мени выпускающие в атмосферу облака спермы.
Нина прочла всю бабушкину библиотеку: полные собрания сочинений русских классиков, сотни томов серий «Библиотека всемирной литературы» и «Литературные памятники». Нина перечитывала из раза в раз романы Достоевского и Кафки, и мужские персонажи накладывались на собирательный образ мужчины, созданный бабушкой. Если Нина пыталась представить себе будущего парня, то в голове неизменно возникал нервный, худой и бледный юноша с роботизированной походкой. Он ходил из угла в угол, произносил путаный истерический монолог о Боге и Истине, после чего снимал штаны и давал в воздух очередной залп спермы.
Сексуальное просвещение началось очень рано — гораздо раньше, чем Нина стала задумываться о подобных вещах. Она не задумывалась о них очень долго, но все же этот момент настал. Просто однажды Нина увидела в окно пару подростков, которые целовались, сидя на лавочке возле подъезда, целовались, вульгарно раззявив рты, так, что с пятого этажа можно было разглядеть их языки. Парочка целовалась под невыносимо громкий скрип качелей: качели были пусты и, должно быть, качались от ветра. Скрип, на который Нина прежде не обращала внимания, вдруг стал доставлять ей острейшую боль — как от лечения зуба без анестезии. Этот случай запустил в голове Нины необратимый процесс. С каждым днем она все меньше ощущала себя чудом спасенной больной и все больше — пленницей, хитростью привлеченной в подвал, заточенной в нем, оставленной гнить заживо.
Теперь почти все свободное время Нина проводила возле окна в ожидании той парочки с языками или кого-нибудь вроде них. И даже если вместо парочек появлялась группа прыщавых гопников с «Ягуаром», Нина смотрела на них мечтательно — как на загорелых голливудских красавцев, растянувшихся на палубе яхты. Правда, теперь свободного времени было немного. Нина перевелась в десятый класс и начала готовиться к поступлению в институт. Из домашних учителей Нина больше всех сблизилась с Валентиной Дмитриевной, учительницей русского языка, и та настойчиво советовала ей поступать в пединститут имени Герцена. Бабушка вроде бы не возражала, хотя оговаривала, что Нина сможет учиться только заочно. Вскоре Нина начала замечать, что бабушка саботирует мероприятия, связанные с поступлением. Она упорно «забывала» купить нужные пособия и учебники и даже «забыла» отвезти Нину на день открытых дверей. Внушала, что подготовительные курсы — это пустая трата денег и времени. Валентина Дмитриевна вела с бабушкой долгие приглушенные разговоры на кухне, о содержании которых Нина почти ничего не знала. Что Нина отчетливо слышала, так это многократно повторяемое бабушкой словосочетание «родовая травма». Неизвестно, к чему бы это все привело, если бы и дальше развивалось по бабушкиному сценарию, но тут произошло непредвиденное событие.
За полгода до выпускных экзаменов у бабушки с Ниной случилась первая и единственная крупная ссора, которая разгорелась из-за мелочи. Нина вымыла пол в своей комнате, а бабушке показалось, что пол вымыт недостаточно хорошо, и она потребовала доделать работу. Нина саркастически ухмыльнулась: «А как же моя родовая травма? Ведь я могу и умереть от лишнего наклона головы. Может, тебе вымыть самой, если что-то не нравится?» Бабушка замерла и посмотрела на Нину маленькими прозрачными глазами. Она нахохлилась, как разъярившийся голубь, и начала гневный спич, который явно давно готовила. Нина не отступала и продолжала дерзить. Словесная дуэль быстро переросла в скандал с дикими бессвязными криками, который прекратился, только когда соседи снизу и сбоку стали стучать по батарее и в стену. Бабушка долго и театрально плакала в ванной, бормоча о «черной неблагодарности» Нины. Нину вся эта сцена совершенно не убедила, а только еще сильней укрепила в том, что нужно немедленно действовать. Если ничего не предпринять, то Нина так до конца жизни и останется в этом пыльном плену — изредка выбираясь во двор под унизительным бабушкиным конвоем.
Но Нина так ни на что и не решилась. На следующий день бабушка вела себя, словно никакой ссоры не было, и Нине пришлось подыграть. Потянулись привычные дни, внешне обыкновенные, но для Нины полные скрытого напряжения и тревоги. Прошло несколько месяцев, и однажды за ужином бабушка схватилась за сердце, вся затряслась, громко, ненатурально охнула, как будто снова вживаясь в роль артистки провинциального театра, и повалилась на пол. Когда до Нины дошло, что нужно звонить в скорую, она еще с минуту стояла у тела в каком-то древнем отупении. Потом она бесконечно корила себя за эту проволочку, которая, как сочла Нина, и стоила бабушке жизни. Когда Нина получала аттестат, ей показалось, что директриса и Валентина Дмитриевна смотрят на нее в упор тяжелыми взглядами следователей. Улыбнувшись им, Нина подумала: «Они знают».
Сеня сидит на кровати и снова и снова читает текст сообщения на экране смартфона. На его лице выражение озабоченности, едва ли не страха, хотя это текст совершенно невинного содержания: «Привет, как дела?))» От смайликов все холодеет внутри: только не эти двойные скобки! Сеня хорошо знает, что отправитель всегда пишет затем, чтобы сообщить неприятные новости. И все эти «привет» и «что новенького» для него слаще любовных прелюдий.
Это Леша Две Грязных Сплетни, научный сотрудник Пушдома. Болтливый женственный интриган, всегда мокрый и задыхающийся, в яркой рубашке и с шейным платком на вспотевшей шее. Леша — главный коллекционер скабрезных историй в филологическом Петербурге, хранитель тысяч гнуснейших сплетен. Отсюда и прозвище: о ком бы из общих знакомых ни зашла речь, у Леши найдется о нем как минимум две истории. И эти истории охарактеризуют любого знакомого с самой невыгодной стороны. Часть этих историй — просто курьезы, анекдотичные случаи, но в основном речь о мерзостях, настоящей отборной грязи, неприглядной, отталкивающей — на вас как будто сыплется содержимое урн из общественных туалетов. В осведомленности Леши о грехах и пороках сотен, если не тысяч людей есть что-то дьявольское. Леша всегда в курсе всех новостей отрасли: кадровые перестановки, конфликты, новые гранты, перемены в меню университетской столовой. И если новость способна вас огорчить, Леша незамедлительно вам ее доставит.
Наконец Сеня набирается сил и пишет Леше: «Привет, нормально». Через секунду приходит ответ: «Есть одна новостишка, Сень. Ты лучше присядь сначала».
«Уже сижу, Алексей», — с обреченностью смертника нажимает на кнопки Сеня. Он встает и ходит по комнате, пока Леша Две Грязных Сплетни что-то печатает. Сеня пытается вообразить себе логово Леши — то место, где он собирает данные, ведет обширную переписку. Сеня представляет бункер или пещеру, что-то вроде Batcave из вселенной «Бэтмена» — огромное и мрачное убежище сверхчеловека. Повсюду мониторы, блоки питания и датчики, настроенные на улавливание сплетен.
«Они нашли нового автора книжки о Вагинове, — сообщает Леша. — Ее будет писать Валаамов. Вчера он заключил договор, ему заплатили аванс. Насколько я знаю, он уже начал работу».
У Сени стучит в висках, он расстегивает верхние пуговицы на рубашке, снова садится и снова встает.
«Ты о чем?»
«Очень сочувствую, дорогой. Казалось, вот он, твой шанс, который выпадает раз в жизни! Нужно, как говорится, вцепиться и не отпускать. Но мы оба знаем, старик: всегда найдется тот, кто подставит подножку. Дело не в людях — речь о фундаментальном принципе, о каком-то скрытом законе природы. — Сеня не может не представлять, как чмокают губы Леши, как он откидывается в компьютерном кресле и закатывает глаза, отправив эту бессмыслицу. — Подожди, сейчас запишу голосовое».
В войсе Леша Две Грязных Сплетни приводит подробности. Заключив с Сеней устную договоренность и уже подготовив контракт, издатели серии ЖЗЛ неожиданно усомнились в Сене. Они осознали, что ему может не хватить компетентности для такой работы. Кроме того, их оттолкнула репутация Сени: до главного редактора дошли слухи о его необязательности и вольностях в обращении с фактурой.
Сеня садится перед ноутбуком и вхолостую барабанит по клавишам. Он не может поверить своим ушам. Ясно только одно: источник всех этих слухов — Леша Две Грязных Сплетни.
«Ну и что думаешь по этому поводу? Чего ты молчишь? Хочешь, обсудим это по телефону или даже по фейстайму».
Леша явно упивается этой ситуацией, но ему не хватает подробностей. Леше хочется слышать Сенин потерянный голос, видеть бледные щеки, дрожащие губы, выражение обреченности.
Сеня захлопывает ноутбук и просто сидит, глазея на штору. Происходит нечто абсурдное: почему издатели не связались с Сеней до того, как наняли Валаамова, почему он узнал об этом от Леши? А что, если они хотят, чтобы он работал параллельно с Валаамовым? Можно понять, зачем нанимать второго киллера для ликвидации цели: если заказчик хочет, чтобы цель устранили наверняка, лучше подстраховаться. Но «страховочный» писатель для книги серии ЖЗЛ? Зачем им две биографии теневого гения советской литературы?
Сперва Сеня хочет позвонить главному редактору и выяснить все напрямую. Но, взяв телефон, понимает, что этот вариант не в его духе. Он садится и принимается за письмо, но спустя пару минут осознает, что ему не хватает моральных сил даже на это. Он сочиняет короткое, резкое сообщение и сохраняет его в черновиках. Пока что Сеня решает придерживаться привычной стратегии: нервничать и хранить все сомнения при себе, накапливая переживания.
Сеня ложится и думает о своем конкуренте — о Валаамове. Это патриарх серии ЖЗЛ: он написал уже биографий десять-двенадцать. Валаамов сочиняет огромные тома за тысячу страниц, кропотливо рассматривая каждую деталь, исследуя под микроскопом каждую волосинку, с которой соприкасался герой книги. Он работает медленно, пишет наукообразно, монументально и немного уныло. Сеня тоже не отличается бойкостью пера, но зато у него есть несомненный козырь: эта квартира, в которой жил и работал Вагинов, в комнате с видом во внутренний двор. Нужно выжать из этого обстоятельства максимум. Сеня решает, что сегодня же подойдет к хозяйке и потребует переезда в комнату с отломанной ручкой, где никто не живет. Все заботы по переносу вещей он возьмет на себя. Если нужно, он готов заплатить сверху.