— Я очень крепкий.
«По крайней мере духом, — подумал Максвел. — И в мире нет более стойкого человека. Если, чтобы выжить в шахтах, нужна стойкость духа, то Рамос выживет».
— Давайте ложиться спать, — сказал Максвел. — Завтра вам предстоит трудный день.
31
В пять часов утра Максвел отвез Рамоса на автобусную станцию. Рассвет все еще медлил за горизонтом города, над которым возвышалась колоссальная фигура Христа и недавно возведенная, тридцатиметровой ширины эмблема фирмы «Дацун», выведенная зелеными флюоресцирующими трубками. Утренний ветерок разогнал ночной застоявшийся воздух, и автобусы уже двинулись в разные стороны от города, направляясь к побитым ветрами деревушкам па краю вечных снегов, к поселкам нефтяников, к оцепенелым, кишащим блохами селениям.
На площади у автостанции уже собрались возбужденные пассажиры, чистильщики обуви, продавцы пирожков и воды со льдом, но, кроме двух мужчин в форме, постоянно дежуривших па станции, никого из полиции видно не было. Рамос купил последний билет в Аполло, мрачное место в центре горного плато, разрушаемое добычей ископаемых уже по крайней мере пять сотен лет. Максвел попытался всунуть ему в руку десять десятидолларовых бумажек, но Рамос принял с достоинством только одну, остальные вернул. Они обнялись. Рамос занял свое место, и автобус покатил прочь.
Ведя машину домой, Максвел наблюдал, как над городом, все еще не потерявшим своего своеобразия, восходит солнце. Светофор предупреждающе замигал на перекрестке с Авенидой, и Максвел остановился на этом опасном скрещении дорог, где асфальт был усыпан сверкающими осколками стекол разбитых в авариях машин. То, что его сейчас окружало, по-своему говорило о прошлом, настоящем и будущем. На противоположной стороне Авениды недавно обрушился высотный многоквартирный дом, унеся несколько жизней, и в утренних лучах солнца открывался теперь вид на редкой красоты церковь в колониальном стиле, которая раньше оставалась спрятанной от глаз (но легенде, в ее известковый раствор подмешана кровь индейцев). В поле его зрения было несколько статуй генералов на конях — одна из них находилась всего лишь в нескольких метрах; с обнаженными саблями генералы застыли, повелевая сражениями, которые всегда проигрывали; в отдалении виднелся тракторный завод, который, как поговаривали, можно в двадцать четыре часа перевести на производство танков. Откуда-то возник с гитарой за спиной профессиональный исполнитель серенад, направлявшийся па свое обычное место, где принимал заказы на предстоящую ночь, потом прошел какой-то крестьянин, совершенно Максвелу незнакомый, приподнял шляпу и пожелал с улыбкой доброго утра. Это была страна, где еще сохранился вкус к музыке и хорошим манерам.
Начало работы для Максвела не предвещало ничего хорошего. В надушенной записке, посланной доньей Эльвирой из больницы, она извинялась, что не может его увидеть до своего отъезда в Рио-де-Жанейро, куда направляется для поправки здоровья. Максвел понял, что тем самым она отказала им в поддержке. С отцом Альбертом они договорились встретиться в конторе, чтобы подписать один документ, связанный с опекой. Встреча была назначена на восемь, дело было весьма срочным, но отец Альберт не приехал. Около девяти дали междугородный телефонный разговор с промышленным банком, и снова Максвел услышал голос управляющего, который на этот раз, казалось, сам был встревожен:
— Мы не можем понять. Мы ждали ее вчера и ждали сегодня. Я думаю, если она так запаздывает, то вообще уже не придет. Я очень удивлен, потому что тут остались ее вещи, которые она должна забрать.
Это уже ставило Максвела в затруднительное положение. Он планировал лететь в столицу завтра утром. Там он должен был встретиться с Розой и ее матерью и отвезти их к себе домой. Он заказал три места на самолет, возвращающийся из столицы после обеда, но вполне могли возникнуть какие-то затруднения из-за короткого промежутка — всего два часа — между прибытием самолета и отлетом. За это время он должен будет добраться из аэропорта в город, встретить их, как они уговорились, и успеть с ними обратно в аэропорт. Кроме того, нужно принять в расчет и частые нарушения расписания. Он подумал, что было бы предусмотрительней полететь в столицу этим вечером, но, позвонив в кассу, узнал, что все билеты уже проданы.
Все это время в нем росло глубокое и ноющее беспокойство. Может быть, что-то нарушило планы Розы? Но, что бы там ни произошло, почему она не нашла возможности сообщить ему? Возник порыв отправиться тотчас в Тапачулу, но пришлось его подавить. Туда можно добраться только через столицу. На это уйдет двадцать четыре часа.
Что же делать в такой острой ситуации, как эта? Он решил позвонить Гаю Пересу в министерство и спросить его совета. Разговор дали только через час, но он смог поговорить лишь с его секретаршей, американкой. Мэри Лу Парсонс приехала когда-то в столицу как хиппи, но вскоре какое-то заболевание кожи, которое возникло от недоедания, заставило ее вновь принять буржуазный образ жизни. Максвел знал эту девушку только по ее сладкозвучному голосу южанки. Сейчас он звучал очень взволнованно.
— Гая вызвали около десяти, и с тех пор он не появлялся.
— Есть причины, вызывающие у вас в связи с этим беспокойство? Я не хочу ничего больше говорить. Но вы понимаете, что я имею в виду.
— Да, это меня беспокоит. Его ожидают здесь три важных лица. А он всегда очень пунктуален.
Пунктуальность высоко ценилась Мэри Лу среди тех качеств, которые она вновь для себя открыла.
— Меня тоже кое-что беспокоит, Мэри. Я хотел поговорить об этом с Гаем. Не могли бы вы мне сделать одно одолжение?
— Конечно. Говорите. Все, что я могу…
— Гай, может быть, не говорил вам, но я женился на его давней знакомой. Девушку зовут Роза Медина. Она жила с матерью в далеком захолустье. И отправилась домой, чтобы уложить вещи, но с тех пор я ничего от нее не слышал. Мне надо срочно с ней связаться, но у них нет телефона. Что бы вы сделали на моем месте?
— А нет ли алькальда там, где она живет?
— Должен быть.
— Ну так все, что вам надо сделать, это позвонить ему и уговорить послать кого-нибудь к ней и позвать ее к телефону. Он для этого там и поставлен.
— Прекрасная идея. Я тотчас это сделаю. Как это не пришло мне в голову раньше?
— Мы почти каждый день пользуемся услугами алькальдов, чтобы связаться с какими-то людьми. Желаю вам удачи.
— Спасибо, Мэри. Передайте сердечный привет Гаю. Я, возможно, позвоню ему попозже узнать, какие новости.
К этому времени был уже почти полдень, и, пока Глория пыталась дозвониться до алькальда в Тапачуле, прошло два часа. Максвел бесцельно бродил по конторе, не в силах заняться делом. Когда вскоре после двух зазвонил телефон, он тотчас подскочил к столу секретарши.
— Тапачула, — сказала Глория и, спросив затем алькальда, покачала Максвелу головой. — Его нет на месте.
— Когда будет?
Глория справилась.
— Не раньше четырех. Обычное явление.
— С кем вы говорите, с его секретарем?
— Нет, просто какая-то девушка, которую посадили отвечать на телефон. Она ничего не знает.
— Тогда давайте лучше подождем, — сказал. Максвел. — Попытайтесь заказать разговор на четыре.
Четыре часа пополудни было то время, когда вновь оживлялись магазины, на улицах возобновлялось движение, и после долгой послеобеденной тишины телефоны опять поднимали свой трезвон. Максвел сел за стол, ожидая связи с Тапачулой, но в этот час «пик» все линии были забиты, и в пять, когда он все еще ждал телефонного звонка, к нему вошли двое очень вежливых молодых агентов полиции, одетые, несмотря на совершенно ясный день, в нейлоновые голубые дождевики, и арестовали его.
Никакой неожиданности это событие не принесло. Чутье уже раньше подсказало Максвелу, что так должно случиться, раз все подряд не ладится.
Сначала они поехали к Максвелу домой, там ему спокойно и любезно сказали, что дается полчаса на сборы и что он может взять с собой только два чемодана. После этого его отвезли в управление государственной безопасности, которое теперь располагалось на втором этаже здания, принадлежавшего межамериканскому банку. В ознаменование перемены адреса и внешнего облика управления его начальником вместо взяточника и извращенца Кампоса стал вдумчивый молодой юрист Карлос Монтес, только что покинувший стены Международной полицейской академии в Вашингтоне. Все головорезы, бряцавшие оружием в старом управлении, тоже куда-то исчезли, теперь не было ни слышно, ни видно ужасных сцен, что творились тут во времена Кампоса. Управление в новом исполнении весьма походило на любое гражданское учреждение, и молодая опрятная женщина, печатавшая на машинке личные данные Максвела перед его допросом, могла бы быть регистратором в приемной зубного врача.
Комиссар Монтес был человеком учтивым, даже с налетом застенчивости, на гладком лице голубые глаза, неизменный атрибут высокопоставленных чиновников в этой стране; светло-каштановые волосы подстрижены на американский манер. Обстановка в его комнате отличалась той особой комфортабельностью, в которой сочетались уют и отчужденность — точно как в кабинете управляющего межамериканским банком, находившимся как раз под ней. И манеры Монтеса тоже напоминали важного банковского администратора: настороженно-любезные с намеком на возможную, если надо, суровость и твердость.
— Мистер Максвел, я уверен, вы понимаете, почему были вызваны сюда.
Это, должно быть, лишь вступление с целью ослабить напряженность разговора.
— Прекрасно понимаю.
— Вы ведь не станете отрицать, что некий Висенте Рамос провел у вас прошлую ночь.
— Как я могу, если это ваши люди организовали его приход ко мне.
Монтес резко двинул тонкой золотой, ручкой, будто отмахиваясь от назойливой мухи. Максвел воспринял этот жест как признак некоторого замешательства.
— А вы знаете, что этого человека разыскивают по обвинению в неблагонадежности?