Вдруг мне пришло в голову, что Турмонд все же может не послушаться уговоров и обратиться к мировому судье. Я был уверен, что судья не решится выдвинуть обвинения против такого высокопоставленного человека, как Эллершо, но, вполне возможно, он выдвинет обвинение против меня. Фактически Турмонд может сказать под присягой, что лично я применил к нему силу и угрожал. На его месте я бы мог такое сделать, хотя бы для того, чтобы поквитаться за попранное достоинство.
На всякий случай я решил проследить за ним и удостовериться, что он отправился домой, а не в мировой суд. Для этого мне нужно было найти выход и в темноте прокрасться к экипажу Турмонда.
Я надеялся лишь, что Турмонду потребуется больше времени, чтобы прийти в себя, чем мне на поиски выхода, ибо вскоре стало ясно, что я заблудился в громадном доме Эллершо. Свернув несколько раз не туда в тускло освещенных коридорах, я начал беспокоиться, что окончательно упущу свою добычу.
Однако после еще нескольких поворотов я услышал голоса и пошел на звук, соблюдая особую осторожность, дабы ни на кого не натолкнуться, в первую очередь на Турмонда. Я ступал на цыпочках и старался производить как можно меньше шума, приближаясь к полузакрытой двери, откуда доносились голоса. Теперь было слышно, что разговаривали шепотом. Подойдя ближе, я понял, что говорили мужчина и женщина, но только у самой двери, заглянув в комнату, я понял, что это мистер Форестер и миссис Эллершо. Они стояли обнявшись и говорили вполголоса и торопливо, как тайные любовники. Она склонила голову ему на плечо, а он объяснял, что, к его большому огорчению, должен идти.
Многое стало тут же понятно, например враждебность ко мне и Форестера, и миссис Эллершо. Они, очевидно, подозревали: мистер Эллершо для того и нанял на службу человека, умеющего раскрывать секреты, чтобы выведать их тайну. Я не знал еще как, но чувствовал, что можно обратить это открытие себе на пользу.
Я оглядел коридор в обоих направлениях и приготовился идти дальше, но в эту секунду Форестер повернул голову. Непонятно, почему он это сделал. Возможно, это было лишь прискорбной случайностью, но она могла оказаться роковой для человека, привыкшего таиться по темным углам. Форестер обернулся и встретился со мной взглядом.
— Уивер, — прошептал он. — Так я и знал.
Не видя причин красться, как вор, я выпрямился во весь рост и смело подошел. Конечно, мне вовсе не хотелось упустить Турмонда, но разумнее было решать неприятности по мере их возникновения. Я не мог позволить этому зверю вырваться из капкана только потому, что хотел поймать другую добычу.
Форестер, по правде говоря, был выше меня ростом и попытался использовать это преимущество для устрашения. Однако я сразу понял, что он не человек действия и вряд ли прибегнет к силе. Он просто хотел, чтобы я его боялся.
— Войдите в комнату, — прошипел он.
Я повиновался с таким видом, будто войти в эту комнату мне и хотелось больше всего на свете. Потом закрыл дверь и вежливо поклонился:
— Готов слушать ваши приказания.
— Не изображайте из себя щеголя, сэр. Я вижу, вы тут все разнюхиваете, словно вор. И что теперь? Побежите к хозяину рассказывать, что вы здесь видели? Чтобы навлечь на голову чудесной женщины горе, позор и тиранию? И ради чего? Ваших тридцати сребреников? Полагаю, именно столько платят таким, как вы?
— Возможно, если перестанете оскорблять мой народ, — сказал я, — вам удастся сбить меня с цели.
— Знаю, что вас с цели не собьешь, поэтому буду говорить что хочу. Этот шелковый костюм не скроет ни вашей звериной натуры, ни вашей неотесанности, поэтому не вижу причин относиться к вам как к джентльмену. Не думайте, что я хочу вас оскорбить. Я лишь хочу, чтобы, когда вы услышите о страданиях этой леди, поняли, что вы явились их причиной. Я могу лишь надеяться, что вы поступите, как ваш соотечественник Иуда, и покончите с собой.
— Не хотелось бы лишать вас удовольствия оскорблять мою натуру, мой народ и мою внешность, но должен сообщить, сэр, что мистер Эллершо не поручал мне шпионить за вами. На самом деле меня попросили покинуть дом, но так как он очень большой, я заблудился и наткнулся на вас совершенно случайно.
Я не стал обещать хранить тайну, ибо не желал вынимать пулю из пистолета, хотя бы до поры до времени.
— Конечно, он не шпионил за нами, — раздраженно сказала миссис Эллершо.
Она вышла вперед и, хотя была намного ниже, выглядела более грозно, чем ее любовник. Она держала себя прямо, грудь вперед, подбородок вздернут, лицо горит. Она расправила плечи, как боец на ринге.
— Скажите нам правду, мистер Уивер, — сказала она высоким раздраженным голосом. — Вас ведь не интересует мистер Форестер?
— Нет, — сказал я, — хотя не понимаю, почему в ваших словах столько злобы.
— Мистера Эллершо вряд ли волнуют сердечные дела, — объяснила она своему любовнику. — Видно, он и думать забыл, если вообще знал, что мужчины и женщины могут испытывать чувства друг к другу. Если бы он знал о вас, сэр, то держал бы язык за зубами, пока это было бы в его интересах. Нет, ловец воров здесь с другой целью.
— Покончим с этим! — воскликнул Форестер, словно хотел заставить меня сказать что-то, чего я не хотел говорить.
— Я не верила, что он узнает правду, но он, очевидно, узнал. Это из-за Бриджит. Сделка оказалась недостаточно прочной. Теперь он хочет окончательно положить конец угрозе, — объяснила она Форестеру и затем резко повернулась ко мне: — Вам велели обыскать мои вещи, мои бумаги? Обещаю, вы ничего не найдете. И вы ничего от меня не добьетесь. Если у вас есть хоть капелька ума, вы пойдете к мистеру Эллершо и скажете ему, что ничего не смогли выяснить о местонахождении моей дочери. Скажите ему, что вряд ли сможете это выяснить, так как вы действительно этого не узнаете. Я скорее брошусь в огонь, как делают индийские женщины, чем отдам ее ему.
Что за бред?! Я никак не мог сообразить, откуда знаю это имя, но потом вспомнил, что слышал его за ужином. Бриджит — это дочь миссис Эллершо от первого брака. Но зачем ее нужно прятать? И почему мистера Эллершо так беспокоит эта девушка, что его жена полагает, будто он нанял меня, чтобы ее отыскать?
— Мадам, — сказал я, отвесив поклон, — меня не могут не трогать ваши материнские чувства, но позвольте мне еще раз повторить, что я просто искал выход. Именно этим я был занят.
Она не сводила с меня глаз не менее минуты. На ее лице была злость и непреклонность. Потом она сказала:
— Идите прямо по коридору и поверните налево. Спуститесь вниз по лестнице, направо будет кухня. Выход там. Полагаю, черный вход вам подойдет гораздо лучше, чем парадный.
Я еще раз поклонился.
— Как вам будет угодно, — сказал я, не показывая, что именно его я как раз и искал. — Сэр, — сказал я мистеру Форестеру, неуклюже откланявшись, и поспешил прочь, следуя данным мне инструкциям. Совсем скоро я уже дышал холодным вечерним воздухом.
У меня не было времени обдумать странную встречу, которая только что произошла. Я поспешил к парадному входу, куда из конюшен подали два экипажа. Мне повезло — Турмонд еще не уехал, так что я ничего не потерял, а, наоборот, получил сведения, которые, как я надеялся, могут помочь мне развеять тьму, в которой я пребывал.
Но сейчас я должен был проследить за Турмондом, и для этой цели мне нужно было какое-нибудь высокое место, откуда я мог бы спрыгнуть на крышу проезжающего мимо экипажа. Этому я научился еще в юности, когда приходилось зарабатывать на жизнь не самыми честными способами. Крыша кареты или экипажа — отличное место для человека, который собирается сделать пассажирам сюрприз, особенно если наготове ждет помощник с лошадью, чтобы обеспечить отход.
Однако никакого удобного возвышения поблизости не наблюдалось, а незаметно проскользнуть в экипаж едва ли бы вышло. Ливрейный лакей и кучер были заняты беседой, и хотя теоретически было возможно проскользнуть мимо них незаметно и каким-то чудесным образом бесшумно открыть двери, я не мог уповать на счастливую случайность. А если бы мне и удалось попасть внутрь, что из того? Мистер и миссис Турмонд меня сразу бы заметили.
Пока я обдумывал возможные варианты, например украсть лошадь или следовать за экипажем пешком, надеясь, что он не поедет слишком быстро, из дома вышел лакей и направился в сторону экипажей. Он велел лакею и кучеру трогать, что они тотчас и сделали. Кучер сел на свое место и взял в руки поводья, а лакей устроился позади.
Прячась в темноте, я проследовал за ними прямо к парадному входу, где меня ждала нечаянная удача. Пожилой джентльмен помог своей супруге сесть в экипаж, но сам не сел. Он сказал ей несколько слов, дал инструкции кучеру и направился в сторону Теобальд-роу. Я пошел за ним, держась на безопасном расстоянии, но прекрасно слышал, как на углу Ред-Лайон-стрит он дал монету лакею, ожидавшему другого джентльмена, и попросил найти ему наемный экипаж.
Это было куда лучше, поскольку, когда пассажир был внутри, не составляло никакого труда запрыгнуть на заднюю подножку и присесть, чтобы тебя не заметили. Что я и сделал, примостившись позади кареты, которая двигалась с черепашьей скоростью по грязным улицам столицы. Я был замечен несколькими шлюхами и субъектами из низкого сословия, но кучер или не понимал смысла их язвительных замечаний, или ему было наплевать. Во всяком случае, он не обращал на них внимания, пока экипаж не остановился на Феттер-лейн. Турмонд вышел и направился в таверну «Кисть и палитра», пользовавшуюся популярностью у живописцев.
Я спрыгнул с подножки и решил немного подождать, прежде чем войти.
Кучер обернулся:
— Ну как прокатились, мистер?
Я был хорошо знаком с законами улицы, чтобы пропустить мимо ушей этот вопрос или пожадничать. Метрополис вдыхал тайны и выдыхал их разоблачения. Если я не хотел, чтобы кучер шепнул словечко Турмонду, я должен был заплатить за молчание. К моей радости, шестипенсовик решил задачу, и мы с кучером расстались друзьями.