И я верил, что смогу изменить ситуацию.
О музее можно судить по силе его коллекции. Когда я присоединился к совету директоров, я поставил перед собой задачу укрепить коллекцию Уитни и найти способы побудить людей дарить свое искусство музею, а не продавать его на аукционе. Моя цель состояла в том, чтобы помочь превратить Уитни из небольшого семейного музея в крупное общественное учреждение, из местной художественной коллекции в коллекцию с мировым именем: переключить его внимание с завещаний на активные пожертвования живых дарителей.
Вскоре после того, как я присоединился к комитету по закупкам, перед нами встала задача приобрести шедевральную картину Фрэнка Стеллы Die Fahne Hoch! (Держите флаг высоко!). Юджин и Барбара Шварц, известные коллекционеры современного американского искусства, хотели предложить ее Уитни в качестве совместного дара и продажи. В то время картина оценивалась в 150 000 долларов. Шварцы согласились отдать нам 50 процентов собственности, если мы заплатим им 75 000 долларов. Сегодня в это трудно поверить, но мы просто не смогли собрать деньги.
В конце концов мы собрали консорциум из пятнадцати человек, которые внесли по 5 000 долларов. Настенная этикетка выглядит как телефонная книга Манхэттена - очень длинный список имен. Это не создавало впечатления, что мы являемся тяжелой добычей в мире искусства.
Вскоре после этого я пригласил Тома Армстронга, директора Уитни, на обед. Я сказал: "Том, гораздо легче собрать 1 миллион долларов, чем такие маленькие суммы. Какую американскую картину вы знаете, которая стоит 1 миллион долларов?"
Он даже не колебался. "Три флага" Джаспера Джонса.
Ни одна американская картина никогда не продавалась за 1 миллион долларов. Купив ее, мы могли бы вывести Уитни в новую лигу - не малую, а большую. Том согласился. Я сказал: "Хорошо, давайте сделаем это".
Картина принадлежала Бертону и Эмили Тремейн. Они хотели продать ее за 1 миллион долларов, но первый же арт-дилер, к которому они обратились, - тот, что продал им картину, - потребовал 10-процентную комиссию, которую они не хотели платить. Что же делать? Мне позвонил мой друг Арне Глимшер, владелец галереи Pace, и сказал, что он возьмет на себя переговоры за бесценок.
Мы отправились на скачки.
Мы создали консорциум из пяти друзей и попечителей, которые внесли бы по 150 000 долларов. Еще 100 000 долларов поступили бы от более мелких доноров. Но нам все еще не хватало последних 150 000 долларов. Том полетел в Детройт, чтобы встретиться с Альфредом Таубманом, который был новым членом совета директоров Уитни и впоследствии купил Sotheby's. И тут в самый ответственный момент у него развязался язык. Он похвалил убранство офиса Эла и его коллекцию произведений искусства, но не смог придумать, как попросить, потому что "джентльмены не просят денег у других джентльменов".
В конце визита Эл проводил Тома до лифта. Он обнял его за плечи и сказал: "Том, ты проделал весь этот путь в Детройт не только для того, чтобы рассказать мне, как хорош мой офис. Что у тебя на уме?" Том ответил: "Мне нужно 150 000 долларов, чтобы купить "Три флага" Джаспера Джонса". И Эл сказал: "Договорились".
Сообщение о приобретении появилось на первой полосе газеты The New York Times. Одним махом будущее музея было изменено. Три флага" вывели Уитни на первый план. Это по-прежнему наша икона. Это наша Мона Лиза.
Сегодня она бесценна. И она открыла ворота для семи тысяч произведений искусства, которые впоследствии были переданы в дар Уитни.
ОБНОВЛЕНИЕ НАШЕЙ ИДЕНТИЧНОСТИ
В 1980-х годах Уитни приступил к реализации проекта по расширению своего здания. Музей привлек Майкла Грейвса, всемирно известного архитектора. Он предложил построить надстройку площадью 134 000 квадратных футов над культовым зданием Бройера.³ Я опасался, что это может вызвать проблемы, и так оно и случилось. Дискуссии продолжались и продолжались, превратившись в серию бурных публичных ссор. К тому моменту, когда проект был отклонен Комиссией по достопримечательностям Нью-Йорка, споры вызвали вопросы об определяющей идентичности музея и увенчались уходом Тома Армстронга, любимого директора, и уходом президента - и все это в течение нескольких коротких месяцев. В результате этих потрясений я оказался в незавидном положении, когда меня попросили стать президентом музея.
Не буду вдаваться в подробности, скажу лишь, что это были самые мрачные дни для Уитни, и они сильно отбросили нас назад. Многие арт-диллеры считали, что Уитни уже никогда не будет прежним. Я приглашал их на обед одного за другим, чтобы убедить их в том, что у нас есть светлое будущее. Я также проводил много времени с членами нашего совета директоров. Это отнимало время от работы в Estée Lauder, но я чувствовал, что сохранить Уитни крайне важно.
Как мы можем заглянуть в будущее после провала проекта Майкла Грейвса? Как отвлечь всех от "старого Уитни" и обратить их внимание на "новый мир"? Я сказал: "Больше никаких зданий. Давайте обратим наше внимание на искусство".
Как я уже говорил, музей известен благодаря силе своей коллекции, а не экспонатам или зданию. Когда вы думаете о Метрополитен, MoMA или Лувре, вы думаете об их коллекциях: картины импрессионистов, работы Пикассо или шедевры итальянского Возрождения. Я чувствовал, что пополнение нашей коллекции поможет нам сплотиться, напомнит о нашем общем деле и обновит нашу идентичность.
Я создал несколько комитетов: по одному для живописи, скульптуры, рисунка и так далее. У каждого комитета был членский взнос. Это была наша копилка, из которой мы могли приобретать произведения искусства. Конечно, каждый мог внести дополнительные деньги.
Теперь нам нужен был большой вызов, чтобы сплотиться вокруг него - что-то действительно большое.
Мне пришла в голову идея "Американское наследие: Подарок Нью-Йорку". В ходе дарения, которым я руководил как председатель совета директоров (эту должность я занял в 1994 году), четырнадцать попечителей, по выражению "Нью-Йорк таймс", "объединили свои гроши, приобрели послевоенное искусство на сумму 200 миллионов долларов и передали музею все сразу - 87 работ". Это стало большим подарком, который порождает шумиху, институциональный оптимизм и, я уверен, надежду на будущую частную щедрость".
Этот дар стал кульминацией моей идеи о том, что коллекционеры, дарители и попечители должны работать вместе и вместе жертвовать на благо общества. В течение трех лет наши попечители, цитируя другую статью в Times, "тихо, почти исподтишка, обследовали студии художников, картинные галереи и аукционные дома - и даже свои собственные гостиные - в поисках таких важных послевоенных американских работ, которые все больше исчезали с рынка по мере их приобретения коллекционерами и учреждениями"⁵.
Это была трансформация во многих отношениях. Заголовок статьи в "Таймс" говорит сам за себя: "Благодаря огромному подарку Уитни перестал быть бедным кузеном"⁶ Долгое время Уитни был самым маленьким из "большой четверки" нью-йоркских музеев, и ему не хватало постоянной коллекции достаточной глубины, чтобы стать самостоятельным местом назначения. Теперь она у нас есть.
Однако подарок поставил новую проблему: даже без него музей располагал лишь 2 процентами своей коллекции, чтобы показать ее в любое время.⁷ Нам нужно было более просторное помещение, чтобы показать наши фонды публике.
ПЕРЕЕЗД В ЦЕНТР ГОРОДА
Когда я занял пост президента Уитни, а затем и председателя правления, я чувствовал, что являюсь хранителем многих вещей: наследия Гертруды Вандербильт Уитни, наследия коллекции Уитни и наследия здания Бройера. (Дух Гертруды поддерживался ее внучкой Флорой Миллер Биддл и правнучкой Фионой Биддл Донован, которые входили в состав правления).
Однажды Уиллард Холмс, наш заместитель директора, шел на работу и случайно заметил, что один из гранитных блоков на фасаде здания стоит наискосок. Оказалось, что при строительстве здания Бройера были предусмотрены подвесы из нержавеющей стали для крепления каменной навесной стены к зданию. По какой-то причине вместо них была использована оцинкованная сталь, которая начала ржаветь. Если бы Уиллард не заметил этого, здание могло бы рухнуть.
Мы немедленно возвели строительные леса и осмотрели все поближе. Мы узнали, что нам придется заново облицовывать весь музей. Пришлось заново открывать оригинальную каменоломню, чтобы добыть подходящий гранит.
Кризис возобновил дискуссию о расширении компании в новые кварталы.
Все хотели переехать в центр города - все, кроме меня. Я не хотел, и не только потому, что мое сердце, душа и деньги покоились в здании Breuer, но и потому, что я беспокоился о поиске нового электората.
В то же время исследование, проведенное по заказу McKinsey, показало, что нам будет сложно удержать аудиторию в верхней части города. Верхний Ист-Сайд становился все более степенным; в то же время район Митпэкинг, куда мы собирались переехать, начал оживать благодаря возрождению Хай-Лайна. Бутики, которые когда-то располагались на Мэдисон-авеню, уходили на юг, а торговцы произведениями искусства перебирались в Челси. Нам нужно было быть там.
Я знал, что не могу провести остаток своего срока в роли вечного "нет человека". Я пришел на заседание совета директоров и сказал: "Если вы проголосуете за переезд в центр города, я буду голосовать вместе с вами, чтобы мы могли сделать это единогласно. И я не только сделаю первый, но и последний подарок, чтобы убедиться, что у здания достаточно средств для поддержания жизнеспособности". Встреча закончилась объятиями и поцелуями.
Я умею проигрывать, но, как оказалось, я еще и победитель.
Мой дар стал одним из самых крупных пожертвований за всю историю Уитни. Но еще лучше то, что этот дар стал первым, который побудил других попечителей Уитни сделать щедрые пожертвования на проект в центре города.
Новое место показало нам, что у нас есть возможность создать "новый музей в новом городе" - "новый город", включающий центр Манхэттена, где было жарко, жарко, жарко, Бруклин, Квинс и Нью-Джерси, расположенные рядом или соединенные общественным транспортом. С тех пор я советую не ограничиваться теми программами, которые мы делали в центре города, а быть достаточно смелыми, чтобы соответствовать нашему новому дому и району.