Комната — страница 14 из 40

Если он начнет рассказывать, что не может запомнить ни одного имени, включая собственное, Привратник решит, что он сумасшедший. Или под кайфом. Он даже не мог назвать синдром, которым страдал, поскольку тот был невероятно редким и носил имя его лечащего врача. Вряд ли Привратник о нем слышала — ни о враче, ни о синдроме, существовавшем в единственном экземпляре. Ни о милосердии.

Вот черт. Придется навестить Пройдоху.

Здание редакции было огромным. Он зашел в прохладный вестибюль и направился к лифтам. Ему был нужен третий этаж и корреспондент по имени, а вернее, прозвищу Старый Пройдоха. Пройдохе было двадцать пять. Зная о его проблемах с именами, Пройдоха сам выбрал эту кличку. Про себя он называл его Грызуном из-за привычки постоянно грызть ногти или что угодно оказавшееся под рукой.

На столе Пройдохи не было ни одного карандаша или ручки, которые не испытали бы силу челюстей хозяина. То же касалось карандашей и ручек, одолженных коллегами — по невнимательности, незнанию или еще каким не поддающимся законам логики побуждениям. Одолженные ручки и карандаши всегда возвращались изгрызенными и часто не забирались, пополняя карандашницу Пройдохи, или оказывались в мусорном ведре.

Если бы Пройдоха был бобром, он был бы лучшим бобром на свете. Но и журналистом он слыл неплохим.

— Так что с тобой случилось? — спросил Пройдоха, берясь за новенький желтый карандаш и включая кнопку записи на диктофоне.

— Случилось, — сказал он, выключая диктофон. — Хоть на пять минут забудь, что ты журналист, и притворись нормальным человеком. И получишь отличный материал.

— И насколько отличный? — спросил Пройдоха, вгрызаясь в карандаш.

— Тебе понравится. Похищения детей.

— Что еще?

— Этого мало?

— Ну а от меня ты чего хочешь?

— Хочу, чтобы ты встретился с пациенткой дома престарелых «Зеленый луг». Вот имя. — Он протянул листок бумаги с каракулями Третьей. — Ты ведь корреспондент, у тебя даже удостоверение есть. Расспроси ее про рисунки. Она рисует двери, вернее, одну и ту же дверь. Разговор запиши на диктофон. А старшей медсестре наври что-нибудь, не мне тебя учить. Встретимся сегодня в закусочной…

— Постой, постой. Сегодня? Да у меня дел невпроворот!

— Поверь, оно того стоит. Встречаемся в закусочной «Коробка» в семь вечера.

— А как же твое похищение? ||||||||||||||| с ума сходит!

— Я с ней поговорю. А ты получишь свой эксклюзив. И все будут счастливы.

Пройдоха отсалютовал ему тем, что осталось от карандаша, и снял телефонную трубку.

До вечера он сидел в парке, в тени деревьев, чтобы никто из прохожих его не узнал и, чего доброго, не позвонил в полицию. Съел три протеиновых батончика, выпил полбутылки воды. Он выбрал закусочную «Коробка», потому что бывал там. И знал, сколько в «Коробке» дверей.

В шесть часов тридцать минут он уже сидел в закусочной. Пройдоха явился ровно в семь.

— Ну, узнал что-нибудь?

— Да пошел ты.

Пройдоха заказал стакан пива. Дождался, когда его принесут, и лишь тогда продолжил разговор. Цену себе набивает, что ли?

— С ||||||||||||||| поболтать не вышло, — сказал Пройдоха, делая глоток. — Я наплел старшей медсестре — кстати, конченая стерва, — будто я дальний родственник или типа того. Прессу она не любит. Сразу вижу таких. И знаешь? Мы уже писали про нее. Раздел «Долголетие». Есть, к моему стыду, у нас такая рубрика, ее ведет |||||||||||||||. Наверняка женщина рассказала очень мало. Ей уже за семьдесят. Думаю, все ответы нашей пациентки ||||||||||||||| выдумала сама, иначе статью не написать. Я пробовал разговорить женщину, только куда там. Она даже смотреть на меня не хотела.

Зато выглядела и впрямь молодо. На ее фоне остальные обитатели интерната — сплошные развалины. Вот вырезка из газеты.

Пройдоха толкнул к нему листок бумаги. С него смотрела женщина лет сорока пяти.

— Когда был сделан снимок?

— Два года назад. И вот, полюбуйся. Каждый день она рисует дверь, а старшая медсестра складывает рисунки в коробку.

На обычном бумажном листе была нарисована обычная дверь. Правда, очень старательно — в некоторых местах карандаш чуть не порвал бумагу. На двери был узор: листья и цветы.

— И что все это значит? — спросил Пройдоха.

— Выкладывай дальше, я знаю, ты бы не ушел так просто. И рисунок, скорее всего, краденый.

— Ее навещает племянник. Приносит фрукты, держит за руку, что-то шепчет.

— Ты проследил за ним?

— Из Пансионата он отправился по магазинам, а потом двинул к дому сто шестьдесят два. Все эти дома-развалины на Кленовой улице, которые стоят кучу денег, сам знаешь. Передал пакет с едой старухе и свалил в свою конуру. И где здесь сенсация?

— Нужно напечатать фото двери в газете, раздел «Объявления». Но только покрупнее.

— И сколько раз его публиковать?

— Пока кто-нибудь не откликнется. За это расскажу, как меня держали в Доме-без-дверей. Далеко не все попало в прессу.

— Ладно, будем печатать две недели.

— Месяц. На моей истории ты заработаешь куда больше. А теперь, будь добр, выключи диктофон, и давай поедим. Платишь, кстати, тоже ты.

* * *

Он бродил по улицам, пока не стемнело. Домой решил не соваться. Он и прежде пропадал на день или два. Но неделя… Если он сейчас вернется, его посадят под домашний арест до конца лета. И он упустит единственную ниточку, которая ведет к именам, а все усилия будут напрасны.

Он решил заночевать в парке. Выбрал дальнюю скамейку, поужинал двумя протеиновыми батончиками, выпил воды и лег, стараясь устроиться поудобнее. Рюкзак сунул под голову.

Сегодня ему приснилась отрубленная по локоть рука, поставленная в вазу, как цветок. Вода окрашивалась багрянцем, а рука была очень белой и словно выточенной из мрамора.

Проснулся он оттого, что его бесцеремонно тыкали палкой в живот. Он открыл глаза и увидел старушку с тростью.

— Просыпайтесь, молодой человек, — сказала она. — Спать в парках запрещено. Неужели вам некуда пойти?

Он покачал головой.

— А родители у вас есть?

Он покачал головой снова.

— Вы сбежали из сиротского приюта?

Теперь он кивнул. Говорить не хотелось, чего доброго, она начнет расспрашивать, как его зовут и всякое такое. Ну ее к черту.

Он поднялся со скамейки и закинул рюкзак на плечо.

— Подождите, — сказала старушка. — Наверное, в интернате с вами плохо обращались?

Новый кивок. Эта беседа стала его утомлять.

— Вы сбежали из интерната для… особенных детей?

Он не сразу понял, о чем это она. Кивнуть или покачать головой? Или сказать, что невежливо будить людей тростью?

— Наверное, вы не можете говорить? Но все слышите и понимаете. Совсем как мой племянник. Он тоже немой, но сестра и не подумала отказываться от него. Вы же не виноваты, что родились таким, верно?

Он кивнул.

— Знаете что, — сказала старушка. — Пойдемте ко мне домой. Я напою вас горячим чаем и приготовлю завтрак. Вы, должно быть, очень голодны?

Этот кивок был самым честным в его жизни.

Скоро он уже сидел на кухне и поглощал яичницу с жареными сосисками, запивая все горячим кофе. Он знал, что пожилые люди обожают поболтать, но с немым много не поговоришь, верно?

Когда он входил в квартиру, то едва не задел головой ловца снов. Их в квартире было предостаточно. Кажется, старушку тоже мучили кошмары. Еще были ароматические палочки и статуэтки из дерева и камня — он не успел толком рассмотреть, кто на них изображен.

Из кухни ему был виден коридор и ряд дверей по обеим сторонам. Он насчитал четыре, мельком окинув квартиру взглядом.

На сладкое ему достался кусок пирога. Он все смотрел в темное пространство коридора. Ему казалось, что он упустил из виду одну дверь. Коридор изгибался, и в его глубине что-то было: он видел отражение в зеркале, но очень смутное. Разделавшись с пирогом, он едва не сказал «спасибо».

Старушка принялась мыть посуду, он захотел помочь и был достаточно настойчив, чтобы получить эту работу. И без всякой там болтовни.

Старушка скрылась в глубине коридора. Он слышал, как скрипят доски, слышал стук трости. Потом настала тишина. Он ждал, что скрипнет дверь и он вновь услышит стук, но этого не произошло. Он закрыл кран. Обернулся. Его благодетельница стояла и смотрела на что-то в конце коридора. Потом повернулась и, выставив трость, пошла на него.

— Ты что-то привел в мой дом, глупый мальчишка! Убирайся прочь, убирайся сейчас же!

— Я не… — начал было он, пока не вспомнил, что должен быть нем, как рыба.

Он схватил рюкзак и выбежал из квартиры.

* * *

Сто шестьдесят второй дом щерился дверным порталом. Окошко вверху походило на глаз. Он долго не решался постучать в дверь. Может, следовало начать с племянника?

Что лучше сказать? Кем представиться? Волонтером пансионата «Зеленый луг?» А дальше? Показать рисунок? Он может ничего не значить. Просто дверь.

Погода изменилась, зарядили дожди. Уткнув подбородок в грудь, чтобы защититься от ветра и противных мелких капель, он перешел улицу и оказался напротив двери с номером «162».

Он нерешительно постучал, наверное, слишком тихо, и собирался вновь воспользоваться дверным молоточком, когда услышал шаги и постукивание, какое издает хорошая трость, касаясь хорошего паркета.

Дверь отворилась. На пороге стояла пожилая женщина в черном платье. Она смотрела поверх его головы.

– ||||||||||||||| ты что-то забыл? Одно яйцо, из тех, что ты принес, разбито, в следующий раз будь внимательнее. |||||||||||||||? Ты меня слышишь?

Он заметил, что глаза женщины заволокла молочная белизна. Женщина стояла на промозглом ветру, вглядываясь в прохожих и припаркованные автомобили, совершенно не замечая его. Она уже было решила, что это дурацкая шутка, но прежде, чем дверь захлопнулась, он проскользнул внутрь, сам до конца не понимая, к чему это может привести. Дверь закрылась, и он оказался в темноте — не считая мутного света из окошка над головой.