– Сегодня поможешь мне с оснасткой на мачтах. Как думаешь, справишься? – говорит она приторно-сладко, обиженно надув пунцовые губы. – Надеюсь, не боишься высоты? Или слегка ушибиться.
Я сглатываю и облизываю губы. Привкус крови и соли смешивается с прокатившейся по телу волной страха. Высоты… Я никогда не была среди тех, кто на спор залезал на высокие сосны или взбирался по отвесным скалистым обрывам на Розвире. Мне не место в небе, наравне с крикливыми чайками, среди воздушных потоков. Она нащупала мой страх. Не боюсь высоты я только во сне, в котором как будто лечу. А кто-то держит меня за руку, и мы словно плывем в ночном небе.
Я мельком смотрю на Сета – вдруг я случайно выдала себя при нем, а он все передал матери. Вдруг он откуда-то узнал об этом сне. Но лоб его наморщен, а губы сжаты в тонкую нить.
– Матушка…
Реншоу вскидывает руку, заставляя его замолчать.
– Я не раскрою тайны карты, – сквозь зубы отвечаю я и вся содрогаюсь от внезапно накатившего озноба.
Я закашливаюсь, стараясь не лишиться сознания. Единственное, что меня сейчас держит, – это образ отца и Брина с петлями на шеях. Я сосредотачиваюсь на них, на том, как сбежать с корабля, и через силу продолжаю:
– Вам не заставить меня передумать.
– Так ты все-таки знаешь, как это сделать, – посмеиваясь, отвечает она. – Делаем успехи. Держись там покрепче. А то с утра норд-ост свирепствует, мало ли что может случиться, если вдруг оступишься…
Я проклинаю себя за то, что сболтнула лишнего, но меня уже толкают к грот-мачте и на снасти, заставляют забираться по грубым канатам израненными в кровь руками. Прежде чем хвататься за канаты и лезть наверх в бальном платье, отяжелевшем раза в два после дождя, я снимаю и отбрасываю куртку Сета. Собираю волю в кулак, напрягаю последние силы. Замешкавшись, я вызывающе смотрю на Реншоу, потом украдкой на Сета. И с горьким удовлетворением замечаю его измученный взгляд. А еще – проступивший на подбородке синяк.
Глава 24
СУМЕРКИ ОКУТЫВАЮТ КОРАБЛЬ золотым свечением, море наконец утихает, и мне позволяют спуститься. Очередной день среди головорезов Реншоу, и я все еще жива. Меня изрядно потрепала, просто вымотала борьба против собственных страхов, когда я ползала по канатам, стараясь не смотреть вниз.
До казни отца осталось всего три дня. И мысли у меня лишь об одном: все мои другие страхи – ничто перед этим.
В полдень я краем глаза видела, как Реншоу прошествовала с Мирриам и Джоби по палубе, обвела рукой горизонт, а потом затолкала их обратно в люк. Джоби задрал голову, пока она задвигала им свои тирады, и, я могу поспорить, подмигнул мне.
Сероглазый громила Реншоу тычками загоняет меня внутрь, под палубу, и я, споткнувшись, упираюсь руками в деревянные доски. Он толкает меня, и я плечом влетаю в стену коридора, так что голова идет кругом и весь корабль у меня перед глазами накреняется. Стиснув зубы, я сжимаю руку в кулак, раздумывая, а не выплеснуть ли злость на него. Но я слишком слаба. Реншоу об этом позаботилась. Он вталкивает меня за порог кладовой и закрывает за мной дверь на замок.
Я оседаю на пол, в голове от жажды стучит. Живот под испорченным платьем запал, губы высохли и растрескались. Повезло еще, что подскочившая было температура под конец дня начала спадать, и хотя меня бьет озноб, ближе к закату разум проясняется.
– Если она решила, что возьмет меня измором… – тихо обращаюсь я к стенам, голос еле слышен, он как легкий ветерок.
Я смеюсь, и смех царапает горло. Ей придется постараться получше. Но я все-таки надеюсь, что лорд Тресильен поторопится. Мне надо бежать с корабля. И как можно скорее попасть на Пенскало. Я отгоняю от себя лицо отца, его мольбы, гоню его из мыслей, растирая пальцами виски. Ничего хорошего из этого не выйдет. Только доведет до отчаяния и безрассудства, если я и дальше буду представлять его в тюрьме.
В дальнем углу кладовки вдруг падает бочка, разбрызгивая все содержимое. Я подскакиваю на месте и, ударившись локтем о дверь, морщусь от боли. Оглядываюсь в полутьме, решив, что кто-то вошел. Но, подойдя поближе, понимаю – рядом никого. Я отступаю назад и лодыжкой задеваю что-то дребезжаще-металлическое. Чего раньше тут не было. Нагибаюсь, шарю в темноте и нахожу бутылку, до краев наполненную водой, а рядом миску с хлебом и жареной рыбой. Я снова смеюсь, уже беззвучно, и, жадно глотая воду, выискиваю взглядом силуэты в тени. Но я и правда одна.
Утолив жажду, я принимаюсь за еду – не спеша, опасаясь, что желудок взбрыкнет. Облизывая пальцы, я обнаруживаю выведенное на дне миски послание. Надпись мерцает в полумраке, и я замечаю, что метка лорда Тресильена на запястье светится точно так же и стрелка в форме компасной иглы ярко горит в темноте. В послании всего одно слово.
«Полночь».
Улыбаясь, я сползаю на пол и бутылкой в руках поднимаю тост. Прошло уже три дня и две ночи с тех пор, как меня одурманили и затащили сюда. И вот я наконец смогу выбраться с корабля.
Дверь открывается. Снаружи в коридоре разражаются крики, стук обуви по дереву перемежается лязганьем металла о металл. Я потихоньку подбираюсь к двери, затаив дыхание, сердце колотится в груди. Этого знака я дожидалась? Наша сделка в силе? Наверняка уже полночь. Видимо, время пришло.
Стоит мне дотронуться до приоткрытой двери, как она распахивается настежь. На пороге стоит Перл; чистая белая рубашка навыпуск забрызгана кровью.
– Чего стоишь? – Она бросает мне в руки похожую рубашку с бриджами. – Снимай уже это платье нелепое! Пора выбираться отсюда!
– Ты-то как? – спрашиваю я, торопливо разрывая на себе платье и надевая через голову рубашку. – На званом ужине ты прямо…
– Это все притворство. Надо было сделать вид, будто они нас сломили, – отвечает она и обнажает в улыбке острые зубки. – Но сейчас нам и правда пора. Времени не так уж много. Всех их мне не удалось опоить.
Она морщится, услышав крик, переходящий в клокочущий хрип, и по кладовке эхом разносится грохот, как будто на палубу сверху рухнуло чье-то тело. Я надеваю штаны, и Перл протягивает мне клинок. Клинок от Агнес. Я втягиваю воздух и сжимаю рукоять в кулаке. Покидать судно в спешке мне не впервой, хотя обычно я сбегала с кораблей, терпевших крушение. А не с такого, что на полном ходу, да с кровожадным экипажем на борту.
Перл проворно пробирается по коридору, и я тороплюсь за ней следом, то и дело прислушиваясь к шуму за дверьми. Уже взбираюсь на лестницу, но тут в груди вспыхивает тянущее чувство. Словно стенания в глубине сердца или чей-то зов. Точь-в-точь как зов, манивший к маминому сундуку. Неустанно тянет назад. Я бросаю взгляд в конец коридора. В сторону капитанской каюты.
Внутри остались карта, мамино письмо и записная книжка.
– Постой! – окликаю я Перл, уже шагнувшую на лестницу. – Нам еще кое-что нужно.
Остановившись, Перл оглядывается через плечо.
– Его спасти не получится. Он изначально был не с нами.
Она подумала про Сета, понимаю я. И мотаю головой.
– Нет, я не про него. Мне нужно кое-что вернуть. Я не могу оставить это здесь.
Перл колеблется, в глазах ее мелькает нерешительность. В конце концов она кивает и разворачивается.
– Давай скорее. Я на карауле.
Я направляюсь вглубь корабля, в каюту в конце коридора. Собираюсь с духом, прежде чем открыть дверь, и тянущее чувство обвивает сердце, как поводок. Панели перламутровых стеклышек мрачно поблескивают в оконных рамах, затянутые дымчатой завесой. А прямо перед окном, на конторке…
Тянущее чувство, как острая, настырная боль, закипает в груди. Я подбегаю к столу и хватаю мамину карту.
Рядом лежат ее письмо и книжка, и слова в них под изломленным лунным светом еле заметно мерцают, прямо как метки на карте. Выходит, все ее слова и пометки созданы с помощью магии. И предназначены они мне одной.
Я убираю все за пазуху, и острая тянущая боль испаряется, оставляя по себе болезненное тепло, как затишье после бури. Я слышу в коридоре лихорадочные выстрелы и резко оборачиваюсь – надеюсь, это не опоенная Перл команда начала просыпаться.
– Уже уходишь?
Я вздрагиваю от неожиданности, и дверь захлопывается. Сет выходит из укрытия за дверью в полосу зыбкого лунного света. Он опускает плечи, засовывает руки в карманы; рукава закатаны выше локтей. Рубашка застегнута только наполовину, как будто он оделся второпях в темноте. Я встречаюсь с Сетом взглядом, но глаз он уже не отводит.
– Я не могу оставить карту вам, – говорю я. – Ты же знаешь.
– Тебя мне тоже, видимо, не удержать. Свой выбор ты сделала.
Я моргаю и перевожу взгляд с металлического обрезка у Сета в руках на дверь у него за спиной. Рассчитываю свои шансы, если он меня не захочет пропустить.
– Я тебе не вещь. И мне здесь не место.
Он горько смеется и подходит ближе. Разделяет нас теперь только стол. Дыхание мое сбивается, словно закручивается в узел, который все затягивается, сантиметр за сантиметром…
– Ты даже не пытаешься понять. Сама же знаешь, я не хотел тебя предавать. Если начистоту, я даже не хотел отпускать тебя в могильник сирен. И не стоило. Стоило просто… – Он мотает головой, но намерений своих не выдает.
Я улавливаю на его лице следы глубокого сожаления. Но он перегораживает мне выход. И я крепче хватаюсь за клинок. Дело не в том, что он хочет меня удержать. А в том, что он лишится карты и мать ополчится уже на него. Наверняка так и есть. Но, как его ни жаль, это не помешает мне сбежать с корабля, чтобы спасти отца, с маминым наследием за пазухой.
– Сет, не стой у меня на пути.
Он вытаскивает руки из карманов и, наклонившись, достает закрепленный у ботинка клинок. Кладет его на стол и, не отрывая от меня взгляда, поднимает руки в знак того, что он безоружен.
– Останавливать не буду. Просто хотел поговорить, пока ты не ушла. Может, это последний раз, когда… В общем, я просто хотел как полагается извиниться. Ты не представляешь, как мне жаль, что между нами все так сложилось.