Я оглянулась и не поверила, что живое существо может произвести столько жидкости. Нужно было собрать всю воду в тазы: те, что получались посолонее, я звала морями, а другие – реками. Когда работа была закончена, я испугалась и снова заплакала: мне так страшно было остаться совсем одной. Чтобы унять страх, я принялась петь слова, какие еще не успела забыть.
Слова были о цветущем лесе,
о том, что, если была ночь, будет и день,
о том, что в каждой радуге кроется рассвет.
Я, конечно, была недовольна собой.
добро
В прошлой жизни мы громко смеялись над астрологами и тихо писали записки луне, когда та была новой или полной. В самые черные ночи звезды светили яснее всего. В этой жизни мне очень не хватало того, кому я могла бы писать.
Думая об этом, я выдыхала горячий воздух через рот. Мое дыхание светило на тверди небесной; твердь небесная рождала нагое прекрасное тело, излучающее свет. Я забирала дыхание обратно, и тело остывало. Я нежно подталкивала затихшие небесные тела руками, как полые воздушные шары, и они улетали от меня.
Я пообещала написать письмо каждому из них.
Старый мир попросил разрешения сниться мне. Я сделала вид, что его не услышала.
єсть
Все, кого я когда-либо знала, разделились на рыб и птиц. Что мне было делать, если я не умела ни плавать, ни летать? К тому же я больше не хотела делиться на своих и чужих: когда чужие заканчиваются, ищешь их среди бывших своих; лебеди дерутся между собой не хуже стервятников. Я вертела лопатообразным черепом из стороны в сторону медленно и неуклюже, как настоящий листрозавр.
Я есмь.
Если мне понадобятся крылья или чешуя, придется их отрастить. А что дальше – зависит от устремлений: кто-то хочет в небо лететь, кто-то – в море плыть. И каждый по-своему прав.
С того дня мне снится новый мир.
ꙃело
У меня был человек.
Человек видел, как мир рухнул, и знал, что падение было ужасным. Человек хотел мне помочь, но не знал как: я не давалась. Человек молчаливо согласился наблюдать за рождением нового мира со стороны. Когда я смогла разговаривать, человек сказал: «Я так больше не могу. Пожалуйста, не заставляй меня проходить через это еще раз».
Теперь мы с человеком есть друг у друга.
Я пообещала, что обойду все земли и найду великанов, узнаю их имена, раскопаю тайники, откуда они черпают силы, выпытаю все их секреты до последнего. Я пообещала, что стану такой же большой и сильной, бесстрашной и буду бояться только людей.
Человек сказал, что это совсем не обязательно, но я могу сделать так, если мне захочется. Если честно, пока что я не знаю, чего мне хочется.
ꙁемлꙗ
Я есмь.
Я бγ́дγ.
Я хощγ̀ бы́ти.
Я знаю, что это не навсегда.
У всего есть срок: у недели, у тебя, у меня.
Мое время сейчас, я его не выбирала, мне очень жаль и совсем не жаль – одновременно.
Я знаю, придет день, когда я снова не смогу говорить. Когда мне придется переизобретать небо, и птиц, и звезды. Когда слезы перестанут просаливаться. Я прошу у вселенной сил принять это как то, что я не могу изменить.
Иногда мне становится страшно, когда я думаю о завтрашнем дне. Что меня там ждет? Чье лицо я увижу в зеркале, какие слова скажет мой рот?
Наше время сейчас. И если всему суждено повториться, движемся ли мы по кругу или по спирали?
✳
(Количество слов в минуту: неизвестно)
– Думаю, я готова возвращаться к нормальной жизни. Выходить на улицу. Видеться с живыми людьми. Перестать жить на доставках наконец.
Нет.
Я сижу спиной к Але и ем первую в этом сезоне клубнику (спасибо доставкам – работают отлично). Правой рукой держу ягоду, ногтем левой отковыриваю белую верхушку с прилипшими зелеными листочками. Говорят, если листики плотно прилегают к плоду, клубника кислая.
– Чего?
Нет.
– Почему?
Честно говоря, я и сама не знаю. Когда Аля заявляет о своем желании уйти – хорошо, не уйти, а ВЫЙТИ – жить, как ни в чем не бывало, делать вид, будто ничего не случилось, – я чувствую, что воздух вокруг меня начинает зудеть и порождать бесконечные отрицания. Я выбираю самый краткий и сухой вариант, чтобы положить себе в рот:
Мира, в котором мы привыкли жить, больше не существует. Никто не может на это повлиять. Я не могу ничего изменить. Ты не можешь притвориться, что все осталось по-прежнему.
И мы произносим одновременно:
– И ты предлагаешь просто сидеть взаперти и ждать, пока это кончится?
Мы будем жить в той безопасности, которую можем себе позволить. До лучших времен.
И снова одновременно:
Зато мы вместе. Для меня это самое важное.
– Ты и правда веришь, что лучшие времена скоро – когда-нибудь – наступят?
И мое одиночное:
Тебя здесь никто не держит.
Я озвучиваю это, потому что она никуда не уйдет. И еще – хотя не в первую очередь – потому, что это правда.
– Но ты только что сказала, что против того, чтобы я выходила на улицу.
Я такого не говорила.
– Нет, говорила.
Пропускаю удар: не хватало начать цепляться к словам, седлать их и перескакивать все границы.
– Чего ты вообще хочешь? От меня, от себя, от жизни?
Единственное, чего мне хочется, – это закрыться в ванной комнате и включить воду, чтобы отделить себя от Али дверной твердью, металлическим замком, звуковой волной. Вместо этого я выбираю положить клубнику на язык и повернуться к Але лицом. Раздавить ягоду во рту. Не чувствовать вкуса и молчать.
– Но в прошлый ведь раз мы как-то справились?
Лучше бы прошлого раза не было вовсе.
Справились – но какой ценой.
Хватит вспоминать прошлый раз.
Это – не прошлый раз. Это – новый раз. Сейчас от нас ничего не зависит.
Воздух взрывается от невидимых фейерверков. Букет из слов пулями врезается мне в лицо. Звуки цветов-слов вянут, так и не коснувшись моих губ.
Я не знаю, что выбрать.
Что сказать.
Как объяснить.
Если непроизнесенные мной слова – перезревшие плоды, можно собрать их и сделать горькое вино.
Если непроизнесенные мной слова – увядшие цветы, можно подвесить их за стебельки и превратить в сухоцветы.
Если непроизнесенные мной слова – ушедшие минуты, можно собрать их в стеклянную бутыль и закопать в землю, пустить в море, спрятать на антресолях.
Аля открывает шкаф: снимает с вешалки бордовый свитер, берет с полки сложенные джинсы.
– Я думаю, надо начать прямо сейчас. Знаешь, настроение такое – сейчас или никогда. Можно прогуляться до…
Ее чириканье сливается с пением птиц.
Я не слушаю.
Я не могу слушать: воздух вокруг – пена и вата.
Аля, – говорю, – если ты вздумала уходить, можешь сюда не возвращаться.
Стоит замороженная:
– Ты чего? Надеюсь, это шутка.
Я серьезно. Выйдешь за эту дверь, – киваю на входную, – и я обратно тебя не пущу.
Мы молчим.
Тишина расползается по комнате, ластится ко мне: гладит по плечам, щекам, кладет на горло ладонь и сжимает его. Мне не хватает воздуха, чтобы дышать.
Раз-два-три-пять-двенадцать.
Все овцы разбежались, кроме двух, которые смотрят друг на друга волком.
Homo homini aut deus aut lupus[9].
Аля начинает хохотать.
– Ты, не в обиду будет сказано, чокнутая.
Поднимает колено,
кладет на него свитер,
продевает руки в рукава,
просовывает голову в прорезь.
– Нет, правда, совсем конченая.
Наклоняется,
расшнуровывает кроссовки,
опускает поочередно правую и левую ступни – с носка на пятку – в каждый ботинок,
завязывает шнурки бантиком.
– Счастливо оставаться.
Накидывает (но не застегивает) куртку,
шагает в ванную (песочная дорожка – засохшая слякоть с подошв – тянется за Алиными шагами),
хлопает дверью.
Открывает дверь снова и кричит (не зло, максимум раздраженно):
– Хочешь заживо похоронить себя в том, о чем нельзя думать и вспоминать, – пожалуйста. Jag orkar inte mer.
И снова хлопает дверью, выталкивая слова из безопасного пространства ванной комнаты, как будто они всего лишь остатки полузасохшей зубной пасты.
Jag orkar inte mer подлетают ко мне и повисают над головой тучным облаком.
Их можно переводить по-разному: «У меня больше нет сил» или «Я больше не могу», и, хотя смысл очевиден, мне очень хочется спросить, что она имеет в виду.
Мы молчим. Я молчу.
Через пять-сорок-сто-неважно мгновений решаюсь двинуться с места: кухня – гостиная – дверь ванной комнаты (между гостиной и кухней – пустые петли). Прикладываю ухо, тянусь к дверной ручке. Отворяю резко (отрываю пластырь): окно нараспашку. Али нет.
Первая мысль: повезло, что живем на первом этаже.
Следом: повезло ли?
Дальше: трусиха, а через дверь так и не решилась выйти.
Может, так оно и работает: именно тот, кто клянчит признания, и уходит первым?
Сажусь на крышку унитаза. Бормочу под нос сказку (без Али никакая магия, конечно, не работает). Пытаюсь напевать себе колыбельные (горло першит, и голос подводит). Шепчу стихи подряд: плохие, хорошие (буквы в словах танцуют, звуки ломаются, рифма теряется).
Внутри вырастает: «в прошлый раз было не так; в прошлый раз я была ей нужна».
И тогда я начинаю доставать из себя слова о том, что было в прошлый раз, в надежде, что Аля вернется и скажет: «Все было не так». Между нашими историями нельзя поставить знак равенства. Каждая из нас играла в происходящее со своей стороны шахматной доски.
(Количество слов в минуту: 9–88–162–0 – 176–176+ – неизвестно)
✳
(Количество слов в минуту: 9)