— И все же он хороший муж и отец. Послал двух своих детей учиться в Англию.
— Это для него вопрос престижа. Доказательство успеха.
— Знаете, чем больше я думаю о следовавшей за ним машине, тем более зловещим мне все это кажется.
— Ну и что? Мы ведь не ведем расследование.
— Он ехал на «рэнджровере», и дорога была не хуже, чем сейчас, — сказал Адамс. — Он здесь вполне мог пробраться через грязь.
— Согласен.
На самом деле, ведь чем дальше на юг мы едем, тем становится все суше.
— И у меня такое впечатление, — сказал Максвел. — В семидесяти километрах отсюда он мог бы еще застрять, но здесь я просто не понимаю, как это могло случиться.
— Я не думаю, что он вообще застрял, — сказал Адамс.
— Скорей всего.
— Думаете, мы найдем его?
— В общем нет, — сказал Максвел, — не думаю.
— Значит, вы согласны со мной?
— Разве мы о чем-то спорили?
— Да, дело ясное. Эта следовавшая за ним машина… Все было подстроено. Он стал жертвой нападения.
— Или же его поймали и отправили в Асунсьон. Но что бы там ни было, я не собираюсь ехать еще шестьсот километров неизвестно зачем. До Сиракуз осталось всего пятьдесят. Может, там мы что-нибудь узнаем. Если же нет, то оттуда, думаю, стоит повернуть обратно.
— Как далеко от Сиракуз до Меннонитеса?
— Кажется, двести сорок километров. Но вначале будет Эстигаррибья. До нее около ста шестидесяти.
— Если бы у него случилась поломка, он бы мог пойти пешком. В худшем случае ему бы пришлось идти семьдесят или восемьдесят километров.
— Верно.
Лицо Адамса помрачнело.
— Мы, кажется, затеяли бессмысленное дело.
— Вот это я и пытался все время вам внушить, — сказал Максвел. — Давайте включим музыку, а? Попробуйте найти Сан-Паулу.
Адамс включил радио и покрутил рукоятку настройки. Сначала раздался какой-то скрежет, потом послышалось бормотание на португальском и затем тишина.
— Ничего нет.
— Люди бьются и умирают тысячами за этот край, — сказал Максвел. — Поразительно, не правда ли?
— А по мне, пусть забирает его кто хочет, — сказал Адамс и зевнул. — Жарко для этого времени года.
— Да, слишком жарко, и мне уже начинает надоедать этот вид за окном, — сказал Максвел. — От пего меня клонит ко сну.
— Хотите, я сяду за руль?
— На обратном пути. Мы остановимся, разомнем ноги, и тогда вы поведете машину.
За последние два часа ничего не изменилось в окружающем печальном ландшафте: все та же желтая земля со вздымающимися ноздреватыми муравейниками, все те же чахлые, низкорослые пальмы и все та же равнинность. Эта равнинность скрывала истинную необъятность Чако. На двести метров по обе стороны дороги перед глазами были лишь ровные ряды пальм, а дальше, куда взгляд уже не проникал, они превращались в однообразную зеленую и серую дикую массу; однако оба путника знали, что эти похожие друг на друга пальмы в одинаковых высыхающих лужицах продолжают тянуться бесконечными рядами все дальше и дальше, и если их все пересадить в Англию, то они бы заняли полстраны.
Катили по мягкой латеритовой поверхности со скоростью сто километров в час. Дорога начинала местами просыхать; там, где вся вода успела испариться, она приобрела шафрановый цвет, и колеса уже немного пылили; в тех местах, где влага еще задержалась под коркой, дорога была цвета бычьей крови.
— Там что-то впереди на обочине, — сказал Адамс. — Должно быть, машина.
Горбатый силуэт, дрожащий в горячем воздухе, постепенно прояснялся, приобретая четкие очертания.
— Точно, машина, — сказал Максвел. — И по-моему, «рэнджровер». Что-то мне говорит: это и есть конец нашей поездки.
Через пятьдесят метров все их сомнения рассеялись. «Рэнджровер», высвобожденный из грязи, стоял на твердом участке обочины, его черные дверцы были распахнуты, а переднее сиденье выволочено на дорогу. Машина была аккуратно поставлена поближе к краю канавы, будто на оживленной улице. Максвел вместе с Адамсом вышли из «уайта», и нерешительно, с осторожностью они направились к машине взглянуть на творившийся там разгром: взломанные ящики, вспоротые сиденья и повсюду клочья ваты.
Максвел заметил что-то темное, неряшливо бугрившееся на красной земле поперек канавы, оттуда, как только он ступил поближе, бросились врассыпную какие-то грызуны.
— Видите, — сказал он Адамсу.
— Что это?
Максвелу почудилось, что Адамс весь куда-то исчез, хотя тот и не двинулся.
— Вам лучше остаться здесь, а я пойду взгляну, — сказал он.
То, что выглядело пародией на человеческое тело, лежало вниз животом. Оголенная плоть ног, вся исклеванная и изгрызенная, выступала из лохмотьев того, что когда-то было костюмом от фирмы братьев Брукс. Грудная клетка осталась нетронутой, и оттуда торчала огромной длины стрела. Максвел почувствовал спазмы в желудке и отступил назад. Обернувшись, он увидел Адамса, который стоял, открыв рот и переломившись в спине, будто придавленный внезапно обрушившейся на него тяжестью; шотландский румянец сошел со щек, пожелтевших, как от разлития желчи.
— Ну вот мы и нашли его, — сказал Максвел. — Нам здесь делать нечего. Лучше поедем в Сиракузы и сообщим в полицию.
— Делайте что хотите, — сказал Адамс.
— Да что с вами, Адамс? — сказал Максвел. — Вы, конечно, расстроены, но и я тоже.
— Вы не против, если я помолчу? У меня просто нет желания разговаривать, вот и вес.
10
Максвел позвонил Розе в кафе.
— Извини, что не появился раньше. Я был в поездке. Ты свободна сегодня днем, верно? Как насчет того, чтобы пойти посидеть в «Инн»?
— Я должна убрать здесь перед уходом, — сказала она. — Я смогу выбраться не раньше трех. Ты можешь прийти в эго время, если хочешь.
Голос у нее был какой-то тусклый.
— А не пойти ли нам па скачки?
— Я не одета.
— Хорошо, в таком случае сходим в кино. Идет фильм «Острова на реке», может, и неплохой.
Прислушавшись к своему голосу, он понял, что его веселость звучит слишком наигранно.
— Посмотрим, — сказала Роза.
Максвел был уверен, что она уже прочитала все соответствующие газетные сообщения; часть из них была той особой смесью предположений и лжи, которая позволяет выжать всю возможную сенсационность из таких происшествий, как это.
«Джеймз Максвел, англичанин, обнаруживший тело Абеля Каррансы, был задержан в Сиракузах для дачи показаний, длившихся шесть часов; только после этого он был отпущен».
Ложь. Парагвайцы проявили откровенное безразличие к этому делу. Они посыпали тело Каррансы дезинфицирующим порошком, затолкали в пластиковый мешок и бросили в угол двора. После этого Максвел и Адамс выпили пару рюмок с сержантом, который к тому времени был уже немного пьян; сержант подарил им старый выпуск порнографического журнала, провезенного контрабандой из Аргентины, и они уехали.
Но в газетах были и другие заметки, которые не только щекотали нервы, но и сообщали правду.
«Асунсьонское „Охо“ сообщает, что Абель Карранса умер от пулевых ран в голову, кроме того, установлено, что стрела, вынутая из его тела, одна из тех, что импортируют из Бразилии для продажи туристам».
Максвел согласился бы с тем, что большая, искусно разукрашенная стрела могла быть куплена в сувенирном магазине. Решив оставить такую явную подделку на месте преступления, убийца или убийцы доказали нехватку профессионализма.
Накануне вечером Максвел обедал с Пересом в английском клубе. И Перес сказал:
— Шум этот дней на десять. Через месяц они забудут, что такой человек вообще когда-либо существовал.
— Кто убил его? — спросил Максвел.
— Этого мы, вероятно, никогда не узнаем.
Максвел раз пять объехал площадь, дожидаясь Розу. Город недавно захватило поветрие проводить уик-энд по- английски, и оно было настолько сильно, что в субботу к часу дня вся жизнь в городе замирала. На улицах едва ли можно было встретить хоть одного прохожего. Даже продавцы цветов и калеки на ступенях собора куда-то исчезали, а стоянки были заполнены такси с дремавшими на задних сиденьях шоферами. Было десять минут четвертого, когда Роза появилась на террасе кафетерия. Максвел помахал ей рукой. Она пошла к нему, но словно избегая встретиться с ним взглядом. Роза села у самой дверцы так, что между ней и Максвелом осталось большое пространство.
— Улыбнись, — сказал он.
Роза продолжала смотреть прямо перед собой.
— Куда мы поедем? — спросила она.
— Хочешь в кино?
— Не думаю. У меня не то настроение.
— Может, поедем ко мне и послушаем пластинки?
— Мне и этого в общем не хочется.
— Хорошо, давай тогда просто покатаемся.
Этот город плохо подходил для прогулок на машине. Поехать покататься здесь означало медленно проползти под светофорами по какой-нибудь из четырех главных улиц, затем объехать несколько раз площадь, и все. Куда дальше? Возродившись во время бума, город грезил нефтяными вышками и ни во что не ставил свое прошлое. Там были многочисленные банки, возносившиеся кверху кварталы новых домов, заправочные станции с комнатами для отдыха, кегельбан для американцев и «Биркеллер» для немцев, и еще кинотеатр для автомобилистов. Но не было там ни одного места, куда бы стоило заглянуть дважды: даже муниципальные сады, которые усердно пропалывались и поливались муниципальными садовниками, похожими в своих униформах на гусарских офицеров, и большой рынок, где сидели под знаменами своих племен индейцы, навалив па прилавки кучи всякого барахла, и где продавались лилии — за пять центов столько, сколько мог унести разом один человек, — даже эти места не составляли исключения. В окрестностях не было ни парка, ни ухоженного леса, где можно было бы побродить, никаких маленьких загородных ресторанов с видом на какой-нибудь водопад или выставкой изделий местных мастеров.
Они выехали на недостроенную дорогу, где машины, чтобы избежать выбоин и колдобин, выруливали то на одну, то на другую сторону и нередко возникали перед самым носом их «форда». Бетонированное покрытие кончалось у железнодорожной станции, окруженной небольшим леском, где устраивались на ночлег бездомные, если их не прогоняла полиция или не начинался дождь. Отсюда дорога шла совершенно разбитая, и большинство поездок завершалось у этой станции. Вокруг располагались павильоны, в которых подавали закуски и напитки.