Потихоньку я выламываю сундук из скалы. Он буквально вплавился в камень, засел так глубоко, словно оброс со всех сторон породой. Может, стоило взять с собой инструменты, что-нибудь, чем можно его подцепить… Кончиками пальцев я откалываю камушки по краям и по чуть-чуть расшатываю сундук.
Как только он слегка поддается, я упираюсь обеими ногами в скалу. Изогнувшись, выпрямляю ноги и всем весом тяну сундук на себя. Порода со скрипом вроде бы уступает моим усилиям, двигается под моими руками, последний рывок – и я его высвобождаю. Сундук тяжелый, но вполне мне по силам, и я благоговейно прижимаю его к груди. Шириной с мою грудную клетку, он помещается у меня в руках. Но отверстия под ключ в крышке нет. Я трясу его в надежде понять, что внутри, но под водой даже не скажешь, есть что-то в сундуке или нет. Скрепя сердце я смиряюсь, что придется вытащить его на «Фантом», к остальным, и там уже думать, как его вскрыть.
Я медлю и неторопливо осматриваюсь по сторонам. Что привело сюда мою мать? Зачем она оставила тут этот сундук? Я запоминаю этот островок, его форму, какой он на ощупь – на случай, если захочу сюда вернуться. Я уже не слышу маминой песни и начинаю думать, а она ли привела меня сюда или это просто стук моего сердца эхом отзывался в океане. Я приоткрыла завесу одной ее тайны и снова выудила воспоминание о нашем первом заплыве. Надеюсь, это что-то значит. И надеюсь, содержимое сундука поможет мне спасти отца.
Я уже собираюсь всплывать, как вдруг сердце у меня замирает.
Совсем рядом, в толще воды, я замечаю кое-что до ужаса знакомое.
Красные глаза.
Горящие звериным голодом глаза неестественно покачиваются в темноте. Кругом, всего в паре метров, проглядывают силуэты. Женских фигур. Стройные и дымчато-серые, лучшей маскировки под водой не придумаешь. Я пробегаю взглядом по сторонам – вправо, влево – и мигом их пересчитываю. Всего пятеро: пять челюстей с острыми, как иглы, зубами; пять пар пламенеющих алых глаз.
Одно из существ подплывает чуть ближе, и в груди колотится страх, настоящий, неподдельный страх. Это далеко не ласковые нарвалы и не огнедышащие драконы с дальних гор – но в жилах этих созданий течет та же неистовая магия.
В голове вдруг раздается голос, словно коготь скребется о стену, и я вся вздрагиваю.
«Неужели, дорогие сестры… Свежее сердце, которое все еще бьется».
Сирены.
Живущие в морских глубинах создания, которые манят, поют и жаждут людских сердец. Внезапно я припоминаю предостережение отца. Когда мама погибла, он говорил ни в коем случае не плыть за голосом, если он звучит точь-в-точь как мамин. Даже если я уверена, что это она поет среди волн.
Я отшатываюсь назад, и мамин сундук идет ко дну. Гранит врезается в спину, и на миг меня пронзает мысль – это конец. Я выхватываю клинок. В уме вихрем проносятся истории о магии и крови, воспоминания и предостережения накрывают меня с головой. Сирены, улыбаясь, кружат поблизости, и красные глаза становятся ярко-багряными. Вместо пальцев – когти, острые, как зубы. Такими только рвать и кромсать. Словно они предназначены исключительно для убийства.
Я сжимаю рукоять клинка, и взгляд мой мечется с одной на другую. В ожидании, которая из них накинется первой.
«Не пугайся, только кровь себе портишь», – говорит все та же, первая сирена, и голос ее вспыхивает в голове, словно она шепчет мне на ухо.
Волосы ее развеваются серебряным облаком и поблескивают в рассеянном свете с поверхности. Если бы не красные глаза и зубы с когтями, она была бы прекрасна. Эфемерное создание из жемчуга и морской пены. Но так уж получается, что жажда крови преображает ее в нечто иное. Бесчеловечное. Поистине чудовищное. Я замечаю у нее в руках отблеск клинка, шипастого и острого, – где-то мне такой уже встречался…
Не успеваю я глазом моргнуть, как она кидается вперед. Хватает меня за бок и швыряет на каменный выступ. Гранит врезается в позвоночник и ребра, и я закашливаюсь, истощая драгоценный воздух. Она обнаружила мои незажившие синяки – с того раза, когда я ушибла бок во время крушения. Перед глазами у меня все плывет, как будто я парю в невесомости, и живот прямо сводит от боли. Но всего на мгновение. Нельзя сейчас терять сознание.
Пусть сирена и вонзила когти мне в бок.
«Нам бы только надкусить», – нежно шепчет она, обнюхав мою шею, и подносит свой зазубренный клинок к самому сердцу. Как будто хочет вырезать его из груди. «Всего кусочек. Ты и моргнуть не успеешь. Даже ничего не почувствуешь».
Я закашливаюсь, и с губ срываются пузырьки воздуха, а от желания вдохнуть легкие уже полыхают.
– Моей матери вы то же самое обещали перед тем, как убить ее?
Разум заволакивают воспоминания. Мне снова двенадцать, и я ищу ее в океане. Рыская взглядом по вздувшимся после бури волнам в поисках отзвука ее песни. На следующий день ее тело выбросило на берег. Я сижу возле нее на коленях, совершенно разбитая и одинокая, не в силах даже волосы откинуть с ее глаз – лишь бы не видеть мамино безжизненное лицо. Не в силах посмотреть правде в глаза.
Потом мы хороним ее на скалах, кроша заледенелую землю. Кругом тишина; даже море затихло. Я стою, вцепившись в отцовскую руку, но, когда ее опускают в могилу, он разжимает пальцы и валится на колени. И мое сердце обрывается от вопля, когда он, не выдержав, разражается рыданиями по женщине, которую любил всей душой.
И этот вопль, выжженный в моей памяти, заменяет страх яростью. Я опускаю глаза на безжалостный клинок, приставленный к моей груди. Потом заглядываю в налившиеся кровью глаза этого жуткого создания.
Этой сирены.
– Так вот что вы сделали с ней?
Они вдруг замирают на месте, все пять. Не сводя с меня глаз.
– Я тебя видела, – злобно огрызаюсь я, и морская вода пробирается в горло.
Я помню эту сирену. Помню эти хищные глаза. Может быть, они меня и вовсе не слышат. Но даже так, давясь водой, я выжимаю легкие до последнего и выговариваю:
– Это ты убила мою мать.
Глава 18
ВРЕМЯ ЗАМИРАЕТ. Я ОГЛЯДЫВАЮ сирен, дожидаясь выпада той, что меня придавила. В груди все горит, воздуха в легких почти нет, и мир вокруг начинает тускнеть. Видимо, осталось мне уже недолго, и я жалею, что так и не нашла свое место под солнцем. Не узнала, кто я. И ощутила сладкий вкус свободы всего лишь на кратчайший миг. К тому же так и не спасла отца от страшной участи…
Я собираюсь силами и жду рокового удара ножа. Если удастся, заберу одну из них за собой. Я сжимаю клинок еще крепче, хотя меня уже трясет и болтает. Я отомщу за маму – заставлю их поплатиться за ее смерть.
Но тут прижавшая меня к скале сирена ослабляет хватку и отплывает к остальным. Я содрогаюсь, и в голове раздается тоскливый напев. Песня сирен как будто эхом повторяет мое собственное горе и ярость. Они поют. И я, в полном недоумении, слышу знакомые нотки, как вьются и переплетаются звуки. Она преследует меня во сне. Та самая песня, что доносилась все эти годы из маминого запертого сундука.
– Это же песнь моей матери, – поперхнувшись, выдавливаю я, используя последний остававшийся в легких воздух.
Но почему-то, хотя воздуха уже совсем не осталось, я не начинаю захлебываться, а наоборот, расслабляюсь. И, слушая, как ноты сменяют друг друга, с удивлением чувствую, что мое тело не требует воздуха. И тут я вдруг задумываюсь, может, я на самом деле могу гораздо больше, чем думала. Может, это еще одна причина, почему мама оставила сундук именно здесь.
Пение резко обрывается. Какое-то время сирены медлят и переглядываются, будто безмолвно совещаются. Потом четыре уплывают и теряются из виду за нагромождением скал.
А пятая, протягивая руку, подплывает ближе. Ее голос снова раздается эхом у меня в голове. Но струится в этот раз гораздо мягче, ласковей.
«Мира? Это ты… Мы тебя не узнали. Ты так сильно от нее отличаешься, но…»
Я удивленно моргаю и рассматриваю, как она преобразилась. Глаза уже не пылают потусторонне-алым пламенем, а теплятся, точно угольки. Лицо принимает более человеческие черты; когти на пальцах пропадают. Она осторожно трогает меня за руку, и я вздрагиваю от нахлынувшей боли, которую так долго сдерживала. Интересно, можем ли мы общаться без слов? Смогу ли я говорить с помощью мысли, услышит ли она меня?
«Ты была рядом, когда она умерла?!» – спрашиваю я про себя. С укором смотрю на нее, и сирена убирает руку. Она понимает. Каким-то образом здесь, под водой, она слышит, что я кричу у себя в голове. «Да, я тоже там была. Но мы не убивали твою мать. Разве мы могли так поступить с одной из нас?»
Ее слова взрывной волной гремят в ушах.
«Я пыталась спасти ее. Предупредить. Но…»
Одна из нас. Я откидываюсь назад.
«Мы не успели. А когда наконец добрались, она уже погибла… Мы бы никогда не причинили зла родной сестре».
Клинок, который я сжимала в кулаке, выпадает. С каждым ее словом я все ближе подбираюсь к истине. За которой все это время гналась. Которая, как я давно подозревала, всегда жила внутри меня. А теперь – теперь я знаю. Перед самой смертью я нашла ответ на свой вопрос.
«Мы бы никогда не причинили зла родной сестре».
Сестре, значит…
«За ней охотились, Мира. Как за всеми сиренами. Ради нашей крови. Нашей магии».
Так вот оно что.
Моя мама была сиреной.
Я начинаю задыхаться, в горло заливается вода, отчего в глазах все меркнет, я захлебываюсь и отчаянно пытаюсь откашляться. Меня подхватывают руки, сильные и ловкие, и тянут вниз, все глубже и глубже, на самое дно подводного могильника. Я пытаюсь сопротивляться, но конечности не слушаются и обмякают. А голос сирены словно согревает, успокаивает меня.
И тут мы всплываем на поверхность.
Я жадно, судорожно втягиваю воздух, откашливаюсь, давлюсь морской водой. С трудом поднявшись на четвереньки, ощущаю под ладонями шершавый гранит. Но сирена все еще рядом, помогает мне прийти в себя. Мы всплыли в подводной пещере, посреди воздушного кармана, скрытого глубоко под водой. Я сажусь и смотрю на нее, а она на меня.