И ничего с этим не сделаешь.
Но отдать контракт, политый потом и кровью, оплаченный деньгами и бессонными ночами, отдать его кому-то за просто так – нет уж, дудки! Не на того напали!
– Вот твои бумаги, Никодимов! – Андрей Александрович придвинул к нему аккуратную кожаную папку, из которой торчала стопка прошитых листов.
Федор раскрыл папку, взглянул на первые страницы, украшенные внушительным грифом комитета.
Вот она, большая работа, к которой он шел несколько лет, контракт, которого он так добивался, который должен был изменить всю его жизнь, должен был вывести его бизнес на совершенно другой уровень, дать ему новые возможности…
Этот день мог бы стать лучшим в его жизни, если бы… если бы его не испортили неизвестные ему враги, которые хотят отобрать у него эту победу, отобрать дело всей жизни…
Но он не собирается сдаваться, он использует ситуацию в свою пользу и нанесет ответный удар.
– Спасибо, Андрей Александрович! – воскликнул Федор, изображая глубокую благодарность.
– Из спасиба шубу не сошьешь! – хохотнул Верзеев. – Ладно, Никодимов, шучу! Все хорошо, можешь идти…
И тут в голосе чиновника, во взгляде, который он украдкой бросил, Федор прочел со всей несомненностью: он знает!
Верзеев знает о том, что контракт у Федора собираются отнять, и даже в курсе – кто за этим стоит.
Взяв у Федора деньги, он и не собирался их отрабатывать. Все это большая и подлая игра, и в ней Федору отвели роль болвана, который должен заплатить за чужие развлечения.
Федор почувствовал, как холодная мутная ярость поднимается со дна его души и вот-вот выльется наружу. Он спрятал руки в карманы и сжал кулаки так, что ладони пронзила боль. Нельзя дать понять мерзавцу, что он догадался о его участии в этом грязном деле. Нельзя даже намекнуть – ни словом, ни взглядом!
Но это им так просто с рук не сойдет!
– Спасибо, Андрей Александрович! – повторил Федор и поднялся из-за стола, прижимая к себе драгоценную папку.
Главное – ничего не показать этому типу, не выдать себя случайным взглядом, неверной интонацией, поворотом головы… убедить его, что ты ни о чем не догадываешься, что ты – именно тот лох, болван, который им нужен.
Федор повернулся, прошел до двери кабинета, бросил Верзееву напоследок благодарную улыбку, от души надеясь, что она не вышла кривой ухмылкой, и закрыл за собой дверь.
Он даже нашел в себе силы выдать напоследок дежурный комплимент секретарше, который она приняла довольно холодно, из чего он сделал вывод, что она не в курсе большой и грязной игры, что ведет ее шеф. В противном случае ей велели бы быть с лохом полюбезнее.
Выйдя из здания комитета, Никодимов сел в свою серебристую «Ауди», приказал водителю подождать и набрал номер старого знакомого, подполковника МВД.
Разговаривая с ним, он не сводил глаз с подъезда комитета. У него было предчувствие, что ожидание не будет напрасным.
И предчувствие его не обмануло.
Вращающаяся дверь комитета очередной раз провернулась, и на пороге появился господин Верзеев собственной персоной. Здесь, на крыльце здания, Андрей Александрович выглядел не так внушительно, как в своем кабинете: при весьма объемном торсе и начальственном животе у него были короткие недоразвитые ножки. Это был человек, самой природой созданный не для того, чтобы ходить по земле, а только для того, чтобы сидеть за столом, отдавая многочисленным подчиненным приказы и распоряжения.
Верзеев небрежно махнул рукой, и к подъезду тотчас подкатил его служебный черный «Мерседес». Водитель выскочил из машины, предупредительно распахнул перед шефом дверцу, помог ему устроиться на заднем сиденье.
«Мерседес» тронулся с места, и Федор приказал своему водителю ехать следом за ним.
Ехали они недолго: машина Верзеева остановилась возле известного ресторана на набережной Екатерининского канала. Верзеев выбрался из салона и вошел внутрь.
Федор велел шоферу остановиться в двух кварталах от ресторана и колебался, не зная, как поступить: если войти в ресторан вслед за Верзеевым – тот может его заметить, и тогда вся слежка пойдет коту под хвост. Если же остаться здесь – он не узнает, с кем встречается Верзеев.
А в том, что тот назначил в ресторане какую-то важную встречу и эта встреча напрямую связана с контрактом, который сегодня Верзеев ему отдал, Федор нисколько не сомневался.
И пока Федор колебался, к ресторану подъехала еще одна машина, черный «Лендровер». Дверца открылась, и из джипа вышел высокий элегантный человек средних лет с седыми висками, отдаленно напоминающий актера Ланового.
– Вот оно как! – Федор присвистнул.
Он отлично знал этого человека, часто встречался с ним и в «коридорах власти», и на встречах представителей городской бизнес-элиты. Это был владелец компании «Эльстрой» Леонид Старостин.
О Старостине ходили противоречивые слухи: одни говорили, что он прежде был связан с серьезным криминалом, близко знался с кем-то из авторитетов, но последнее время ведет честный бизнес. Другие говорили, что он сам распускает слухи о своих криминальных связях, чтобы припугнуть конкурентов.
Так или иначе, но «Эльстрой» был среди тех компаний, которые претендовали на участие в том самом контракте, который сегодня получил Федор…
– Вот оно как! – повторил Никодимов, провожая взглядом Старостина, пока тот не скрылся в дверях ресторана.
Конечно, он может просто зайти в ресторан пообедать: кухня здесь очень приличная, повар – бельгиец, а заоблачные цены отпугивают рядовых посетителей. Но чтобы это посещение совпало с приездом в ресторан Верзеева…
В такие совпадения Федор просто не верил!
– Поезжай мимо, – приказал он водителю. – Только очень медленно!
Серебристая «Ауди» неторопливо катила по набережной канала мимо окон ресторана, задернутых крахмальными кружевными занавесочками, напоминающими занавески семейного кафе где-нибудь в Бретани или Нормандии.
Это заведение гордилось настоящей французской кухней и соответствующей обстановкой, только цены здесь были в десять-пятнадцать раз выше, чем во Франции.
Федор прильнул к окну машины.
В руках его была японская видеокамера с режимом ночной съемки – днем этот режим позволяет видеть все, что происходит за задернутыми шторами.
И за вторым от угла окном Федор увидел обоих своих знакомых – Верзеев и Старостин сидели за столом друг против друга и о чем-то разговаривали.
Причем на этот раз Верзеев утратил свой обычный начальственный вид – Старостин держался высокомерно и явно наседал на всемогущего чиновника.
– Здесь стоять нельзя, – напомнил о себе водитель.
– Знаю, – Федор опустил камеру, – припаркуйся вон там, посидим, подождем.
Водитель был крепкий дядька средних лет, работал у Федора давно, почти с самого начала его карьеры. Никодимов ценил его за отличное умение водить машину и за молчаливость. Так и сейчас, водитель ничего не сказал, только молча выполнил маневр. Федор откинулся на сиденье и помассировал уставшую шею, затем стал вспоминать, как дальше развивалась его семейная жизнь.
После развода с Еленой он года два жил холостяком, изредка встречаясь с женщинами, когда уж совсем невмоготу было переносить одиночество. Знакомился Федор с ними обычно через приятелей или в ресторанах на всевозможных корпоративных мероприятиях. Девицы все были молодые и довольно интересные, но ни с одной ему не захотелось встречаться более двух раз. Возможно, потому, что все они были совершенно одинаковые. Не внешне, нет, тут наблюдалось разнообразие – блондинки, брюнетки, рыжие, у одной волосы были выкрашены в три цвета, он забыл ее имя, так и называл для простоты Триколор. Похожи они были в другом – у всех наличествовал цепкий оценивающий взгляд и длинные нарощенные ногти, все они носили обувь на ужасающе высоких каблуках и считали своим долгом имитировать в постели бурный оргазм. Разговаривать с ними было абсолютно не о чем – ни до, ни после секса, иногда Федору становилось скучно при первом же взгляде на такую девицу.
Как-то поздно вечером он ехал в машине один, потому что водитель отпросился на неделю навестить больную мать в Старой Руссе, и подсадил молодую женщину, которая голосовала на перекрестке.
Маргарита сразу ему понравилась – звонкий смех без намека на вульгарность, живая остроумная речь, в полумраке салона глаза зовуще блестели. Она сказала, что задержалась на дне рождения подруги, а ночевать остаться никак не могла – завтра рано вставать, к полдевятому на работу в школу, где она преподает литературу. Едет поздно одна, прикинул Федор, стало бьпь, никого у нее нет. Он назначил свидание – она легко согласилась, без жеманства и кокетства.
С удовольствием наблюдая за стройной фигуркой, идущей к подъезду, Федор счастливо улыбнулся.
При свете дня Маргарита понравилась ему еще больше – улыбчивая, с симпатичными ямочками на щеках, одета скромно, минимум косметики. Она жила в маленькой трехкомнатной квартирке вместе с родителями, люди они были небогатые: мать – тоже учительница, отец – инженер, сейчас на пенсии.
– Папа нездоров, – неуверенно сказала Маргарита перед тем, как привести Федора в дом для знакомства, – не обращай внимания на его разговоры.
Будущая теща встретила Федора приветливо, однако он поразился бедности и убожеству, царящим в квартире. Бедность не просто бросалась в глаза, она кричала о себе изо всех углов и была чрезмерной даже на его невнимательный мужской взгляд.
Покрывало на диване было заштопано в трех местах, да и сам диван давно просился на помойку. Клетчатая клеенка на кухонном столе была вытерта до дыр, окна не крашены лет пятнадцать, обои кое-где свисали клочьями. В первый момент это Федора разжалобило, он проникся сочувствием к немолодым больным людям, родителям своей невесты.
К концу вечера он понял, что будущий тесть болен хронической злобой ко всем, кто хоть в чем-то его превосходил. А поскольку сделать это было нетрудно, Маргаритин отец ненавидел абсолютно всех пред