Недолго думая, я натираю пятку мазью и морщусь от боли. Но скоро мазь перестает щипать, рана немеет, и я ковыляю к окну, стараясь не наступать на ногу. Проверяю щеколду, но окно тоже закрыто. От безысходности я мечусь из угла в угол.
С тех пор как я ступила на борт «Фантома», прояснилось два момента.
Меня нарочно держат в неведении.
И никому из команды нельзя доверять.
Над пристанью поднимается луна, и комнату заливает серебристый свет. Я стою не шевелясь и, как монеты, перебираю свои варианты. Не слишком многочисленные. Я приподнимаю руку пригладить волосы и тут, заслышав шелест под курткой, вспоминаю, что ношу под сердцем.
Записную книжку.
Я оборачиваюсь на дверь, но оттуда не доносится ни звука. Бережно вытаскиваю мамину книжку из куртки и выкладываю на подоконник. При свете луны я вожу пальцем по вершинам восьмиконечной звезды, постукивая по выведенным вдоль координатам. Может, когда я вызволю отца, мы сможем вернуться в Порт-Тренн и продвинуться дальше, по петляющим переулкам, в самое сердце материка. Может, даже к пустошам на севере, пока не доберемся туда, где не печатают и не развешивают плакаты о розыске. И где дозор его не достанет.
Чернила на рисунке не смазались. Если подумать, он вообще не пострадал от погружения в море. Прикусив губу, я расправляю ладонью бумагу. Совершенно сухую. Я отдергиваю руку и задумываюсь, что же это за чернила такие. И что за пергамент.
Магия встречается в самых безлюдных уголках мира, в крови обитающих там созданий. Так отчего покалывает кончики пальцев, стоит мне коснуться маминой путеводной звезды?
В памяти всплывает момент, когда мы вечером сидели с отцом и мамой перед очагом, и она набрасывала его портрет в своем альбоме с переплетом. Как он гонялся за ней по комнате, пытаясь хоть одним глазком увидеть рисунок, и мы дружно хохотали. От этих мыслей у меня колет в боку, но не от радости – а скорее от пронзительной боли, и я бы много отдала, чтобы ее унять. Я слишком рано повзрослела, заняв место на канате в рядах нашей семерки. И позабыла все эти моменты, составлявшие мое счастье. Может, мне еще удастся их вернуть, и с отцом у нас все впереди. Может, когда я найду то, что оставила мама, эта боль поутихнет. Но тогда мне нужно двигаться дальше, бороться, чтобы выяснить, как вызволить отца.
Надо бежать. Закрыть эту книжку, спрятать у самого сердца и податься на другое судно. Начиная с завтрашнего в запасе у меня шесть дней. Хватит ли мне времени? Я дотрагиваюсь до оконного стекла и вздрагиваю, ощутив ночной холодок. По вечерам тут поднимается промозглый ветер. До указанных координат путь неблизкий, но… может, я смогу сама туда доплыть? Меня греет мысль о том, чтобы нырнуть под воду прямо сейчас. Вероятно, других вариантов и нет. Нанять кого-то еще мне уже не по карману. Остается полагаться только на себя.
Я убираю записную книжку в куртку и, заслышав за дверью голоса и чей-то приглушенный крик, вскидываю взгляд. В животе все переворачивается, и я, затаив дыхание, внимательно вслушиваюсь. Это Сет кричал? От боли?
– Он же тебе чужой. Чужой, – тихо говорю я и подбираюсь ближе к двери.
Тут снова раздается крик, еще пронзительнее, но внезапно пресекается. Хлопает дверь, и звук поспешно удаляющихся шагов затихает где-то вдали. Я прислоняюсь лбом к двери и закрываю глаза. Но слышу лишь звенящую, гнетущую тишину.
– Он бы на такие жертвы ради тебя не пошел, – еле слышно убеждаю я саму себя.
Узел внутри затягивается все сильнее. Я пытаюсь уловить малейшие признаки жизни. Хоть какое-то свидетельство, что его сердце все еще бьется.
– Это же пустая трата времени.
Я отступаю от двери.
– Ты дорого за это заплатишь.
Ноги подгибаются, и я опускаюсь в кресло.
– А про вашу связь ты все сама себе придумала.
Я прижимаю руку к груди. К записной книжке, а еще к этому тянущему чувству в сердце. И решаю остаться. Сижу и наблюдаю, как луна очерчивает серебром свой путь в ночном небе. И ненавижу себя. За то, что разрываюсь между отцом, Сетом и самой собой.
Я волнуюсь за Сета, как за свечу, которую вообще не стоило зажигать, но теперь, под его взглядом, она всегда горит ярким пламенем. И я просто не в силах задуть это пляшущее пламя. Оно все больше разгорается во мне, туманя разум, настойчиво и неуклонно. Сет явно что-то от меня скрывает. Мрачную, мучительную тайну. И если я не затушу эти тлеющие угольки, эти пламенные чувства к Сету, то, боюсь, мне не жить.
Глава 16
– ТЕПЕРЬ МОЖЕШЬ ВЕРНУТЬСЯ К ОСТАЛЬНЫМ.
Очнувшись ото сна, я вскакиваю с кресла. Мне снилось, будто я летаю. Кругом непроглядная ночь, сверкают звезды, и я сжимаю чью-то руку, прямо как в моих снах на Розвире. Я моргаю, стряхивая дрему, и в мыслях, как обычно после пробуждения, крутится, чья же это была рука.
Помощница аптекаря стоит в дверях, скрестив руки на груди. На лице ее играет легкая улыбка. Я торопливо оправляю смятую одежду и украдкой нащупываю в куртке записную книжку. Встав, замечаю, что нога совсем не болит. Как я и подозревала, без примеси магии в этой баночке не обошлось. Я с тайным содроганием вспоминаю пузырьки крови и стараюсь не задумываться, кто меня исцелил – феникс ли, нарвал или виверна. Я выхожу за девушкой в коридор, гадая, что же ждет меня в аптекарской.
Проходя мимо открытых дверей, я замечаю Мирриам и Перл у окна. Перл стоит, склонив голову Мирриам на плечо и приобняв ее за талию. Сердце в груди обрывается, и остается только надеяться, что Сет в порядке. Что аптекарь вытащил пулю и залечил его раны.
– А он?.. – начинаю я, но слова застревают в горле.
В темной аптекарской все еще тлеет огонь, и на бутылочках и разных приборах отплясывают странные тени. Аптекарь уже ушел, но у стола стоит Джоби. А рядом, на краешке стола, опершись на руки, сидит Сет.
– Так ты выжил, – вырывается у меня, не успеваю я скрыть свое облегчение. – А я уже подумала…
Сет пожимает плечами, и на лице его проскальзывает сдержанная улыбка. Рубашку его разрезали на части, и он остался в одних штанах и ботинках. Я сглатываю. Сет же спрыгивает на пол и шагает ко мне. В плечах он шире, чем казалось под одеждой. Грудь обдает волной жара, заливая щеки румянцем, и я отворачиваюсь, уставившись в стену. В пол. Куда угодно, лишь бы не видеть его улыбку, его голое тело. Взъерошенные волосы, как будто он только проснулся от крепкого сна. И тут же корю себя за то, что мне не все равно.
– Неужели беспокоилась? – сипло спрашивает он, приподняв мое лицо за подбородок и обратив мой взгляд на себя.
Сердце мечется в груди, но я убеждаю себя, что просто рада видеть его в живых. Глаза невольно опускаются ниже груди, но я тут же перевожу взгляд на аккуратный серебристый шрам у самой ключицы.
Я без задней мысли провожу по нему кончиками пальцев. Шрам гладкий и холодный, как лед, будто затянулся много лет назад.
– Такого не бывает. Рана не должна… Не может так быстро зажить.
Сет усмехается.
– Аптекарь свое дело знает.
Взгляд его смягчается, и он заглядывает мне в глаза. Сердце успевает сделать несколько ударов. Не отнимая пальцев, я едва дышу. Но тут же, вздохнув полной грудью, я отстраняюсь и отхожу к очагу.
– Признай, что ты за меня волновалась, – бросает мне вдогонку Сет. – Кроме меня и Джоби, тут никого. А он никому не расскажет.
В горле вспыхивает жар, и я выдавливаю из себя смешок.
– Меня волнует только, как бы поскорее отправиться дальше.
– Разумеется.
– А твоя смерть… меня бы только задержала.
– Несомненно.
Я прячу руки в рукава куртки, как и всегда, когда переживаю или чувствую, что меня загнали в угол. У меня в голове не укладывается, как Сет вдруг снова цел и невредим.
Так вот на что способна магия? Потеряй кто-нибудь столько крови на Розвире, Кай уже бы взялся вырезать ему гроб. Я не знаю, что и думать об этом новом мире, куда меня вдруг занесло. Настолько он беспощадный, свирепый. И столько в нем жестоких тайн, произнесенных вполголоса истин, смысл которых от меня ускользает.
Но я держу все вопросы в себе. Хотя они с каждым днем копятся, грозя вот-вот прорваться наружу. Интересно, если начну их задавать, не словлю ли я случайно пулю, когда рядом не окажется никого, кто отвел бы меня к аптекарю, способному не только смешивать странные ингредиенты…
Я фыркаю, тряхнув головой.
– Но ты, по всей видимости, жив-здоров. Так что пора отправляться.
Сет с Джоби переглядываются, и я замечаю на лице у Джоби ухмылку, когда он пригибается на пороге и выходит из комнаты, оставляя нас с Сетом наедине.
– Ты правда волновалась? – мягко спрашивает Сет и тянется за новой рубашкой.
В его словах звучит какая-то внезапная ранимость, а былого нахальства как не бывало. Он спрашивает нерешительно, как будто не привык к бесхитростной заботе. Будто от меня такого не ожидал. Он медленно застегивает рубашку, и я поспешно отворачиваюсь и принимаюсь смотреть на поднос с хирургическими инструментами.
– Волновалась.
– Отлично, – отзывается он, накидывая куртку. – Получается, не я один.
По венам пробегает жар, и по всему телу разливается тепло.
– Ты тоже за меня переживал?
– Возможно.
Ухмыльнувшись, Сет опирается на кушетку. Я лихорадочно ищу остроумный ответ, что угодно, лишь бы сбить накал. И тут понимаю, что меня так и тянет к нему. Тянет обвить руками его шею и, прижавшись вплотную, ощутить тепло его тела. Но не успеваю я и слова сказать, как дверь открывается, и в комнату заходят Джоби, Мирриам и Перл. Перл вручает мне булочку и яблоко, а Мирриам проходит напрямую к двери, ведущей обратно в лавку. Я надкусываю яблоко, кисловатое и хрусткое, с ноткой суглинка, и следую за остальными в лавку.
Аптекарь поджидает Мирриам в на удивление бодром расположении духа после бессонной ночи. Вскинув брови, Мирриам оглядывается на Джоби, и тот вытаскивает из кармана стеклянный пузырек. С мягким стуком он кладет его на прилавок, и пузырек, покатавшись, в конце концов замирает.