— Я далеко не одобряю миссионерскую деятельность, доктор Рибера.
— Однако вы убедитесь сами, что без нее невозможно обойтись. Как только начнете расчищать территорию от леса, у вас непременно возникнут проблемы с индейцами.
— Но я не собираюсь расчищать ее от леса, доктор. Во всяком случае на данном этапе.
На лице Риберы выразилось изумление. Казалось, его глаза сошлись к переносице, и от прежней заискивающей любезности не осталось и следа.
— Могу ли я узнать, какие же у вас планы насчет использования этой земли?
— В настоящий момент никаких.
Доктор сделал над собой явное усилие, чтобы сдержаться.
— Мистер Максвел, прошу вас, взгляните на ту карту.
Треть стены справа от Максвела занимала карта страны, и по ней было видно, как мало имелось информации о глубинных районах. Несколько синих жилок, обозначающих грунтовые дороги, проходили через пустынное пространство гор. Красная линия железной дороги соединяла рассыпанные точки городков, разделенных неосвоенными землями. Огромные притоки тянулись к Амазонке из лесных массивов в тысячи квадратных километров, там значилось всего лишь полдюжины деревень, около каждой стоял условный знак: самолет, указывающий, что добраться туда можно только по воздуху. Короткими штрихами были нанесены районы размерами с Уэльс, обозначающие непроходимые болота. В дальней северной части страны находилось белое, как Гренландия, пятно без каких-либо топографических обозначений. Про эту область было известно только то, что она покрыта лесами, большего никто не знал.
— Затушеванные участки обозначают районы, принадлежащие иностранным компаниям, которые вложили свои капиталы в развитие нашей страны, — пояснил Рибера, — В них заключается наше спасение.
Некоторые подробности на этой карте, которые Максвел смог разглядеть, давали ему ключ к разгадке того, что творилось в стране. И он с интересом в них вглядывался. Правительство всегда выказывало некоторую застенчивость и не выносило на свет точные данные о размерах земельных владений иностранцев. Пять больших кусков территории были отданы, как показывала карта, немцам. Все они находились вблизи границ.
— Но есть определенный круг людей, доктор, которые придерживаются иного взгляда. Всего несколько лет назад я беседовал на эту тему с одним человеком из правительства, и вот его очень тревожит то, что в конце концов немцы могут взять здесь власть.
— У него, должно быть, голова не на месте.
— Вы, вероятно, уже слышали о такой организации, как «Кондор»? А как насчет другой, «Камераденверк»? Я сужу только по тому, что читал в газетах. Предполагают, что у них насчитывается до пяти тысяч членов, и они располагают большими средствами, чем нацистская партия за три года до того, как пришла к власти.
— Эти россказни распространяют те, кто по каким- либо причинам хочет дискредитировать их в глазах правительства.
— Я тоже так думал, — сказал Максвел, — Но мое мнение теперь изменилось. Несколько месяцев назад кондоровцы устроили парад со старыми нацистскими знаменами на поле в двух километрах от моего дома. Я сказал об этом мэру по телефону, а он ответил, что это плод моего воображения. В свое время я считал такие явления просто дурной забавой, но теперь они мне не кажутся столь уж безобидными.
— Конечно, есть среди них горячие головы, согласен, но таких немного. И мы без труда можем их держать под контролем. Ни одно национальное меньшинство в стране никогда не возьмет власть в свои руки. Произойдет совсем наоборот. В следующем поколении все нацменьшинства потеряют свои отличительные черты и растворятся в местном населении.
— Хотел бы я увидеть, как это произойдет.
— Мы уже сейчас принимаем меры против какой-либо национальной изолированности.
— Надеюсь, что не будет слишком поздно.
— Судьба страны находится полностью под нашим контролем, — сказал Рибера. В его словах сквозило хвастовство уличного трибуна, и оно не только не убеждало, но и наводило на мысль о подспудных сомнениях самого ораторствующего. — С другой стороны, если нам предлагают помощь, мы должны принять ее, откуда бы она ни исходила. Страна встала на путь преобразований, дороги назад нет и быть не может.
— В некотором смысле мне грустно слышать это, доктор, — сказал Максвел.
— Почему?
— Потому что мне нравится то, как есть сейчас.
— Скажите на милость, что же вам нравится.
В тоне доктора можно было прочесть: как вы, европеец, который повидал мир, можете говорить такие абсурдные вещи?
— Поскольку вы здесь родились и прожили большую часть жизни, вам трудно заметить то, что видно чужому глазу. Ваша страна обладает огромным своеобразием и очарованием. Одним словом, она еще не испорчена.
— Вы, оказывается, романтик, мистер Максвел. Однако все то, что, как я понимаю, вас здесь привлекает, изживает себя. Времена пляшущих негров и разрисованных индейцев прошли. Мы можем теперь распрощаться и с маскарадными военными мундирами, с духовыми оркестрами и политикой, смахивающей на комическую оперу.
— Но это не совсем то, что я имел в виду. Это прекрасная, интереснейшая страна. И мне бы страшно не хотелось, чтобы она превратилась в самую заурядную.
— Вы вдобавок еще и консерватор. — Доктор произнес это с пониманием и сожалением.
— Я им сделался с тех пор, как стал жить здесь.
— Эту точку зрения я могу уважать. Но только, следует добавить, у отдельной личности. В государственном масштабе не беру ее даже в расчет. Из самой слабой страны Южной Америки у нас есть шанс превратиться в сильнейшую. И мы не можем позволить, чтобы сомнения отдельных личностей помешали этому. Мистер Максвел, я не хочу, чтобы это прозвучало как ультиматум, но, надеюсь, вы меня поняли.
— Абсолютно. Невозможно говорить яснее. Что же я, по-вашему, должен делать?
— Очень просто: вложить свою долю в развитие страны.
— Но в данный момент у меня на это нет средств.
— Понятно. Поэтому вы должны поискать партнеров, которые могут вас финансировать, или же продайте землю. Насколько я понимаю, вы бы извлекли для себя большую выгоду. Вероятно, ваши соседи из «Гезельшафта» заинтересовались бы этим.
— Наверняка. Но я оказался между двух огней. Некоторые ваши соотечественники настроены против продажи этой земли упомянутой компании.
— Я бы не стал обращать на это внимание в ваших же собственных интересах. Кто бы ни владел землей, она должна быть преобразована. Уже готов закон, обязывающий это делать.
— Сколько времени вы готовы мне предоставить?
— Мне бы не очень хотелось связывать вас какой-то определенной датой, но я был бы рад услышать, что там уже проводятся какие-то преобразования, скажем, через месяц.
— Что-то слишком быстро, доктор. Люди, желающие вложить большие суммы, не растут на деревьях.
— Далеко искать не надо. Мы знаем, что вам их уже предлагали. Вы получите быструю и изрядную прибыль и переложите ответственность за разработку этого земельного участка на чужие плечи. Вы решили жить в этой стране, так прислушайтесь к моему совету и постарайтесь представить ощутимое доказательство вашей заинтересованности в ее судьбе.
Доктор Рибера поднялся и протянул руку.
— Несколько дней разницы в ту или другую сторону не будет, конечно, поводом для неприятного разговора, мистер Максвел, но запомните, мы спешим в своем развитии, и я сам лично буду следить за тем, что у вас там происходит.
22
Беседа закончилась около одиннадцати. Максвел вспомнил, что была суббота и все магазины и учреждения закрываются ровно в половине первого. Большинство автобусов перестанут ходить, такси исчезнут с улиц, и город станет тих и безлюден подобно тому, каким он был в период кризиса, когда прошла золотая лихорадка, оставившая несколько красивых улиц с деревянными домами и тринадцать высоких церквей, заполненных никому не нужными сокровищами.
Максвел позвонил в аэропорт, и ему сказали, что дневной самолет отменен ив-за плохой погоды.
Тогда он позвонил Адамсу.
— Как у вас там?
— Льет дождь.
— Есть надежда, что прояснится?
— Не думаю. Река Кем вышла из берегов и затопляет клуб.
— Я лучше вернусь автобусом, — сказал Максвел.
Такси уже нигде не было. Он начал медленно, с усилием преодолевать подъем по Авениде, минуя памятники освободителям, идя среди все редеющей толпы людей, которые спешили хоть где-нибудь укрыться от того ужасающего одиночества, которое приходит вместе с выходным!?. На автобусной станции оказалось, что экспресс-люкс с кондиционером и нумерованными местами уже весь заполнен и отправляется. Можно было купить билет на обыкновенный автобус, но он идет тринадцать часов, в то время как экспресс-люкс только десять. Следующий экспресс отправлялся через два часа. Максвел заказал себе место и пошел посидеть на солнышке в открытом кафе, взял рюмку рому.
Совсем неплохо провести так пару часов. Тем, кто переезжает жить в столицу, нужно, говорят, недели две-три, чтобы приспособиться к пронзительному солнечному свету, разреженному воздуху и тяжелому сну по ночам, но именно то, что он испытывал здесь — какое-то необычное состояние, и нравилось Максвелу во время его кратковременных приездов в столицу. Дома имели четкие, как у кристаллов, очертания. Звуки отдавались с колокольным звенящим эхом. Повсюду бродили голуби, они так же, как и самолеты на высокогорье, с трудом поднимались в воздух, неистово махая крыльями, прежде чем взлететь. Даже «фольксваген бигл», проезжая на полном газу по Авениде, мог развивать скорость только девяносто километров в час, а новичок в гольфе был способен послать мяч на целых двести метров; защитникам, играющим на местных футбольных полях, часто удавалось забить гол, и не считалось таким уж большим достижением перебросить мяч от ворот до ворот.
К остановке подкатил пустой автобус, и его немедленно осадила толпа пассажиров, с которыми смешались продавцы мороженого и пирожков. Несколько мужчин, возвращавшихся со свадьбы, все вместе тащили пластмассовый ящик с фигурой святого, которую, вероятно, одалживали на время церемонии. На плечах и в волосах у них еще оставалось конфетти, все они были навеселе. Максвел наблюдал с террасы кафе, как они тянули и подталкивали ДРУ