— Я не знаю, как бы мы существовали без их поддержки.
— Думаю, тут все же обоюдная помощь. Я уверен, что они тоже рады иметь вас под рукой.
— Наверное, нам не следует вас больше задерживать, мистер Джонсон, — вступил Максвел. — Мы приехали повидать мистера Морфи. Вы не знаете, где мы можем его найти?
— Мистер Морфи сейчас занят с представителем «Гезельшафта». Он находится в только что созданном отделении нашей миссии. Это примерно в трех километрах отсюда.
— Вы не могли бы указать нам туда дорогу?
— Нет, не могу. Доступ в это новое отделение разрешается только по предварительной договоренности.
— Почему такой порядок? — спросил отец Альберт.
— Мы были вынуждены ввести его. Мы считаем нашей обязанностью ограждать вновь прибывших в миссию от всяких вторжений посторонних, пока они еще не привыкнут к новым условиям. Им не нравится, когда их разглядывают приезжие и щелкают у них перед носом своими аппаратами. Так что мы делаем это в их интересах.
— Иными словами, вы берете на себя смелость запретить нам туда ехать, — сказал отец Альберт.
— Ну что же, мне придется разъяснить, — сказал Джонсон. — Территория этой миссии — частная собственность. Мы имеем право не допускать сюда. И прежде всего мы не очень рады видеть у нас джентльменов из прессы. Публика читает, что они пишут, и часто складываются неверные представления о нашей деятельности.
— Я приехал сюда, чтобы написать об эпидемии, которая здесь вспыхнула, — сказал отец Альберт. — О ней уже всем известно. Я хочу получить достоверные факты, и для этого я должен повидать мистера Морфи.
Джонсон вдруг резко повернулся, отошел шагов на десять от них, локти оттопырены, кисти у бедер. Но вот он подошел к ним опять. В нем произошла разительная перемена. Будто внутри него что-то надломилось, глаза его заблестели.
— Вы, ребята, конечно, выбрали плохое время для приезда, — сказал он.
— По пути сюда мы видели нескольких индейцев в хижине, они, кажется, уже умерли или умирают, — сказал Максвел. — Могилы для них уже готовятся.
Тут вдруг неожиданно возникла миссис Джонсон. Она бросилась в сторону Максвела и отца Альберта, размахивая руками, будто отгоняя пару беспокойных собак, но неожиданно остановилась.
— Скажи им, Ларри, — умоляюще обратилась она к мужу. — Скажи им, что это грипп. У индейцев всегда так, они легко подхватывают грипп и мрут как мухи.
— Да, с ними так: только все было хорошо, как вдруг все померли, — сказал Джонсон. — Мы ничего с этим не можем поделать.
— Это из-за дождей, — сказала жена миссионера. — Когда идут дожди, они все время ходят вымокшими. Они никогда не сушатся. Они могут умереть даже от насморка, верно, мистер Джонсон?
— Безусловно, — сказал Джонсон. — У этого народа очень низкая сопротивляемость организма. Мы делаем что можем, но я думаю, что это то же самое, что гасить лесной пожар собственной мочой.
— Знаете, что я вам скажу, — вступила снова миссис Джонсон. — Когда наши дети приезжают сюда на каникулы, им стоит только войти в какую-нибудь из этих хижин и чихнуть там, как все индейцы заболевают… Интересно, понимают ли эти джентльмены, в каком положении мы находимся? — обратилась она к мужу.
Она схватила в волнении игрушечных коров и свинью и снова унеслась из комнаты.
— Мы не видели никаких признаков того, что за больными ухаживают, — сказал отец Альберт.
— Они предпочитают, чтобы их не трогали, — сказал Джонсон. — Я же говорил, у них особый нрав. Большую часть времени они любят оставаться одни.
— Это все дожди! — возопила миссис Джонсон откуда-то из глубины дома. — Они никогда не прекращаются. Знаете что? Когда здесь идут дожди, то все время, все время льет.
— Мы нигде не заметили еды, — сказал Максвел. — Только двое ребятишек ели черепаху, вот и все.
— Вы не понимаете здешней специфики. Если индейцы не будут охотиться или добывать себе какое-то пропитание сами, они не будут есть. Они не принимают нашу пищу. Они едят лягушек, змей, мокриц… Черепаха — это для них лакомство.
— Есть ли в лагере доктор? — спросил отец Альберт.
— В наших поселениях докторов нет. У нас очень ограниченная программа медицинского обслуживания. Больным мы приносим облегчение нашим присутствием. Мы молимся за них. Вы как священник не станете отрицать действенность молитв?
— Молитвы могут возыметь действие, но и пенициллин тоже.
— Но не в случае гриппа, — сказал Джонсон. — Мы считаем грипп преднамеренно посланным богом. Грипп принадлежит к тем болезням, которые он ниспослал, чтоб поразить египтян. Кроме как просить его спасти тех, на кого это было ниспослано, мы ничего не можем.
— Значит, вы верите, что милосердный бог желает смерти этим бедным людям?
Лицо Джонсона будто опало и приняло загнанное выражение, глаза снова увлажнились.
— Я не хочу с вами спорить, святой отец. Понапрасну вы пытаетесь загнать меня в угол. Пути господни неисповедимы. Может быть, этот грипп — проявление его милосердия. Может быть, таким образом он спасает души, которые иначе были бы для него потеряны. Мы сами твердо верим, что это именно так. В это верит мистер Морфи, и его убеждения разделяет вся наша организация. Поэтому мы мало надеемся на лечебные средства, изобретенные человеком. Как проповедник слова божьего вы должны понять нас.
Отец Альберт хотел было отпарировать, но их прервал шум взволнованных детских голосов и гудки машины.
— Вероятно, это Морфи, — сказал Джонсон и направился к двери. Остальные последовали за ним.
Позади «рэнджровера» Максвела стояла машина «субару». Морфи и Адлер только что вышли из нее, и Адлер стряхивал пыль со своих брюк. Он был одет так, как будто собрался на заседание правления. Все встретились на садовой дорожке. Морфи приветствовал Максвела железным рукопожатием.
— У меня очень печальная новость, — сказал он. — Джонсон расскажет вам, что у нас случилось.
— Мы уже видели сами, — сказал Максвел. — Но нам ничего не сказали о макас.
— Горсточка, самое большое, может еще поправиться. Болезнь без разбора уносит и молодых и старых. Все, что можно было сделать, сделали, но мы оказались бессильны с самого начала.
— Я предложил самолеты от компании, чтобы перевезти больных в госпиталь, — сказал Адлер, — но мистер Морфи объяснил, что это было бы бесполезно. Практически никто из заболевших не поддается лечению. — Понизив голос, он добавил, как будто обращаясь только к Максвелу, но достаточно слышно для всех остальных: — Им по хватает воли к жизни.
— Увы, знакомая история! — сказал Морфи. — Вы помните вождя? Нам следовало найти какой-нибудь способ изолировать его от других, но мы не могли. Его влияние на соплеменников было губительным. Он заболел и тут же совершенно поддался своей болезни, он желал себе смерти, и остальные тоже начали сдаваться.
— С ним случилось то, — сказал отец Альберт, — что обычно с ними случается: он был травмирован переменой в своем существовании и, кроме того, подцепил здесь, в лагере, какую-то заразу.
Морфи пристально на него посмотрел, оценивая с высоты своей твердой, как скала, веры то ослабление позиции, к которому неизменно ведут умствования и самокопание. Он не нашел для себя в отце Альберте подходящего противника.
— Святой отец, — сказал он, — вынужден согласиться с вами. Мне кажется, вы совершенно правы.
Джонсон, как-то бочком притиравшийся к своим, теперь, почувствовав уверенность, встал вровень с Адлером и своим начальником: эта троица крупных мужчин, стоивших вместе плечом к плечу, казалось Максвелу, окружила себя каким-то защитным слоем, который был способен отвратить любую угрозу. Он видел в них прототип будущих латиноамериканцев: высоких, крепких мужчин, мускулы и скелет которых выращены на протеине, выработанном из мяса их скота; разум этих людей покоится в безмятежной уверенности; они заселят преобразованные пространства страны, превращенные в луга и плантации. Своей волей они создадут себе ту окружающую среду, для которой они считают себя самыми подходящими обитателями. Они ненавидят джунгли и все, что в них; они ищут себе оправдания в понятиях «прибыль» и «вера», чтобы разрушить то, что они ненавидят. Максвел уловил в лице Морфи даже оттенок некоторой удовлетворенности случившимся.
— Поскольку мы ничем помочь не можем, — обратился Максвел к отцу Альберту, — мы вполне можем ехать.
Адлер проводил их до машины.
— Плохие новости, да? — сказал он.
28
Создание опекунского совета было идеей заместителя министра.
— Джеймз, я не вижу другого выхода, — сказал он. — Вы совершенно одиноки. И слишком уязвимы. Как только вы сообщите компании «Гезельшафт», что сделка не состоится, вам конец.
— Я не совсем в этом уверен. Пока дела складываются так, что доктор Рибера им не сможет больше помочь: меня не выставить из страны, — сказал Максвел.
— Но помните, что убить вас они могут за пять тысяч.
— Так дорого?
— Вы иностранец. А иностранцы стоят дорого. Консульства задают много вопросов. Могут возникнуть всякие осложнения.
— Я не думаю, что «Гезельшафт» пойдет на это.
— Вы считаете, они не способны на такие дела?
— Ну нет, вряд ли, но такое убийство было бы не в их духе. Оно может повредить их репутации. Они ведь понимают: все решат, что меня убрали из-за неудавшейся сделки.
— Значит, вам не нравится идея опеки?
— Нет, она как раз решит проблему. И, думаю, избавит наших друзей от искушения убрать меня с дороги. Надо быть реалистом, поэтому я с вами согласен: мне одному против них не выстоять.
Но что же на самом деле стоит за этим предложением заместителя министра — вот что Максвел хотел бы для себя уяснить. Перес не из тех людей, кто упустит благоприятную возможность. Как бы хотелось сказать: «Гай, дружище, мы же прекрасно друг друга знаем, давай выкладывай, что там за всем этим кроется»?
— Вы предлагаете отдать землю? — спросил он. — Полное право собственности передать в руки опекунского совета, в котором вы да я — два опекуна. Так, что ли?