нашим экспертом по аргентинскому репортеру. Кто мог хотеть его смерти?
— Выяснить, над какими материалами он работал? — спросил Пуласки. — И каких спорных вопросов касался?
— Ну… да, конечно. И кому он мог наступить на мозоль. Но меня также интересует его личная жизнь — люди, которых он знал, инвестиции, которые он делал, что у него за семья, куда он ездил в отпуск, какой недвижимостью владел…
— В смысле — вообще все? Вплоть до того, с кем трахался?
— Я бы посоветовал тебе выбирать слова, новичок, — проворчал Райм.
— Извините. Мне следовало сказать «с кем он вступал в интимную связь», — парировал молодой полицейский.
Раздался всеобщий смех.
— Ладно, Рон. Да, все, что сумеешь отыскать.
В течение часа, а потом еще двух Пуласки с помощью Сакс рылся в информации о личной жизни и карьере журналиста, скачивая его статьи и посты в блогах, какие только удалось найти.
Распечатав все материалы, они положили их на стол перед Раймом.
Криминалист начал читать те из них, которые были на английском. Затем подозвал Пуласки:
— Рон, придется тебе сыграть роль Берлица[11].
— Что?
— Переведи эти заголовки, — показал он на статьи, написанные де ла Руа по-испански.