– У нас нет прислуги, – Василий ронял слова по одному, как тяжелые камни. – Если вы имели в виду Полину Аркадьевну, то она домоправительница. А если вы имели в виду меня…
– Не вас! – поспешно заверил толстяк. – Вы здесь ни при чем!
– Вас не удовлетворили извинения, которые принесла Полина Аркадьевна?
Тарас Иммануилович поколебался. Но неохотно признал, что удовлетворили.
– Тогда Полина Аркадьевна покажет вам комнату, – Василий упорно продолжал звать экономку полным именем, – а я принесу вещи. Разрешите, Полина Аркадьевна?
Девушка вздрогнула. Что? Это к ней так подчеркнуто церемонно обращается за разрешением Василий? Василий, который по их молчаливому соглашению на время приезда гостей стал считаться старшим?
Полина изумленно взглянула в прищуренные зеленые глаза.
То, что она прочла в них, заставило ее выпрямиться. В следующий миг она сказала со спокойной властностью:
– Да, Вася, будьте так добры. А затем передайте Кларе Ивановне, что через десять минут можно накрывать на стол.
– Сделаю, Полина Аркадьевна.
– Э-э… Минуточку! – встрепенулся Воловик. – А где Ковальский?
– Он будет позже, – отрезал Василий.
Тарас Иммануилович хотел еще что-то спросить, но водитель уже прошел мимо него и прикрыл дверь. Толстяк взглянул на Полину и злобно оскалился:
– Показывайте, куда идти!
Поднимаясь по лестнице, девушка от души пожалела, что она украсила цветами комнату Тараса Воловика.
Анжей, как всегда, возник из ниоткуда. Материализовался за спиной Полины, застывшей в библиотеке перед любимыми напольными часами, и отразился в их дверце – ни дать ни взять, привидение.
– Как прошло кормление хищников?
Полина даже не вздрогнула. Человек, выдержавший обед в компании гостей Ковальского, на некоторое время становится невосприимчив к внешним раздражителям.
– Прекрасно, – ровно ответила она и повернулась к боссу. – По-моему, все остались довольны.
Внутренний голос Полины демонически захохотал.
О да, прекрасно! Если не брать в расчет, что Давид Романович, отведав супа, зашелся в приступе кашля. Кашель был такой силы, что Давид прижал руку к горлу и согнулся пополам.
– Отравили, – с мрачным удовлетворением констатировал Тарас Воловик. – Я, пожалуй, от супчика откажусь.
Полина побледнела и бросила отчаянный взгляд на кухню. В голове у нее молнией промелькнул сюжет: Клара Ивановна, брошенная жена, много лет спустя встречает бывшего мужа в доме Ковальского. Рука ее сама тянется к банке с крысиным ядом. И белый порошок растворяется в тарелке с супом…
В доме Ковальского не держали крысиного яда. Но Давид Романович выглядел как человек, собиравшийся умереть мучительной смертью.
Положение спасла потенциальная отравительница. Клара Ивановна выглянула из кухни, сориентировалась в ситуации и подбежала к Давиду со стаканом воды. Мужчина жадно опрокинул его и перевел дыхание.
– Перец… – хрипловато пояснил он и вытер слезы. – Вечно от него кашляю.
Полина выдохнула вместе с ним.
Ирма Ахметова, рассуждая о светописи Борисова-Мусатова, задумчиво съела один за другим пять бифштексов. Как будто наверстывала упущенное за время вегетарианства.
Клара Ивановна подносила художнице добавку за добавкой, и на лице ее проявлялся тихий ужас. Бифштексов было всего десять: они с Полиной рассчитали, что этого хватит на троих. Принеся очередную порцию, повариха бросила на экономку отчаянный взгляд. «Остановите ее, Полина Аркадьевна!» – читалось в ее глазах.
«Как вы себе это представляете?!» – беззвучно воскликнула в ответ Полина.
Повариха сжала губы. Такое же выражение лица, вероятно, было у Франсуа Вателя, понявшего, что позор неизбежен: рыба для королевской трапезы не доставлена вовремя.
Ирма доела последний кусочек и отложила вилку.
– Очень вкусно! – похвалила она. – Хочется съесть еще…
«Не надо!» – мысленно хором взмолились Полина и Клара Ивановна.
– Но не буду, – закончила художница. – В моем возрасте надо беречь фигуру.
– Ха! – сказал Тарас Иммануилович.
И уткнулся в свою тарелку.
Ирма повернулась в его сторону, как башня танка. Глаза сузились и стали похожи на прицелы.
«О нет, – взмолилась про себя Полина, – только не это! Не хватало нам конфликта!»
Клара Ивановна, чутко уловив расстановку сил, спряталась в кухню.
– Что это значит? – прохладно поинтересовалась художница.
Первый снаряд упал неподалеку от Воловика.
Тот хохотнул и придвинул к себе салат.
– Ничего, ничего… Я подумал, вы пошутили.
– Когда?
Воловик изобразил недоумение и невинность:
– Когда сказали про возраст и фигуру. Разве вы говорили серьезно?
– Вполне. Что в этом удивительного?
Тарас Иммануилович пожал плечами:
– Мне казалось, в вашем возрасте вопрос фигуры уже неактуален. Значит, я ошибся.
«Вот мерзавец! – ахнула Полина. – Зачем же ты гадости говоришь незнакомой женщине?!»
Но если Воловик надеялся выбраться из этого сражения невредимым, то он просчитался. Ирма мило улыбнулась:
– Вы судите по себе, молодой человек. Но если вы не заботитесь о своем теле, это не значит, что остальные делают то же самое.
Ахметова протянула пухлую руку, двумя пальцами отломила поджаренный тост и с видимым удовольствием положила в рот.
Толстяк порозовел, как креветка. Без сомнения, он сказал бы новую гадость, но его перебил Давид Далиани, спросивший у Ирмы, кого из современных художников она любит.
Ахметова ударилась в рассуждения о постмодернизме и паблик-арте. Половины слов из ее речи Полина не понимала. Тарасу Иммануиловичу оставалось только без аппетита жевать бифштекс, бросая враждебные взгляды на художницу.
Да, вне всяких сомнений, обед удался! Достижением следует считать уже то, что ничей окровавленный труп не остался лежать в столовой, когда гости один за другим покинули ее.
Анжей выслушал краткий отчет Полины, но не выразил ни малейшей обеспокоенности происходящим.
– Это им только на пользу, – пробормотал он. – Пусть понервничают.
– Зачем? – не удержалась Полина.
– Легче работать. Они здесь не просто так. У каждого из них серьезные проблемы, которые я должен решить. Чем сильнее человек волнуется, тем беззащитнее становится. И тем точнее я могу подобрать ключ. Где они сейчас?
– Разошлись по комнатам.
– Чудесно. Вот что, Полина, сделайте мне кофе.
– Принести сюда?
– В мой кабинет.
Поднимаясь с горячим кофейником на подносе, Полина прислушивалась. Определенно, дом звучал по-другому.
Усилился шелест любопытных листьев за окнами. Шаги стали отдаваться гулко в коридорах. Казалось, даже часы тикают быстрее и тревожнее: у-нас-гос-ти, у-нас-гос-ти, гос-ти-гос-ти.
К кофе Полина положила свежую булочку. Бесшумно накрыла в полутемном кабинете, взяла поднос и собиралась исчезнуть.
Но Ковальский остановил ее.
– Послушайте, Полина…
Девушка вернулась.
– Я давно хотел расспросить вас о некоторых обстоятельствах вашей жизни. Вы не против?
Попробуй сказать, что против, когда Анжей Ковальский внимательно изучает тебя своими черными глазами, блестящими, как у ворона. В такие моменты Полине становилось не по себе.
«Смотря какие обстоятельства вам интересны», – хотела сказать она.
Но вслух почему-то заверила Анжея, что совершенно не против.
– Прошу вас. – Ковальский указал на кресло. – Хотите кофе?
– Нет, спасибо.
Анжей сам налил себе из кофейника и поглядел на Полину поверх дымящейся чашки.
– Я никогда не спрашивал, где ваши родители.
«Родители?!»
Полина чуть не подскочила. Она успела подготовиться к любому вопросу. Кроме этого.
– Вы не отвечаете! – встревожился Ковальский. – Надеюсь, они живы? С ними все в порядке?
Полина молчала.
«Может быть, сказать, что они умерли?»
Но под пристальным взглядом Ковальского не осмелилась врать.
– Они в Америке.
– Да? И давно уехали?
Пауза: Полина считала в уме.
– Семнадцать лет назад.
– Семнадцать лет назад? – изумленно повторил Анжей. – А как же вы? Ах, понял! Вы уехали с ними и вернулись обратно!
Полина покачала головой. Нет, все было совсем не так.
– Я осталась с бабушкой. С папиной мамой.
– Вот оно что!
Анжей задумчиво помешал чайной ложечкой в чашке.
– И как часто ваши родители приезжают в Россию? Или это вы летаете к ним?
– Они не приезжают. Им тяжело летать в их возрасте, и дорого…
Брови Анжея полезли вверх. Господи, как же Полина ненавидела удивление, неизбежно появляющееся на лицах тех, кто узнавал о ее родителях.
– Значит, сейчас не прилетают. А раньше? Когда вы были ребенком, как часто они возвращались сюда?
– Редко.
– Редко?
– Несколько раз, – нехотя произнесла девушка.
Анжей поднес чашку к губам, но внезапно поставил на стол, чуть не расплескав.
– Подождите… То есть ваши родители оставили вас, уехали и с тех пор виделись с вами лишь несколько раз?
– Да, – сказала Полина.
Четыре раза, если быть точной. Она видела их целых четыре раза. Непринужденных, уверенных в себе, держащихся раскованно. Может быть, чересчур раскованно. Они все время говорили, говорили, говорили наперебой. Сначала Полина думала, что они боятся тишины. Потом ей пришло в голову, что они боятся другого: того, что заговорит она. Спросит вслух, громко, при всех: «Мама, папа, почему вы не берете меня с собой?»
Смешные… Она сама ужасно боялась, что родители предложат поехать с ними. Представляла, как они скажут с выражением искренней доброжелательности: «Полина, мы приглашаем тебя пожить у нас».
А она, конечно, откажется.
И успеет увидеть промелькнувшее на их лицах облегчение.
Этого Полина боялась больше всего. Что они не смогут скрыть, как рады ее отказу, и все остальные тоже увидят это (мать с отцом всегда ухитрялись сделать так, чтобы при их разговорах присутствовали посторонние люди: какие-то друзья, чьи-то родственники и их дети…)