— Как вам? Ничего? — Сергачев делает шаг в комнату, разводит руки и поворачивается, давая рассмотреть себя со всех сторон.
Сеня рассеянно изучает пиджак и говорит:
— У вас, случайно, не найдется отвертки?
— У поэта? Отвертки? — Сергачев горестно улыбается. — Боюсь, что отвертки нет.
— Крестообразной отвертки небольшого диаметра. Чтобы подкрутить шурупы в столе.
— У меня как раз выходной, так что могу отвезти в строительный магазин.
— Это был бы настоящий подарок судьбы.
— Мне это только в радость.
Какое-то время они молча стоят. Затем Сергачев смотрит куда-то в сторону и добавляет:
— Похмелье просто зверское.
— Это уж точно. Да.
— Ну, я буду внизу. — Сергачев выходит из комнаты. — Знаете, что Гаэтано сказал про мой сегодняшний образ в этом костюме?
— Что же?
— Что у меня стиль убийцы. — Сергачев выжидательно смотрит на Сеню.
— Стиль убийцы? Наверное, — отвечает Сеня. — Но тогда нужно подшить рукава. С такими длинными рукавами не очень удобно прицеливаться.
— Вы правы. Конечно же. — Сергачев обиженно надувает губы и исчезает во тьме.
Сеня одевается в свой глянцевый синий костюм и синтетические носки, выключает ноутбук и, перед тем как уйти, запоминает, что где стоит в комнате, фотографирует обстановку, пересчитывает наличные и прячет их в наволочку. Если кто-то проникнет в комнату, пока они с Сергачевым будут в строительном магазине, Сеня это заметит.
В коридоре он снова встречает Лену. Она стоит в темноте у вешалок и осторожно нюхает куртку Сени.
— Воняет?
— Не от твоей куртки.
Сергачев припарковал машину на набережной. Над ней нависает сосулька размером с рыцарский меч. Ржавая «четверка» телесного цвета выглядит еще хуже, чем Сеня предполагал. Невозможно поверить, что она на ходу. Зеркала заднего вида со стороны водителя нет — вместо него культя, обмотанная промасленной тряпкой. В салоне — терпкий животный запах, обивка у кресел содрана, повсюду куски грязного поролона, оголенные провода, мусор, голубовато-белые пятна от плесени. В салоне холоднее, чем на улице, потому что у Сергачева сломана печка. Поэт рассказывает, что она сломалась недавно, хотя очевидно: он ездит так много лет. Сене очень не хочется садиться в эту машину, но он подчиняется обстоятельствам. Он полагает, что после поездки одежду нужно будет свалить в кучу и сжечь. При условии, что он доживет до этого «после».
— С богом! — весело говорит Сергачев, заводя мотор. Сеня кивает и берется за ручку над боковым окном. Он не отпустит ее до конца поездки.
Сергачев, несмотря на отсутствие зеркала, перестраивается часто и смело. Позади раздаются визг шин и неистовые сигналы клаксона. Каждый раз, когда скорость снижается, Сеня с трудом сдерживается, чтобы не открыть дверцу и не сбежать. Кажется, что выпрыгнуть из машины на ходу безопасней, чем продолжать поездку. Помимо стиля вождения Сергачева Сеню пугает и угнетает упрямая жизнерадостность соседа. Вот и сейчас Сергачев улыбается так, будто едет на кабриолете по побережью Ниццы. Ледяной ветер обдувает пятнистое лицо Сергачева. Несчастливая аура волочится за ним, как привязанные к заднему бамперу жестяные банки.
Что же дает Сергачеву силы не просто продолжать жить, но еще и радоваться? Сеня чувствует растущую неприязнь к Сергачеву — отзывчивому, доброму человеку, предложившему отвезти его в строительный магазин. «Окажись я на его месте, в ту же секунду рванул бы ручной тормоз, вышел из машины и прыгнул в Неву», — думает Сеня. Он прокручивает в голове картины самоубийства Сергачева одну за другой: как тот прыгает с камнем на шее (или без камня) и разбивается насмерть о воду или, не долетев до нее, падает между пролетами моста. Сергачев лежит с раздробленными ногами и бормочет стихи. Фантазии оказывают на Сеню успокоительное воздействие, и вскоре он чувствует почти что умиротворение. Его мысли вновь начинают крутиться вокруг Вагинова и комнат с видом во внутренний двор.
— Мне нужна эта ничейная комната, — произносит вслух Сеня. «Четверка» останавливается на светофоре. С ней вровень встает «газель» — идеально вымытая, сверкающая на солнце. Немолодой лысый мужчина за рулем «газели» агрессивно жестикулирует, что-то показывает Сергачеву. Похоже, водитель «газели» просит его опустить стекло. Сергачев улыбается, старательно не замечая знаков. Водитель «газели» достает из-под сиденья монтировку и демонстрирует Сергачеву. Что-то кричит. Загорается зеленая стрелка: Сергачев планировал ехать прямо, но он трогается вправо, вклинивается в группу поворачивающих по стрелке машин и покидает перекресток.
— Чего вы так зациклились на этой ничейной комнате? У вас самого лучшая комната в доме — просторная, с идеальным видом, — говорит Сергачев.
— Есть вероятность, что в этой ничейной комнате жил Константин Вагинов.
На грубом и нездоровом лице Сергачева появляется нетипичное выражение: как у чопорной дамы, чей муж напился и во всеуслышание стал вспоминать сексуальные похождения молодости.
— Вагинов, ну конечно. — Сергачев бьет по тормозам, и сзади опять сигналят. — И как вы собираетесь переехать в ту комнату?
— Договорюсь с Анной Эрнестовной.
— Анна Эрнестовна удивительная. Лично я впервые встречаю хозяйку, которую нужно прямо преследовать, чтобы заплатить за жилье. Заходил к ней вчера с деньгами, а она не открыла. Хотя точно была у себя. Звоню Анне Эрнестовне и слышу за дверью звонок и то, как она что-то роняет и потом берет трубку. Я слышу ее голос одновременно в трубке и из квартиры: «Извините, не могу говорить, я сейчас в Гатчине. Катаюсь на лодке» — или что-то вроде того. Я и ушел. Подумал: ну ладно.
— А я до сих пор не могу отдать ей залог. Хотя в договоре написано, что она его получила.
— Она вас не поселит в той комнате.
— Но почему?
— Я вам объяснял.
— Из суеверных соображений.
— Да. Нехорошая комната.
— Меня такие вещи не очень пугают.
— Но ведь речь и не о вас, — в голосе Сергачева звучат жесткие нотки. Выражение лица Сергачева вновь заставляет вспомнить диких монахов, заживо пожирающих голубей, крыс, полевых мышей — всех, кто попадется в их руки. Он сворачивает на парковку и почти прижимается головой к лобовому стеклу, выискивая свободное место.
Сергачев привез Сеню в огромный строительный гипермаркет, но в нем не нашлось нужной отвертки. Бесконечные ряды бетономешалок, тросовых подъемников, бензогенераторов, циркулярных пил. Десятки или, может быть, сотни видов того, что среднестатистический человек никогда не купит, — и при этом пустые полки для отверток. Консультант с фигурой боксера-тяжеловеса говорит, что остались только немецкие отвертки с фиберглассовой ручкой за 5500 рублей.
— Это грабеж, — боязливо говорит Сергачев. — Пяти тысяч пятисот рублей не стоит и весь магазин.
Консультант качает в ответ головой: «Сомневаюсь».
— Просто безумие. В строительном магазине нет отвертки, — возмущается Сергачев, пока они идут к выходу.
— Напишите об этом стихотворение, — огрызается Сеня. Он опустошен: рисковал жизнью ради отвертки, но ничего не добился.
Сеня и Сергачев с трудом протискиваются мимо людей, стоящих в очередях у касс. Сергачев надолго застревает возле автоматических дверей, которые отказываются перед ним открываться.
Они так и не пропускают Сергачева, и поэт, обманутый дольщик выходит через обычную дверь. Автоматические двери открываются перед следующим посетителем. Сергачев идет с высоко поднятой головой. Они с Сеней садятся в машину.
На обратном пути у «жигулей» отваливается днище или какая-то другая массивная деталь. Звучит страшный грохот, проклятия, гудки. Сеня и Сергачев несколько раз глохнут на светофоре, но все же благополучно приезжают домой. Огромной сосульки размером с рыцарский меч уже нет, ее обломки лежат у входа в арку.
К концу поездки Сене становится наплевать на отвертку, на стол, на Анну Эрнестовну и на пустую комнату — ему просто хочется лечь и забыться сном. Вместо облегчения от того, что остался жив, он чувствует только опустошение. Сеню не покидает чувство, что его одурачили, заставили выполнять идиотские действия для шоу «Скрытая камера». Кроме того, ему кажется, что, проведя столько времени в сергачевской машине, он подхватил какую-нибудь неизлечимую кожную болезнь. Но когда Сеня и Сергачев поднимаются на третий этаж, поэт вдруг произносит торжественным тоном:
— Сеня, а заходите ко мне. Приглашаю на чай с печеньем.
— К вам в комнату? — недоверчиво интересуется Сеня. Он чувствует, как усталость и подавленность медленно отступают. Возможно, все было не зря. Впереди маячит комната с видом во внутренний двор — пленительный великолепный мираж, тающий с каждой минутой.
Сергачев кивает, помогая Сене высвободиться из пуховика. Они долго топчутся в темноте коридора, наступая друг другу на ноги и извиняясь. Сеня без конца повторяет: «Только если это удобно. Не хочу вас смущать». На что Сергачев отвечает: «Ну что вы. Для меня это честь. Огромная честь, поверьте».
В жестах и мимике Сергачева снова читается нетерпеливость влюбленного. Ему хочется как можно скорее укрыться с Сеней там, где их не побеспокоят, — пить чай с печеньем, размышлять о сути поэзии и читать стихи. Сеня жадным взглядом впивается в комнату. Сергачев тем временем торопливо закрывает дверь на щеколду — на нижний и на верхний замок.
Комната Сергачева загромождена вещами. Массивный дубовый стол у окна, массивный шкаф и глубокое кресло. Грязные пятнистые стены кажутся продолжением тела поэта-дольщика. В проеме массивного шкафа сидит, свесив ноги, кукла балерины — выражение лица у куклы бандитское.
Сеня подходит к окну и глядит вниз. Маленький полукруглый двор с переполненным мусорным баком. Разворошенные пакеты, величественные холмы снега в желтых узорах собачьей мочи, три каретных сарая. Окна напротив пусты. Вид, который претерпел минимальные изменения со времен Вагинова. Сеня очень долго смотрит в окно, пытаясь насладиться моментом. Он может цитировать роман Вагинова «Козлиная песнь» большими кусками и сейчас вспоминает один из них.