Он пристально смотрит на меня, но ничего не отвечает. Как будто пытается уловить, о чем я действительно думаю, и решить, что он сам готов мне раскрыть.
– А ты, Мира, ты – человек? – Он качает головой. – Похоже, ты на самом деле много чего обо мне уже знаешь. Но сразу хочу тебя успокоить: я не собираюсь отклоняться от взятого Мирриам курса. И доставлю тебя на Пенскало.
Нахмурившись, я перебираю его слова, гадаю, в чем тут подвох.
– На этот раз обойдемся без сделок? Без притязаний на то, что я добыла у сирен?
– Осталось ведь еще два дня? Если не сворачивать с курса, завтра на рассвете будем на месте. Время еще есть.
Я хватаюсь за перила и сжимаю деревянный поручень до боли в ладонях. Такое облегчение – узнать, что я успеваю, что прибуду на Пенскало до того, как отца и Брина не станет, – прямо дыхание перехватывает. Но, как я выяснила, бесплатно ничего не бывает. В мире, где властвуют море и бури, все держится на сделках и крови.
– Давай начистоту. Скажи конкретно, что тебе нужно.
– Ладно, – отвечает он и пристально смотрит на меня. – Обещай, что не отдашь карту капитану дозора. И не расскажешь, что она из себя представляет и где ты ее раздобыла. И уж точно не сдашься им в плен в обмен на свободу отца.
Я судорожно вздыхаю. Эта карта – мой главный козырь. Мой единственный козырь. Я обдумываю каждое его слово, словно бы ощупываю, как бечевку в рыбацкой сети. В поисках узелков, слабых мест. Проверяя на прорехи, где можно ее надорвать.
– Получается, я не могу занять место отца. Но не могу и передать кому-то карту или что-то о ней рассказать.
– Все верно.
Я закусываю губу и обдумываю условия новой сделки. С прошлого раза я уже поняла, во что мне может обойтись любая лазейка.
– Почему ты так настаиваешь, чтобы я не сдавалась им в плен? Почему это настолько важно?
– У меня есть веские причины.
– Потому что я неразрывно связана с картой? Значит, ты понял, что лишь я могу ее прочесть. Потому и не хочешь, чтобы тайны сирен оказались в чужих руках.
Он стискивает зубы, не сводя глаз с морской глади.
– Не без этого. Но есть и другие причины.
– Но…
– Если сдашься им на милость, на белый свет ты уже не выйдешь. Ты больше не увидишь ни родных, ни Розвира, никого и ничего, что дорого сердцу. – Он выпаливает это все надрывным голосом, который в самом конце пресекается. – Быть может, – продолжает он, – не одна ты здесь мечешься меж двух миров. Может, для меня большая редкость встретить кого-то вроде тебя. Может, я просто не хочу, чтобы ты принесла себя в жертву.
Между нами повисает молчание. Я отпускаю поручень и растираю ладони, разгоняю кровь. И, массируя пальцы, размышляю над его словами. Если бы не горький опыт, я бы решила, что Элайджа оберегает меня.
Он сказал, чтобы я не отдавала карту капитану. Но не говорил, что мне нельзя выдать пару секретов. Я обнаружила около Порт-Тренна пещеру, где-то в километре к востоку, а над обрывом – одинокий домик. Идеальное место для передержки груза перед отправкой на другую сторону континента. Я об этом месте никогда не слышала и на картах уж точно ни разу не видела. Так что у меня есть не самый большой, но все же козырь в рукаве – надеюсь, этого будет достаточно.
– Хорошо, – отвечаю я вполголоса, и слова мои уносит налетевший ветер. – Я не стану предлагать себя в обмен. И не расскажу дозору про карту.
Я оборачиваюсь на него, плюю себе на руку и протягиваю для рукопожатия. Он смотрит мне на ладонь, потом опять в глаза, и угрюмые черты его лица озаряет улыбка. Мне важно прояснить, что это не очередная сделка, оставляющая его метку на коже. А сделка на моих условиях. Одной рукой придерживая штурвал, он протягивает мне ладонь. Я пожимаю его руку, и тут он вдруг притягивает меня к себя. Буквально вплотную, так что наше дыхание мешается в ночной стуже, и шепчет:
– С такими сделками я запросто войду во вкус.
Я отдергиваю руку и отскакиваю назад. Есть в Элайдже что-то зловещее. Одновременно манящее и смертельно опасное.
– Лучше нам к этому не привыкать.
– Почему же?
«Потому что ты меня непостижимым образом пугаешь. И потому, что меня уже предавали. А еще я боюсь, что, стоит мне узнать тебя поближе, ты мне даже понравишься».
Медленно выдохнув, я насилу отвожу взгляд.
– Как только вызволю отца и Брина, я планирую держаться от всех вас подальше, – отвечаю я. – После завтрашнего дня ты больше меня не увидишь.
Глава 27
ВСЮ ОСТАВШУЮСЯ НОЧЬ мы идем до Пенскало.
Я стою на палубе и считаю часы, до боли в пальцах вцепившись в перила. Нас замедляет шквальный ветер, приходится продираться сквозь шторм, и корабль еле ползет по волнам, пока буря не затихает.
Но у меня наконец появилась надежда, что все получится и мне удастся их освободить. Осталось два дня, но я уже нашла тайник, чтобы обменять его содержимое на жизни родных, а на груди, у самого сердца, храню наследство от мамы. Я почти у цели.
Пенскало, словно крепость, маячит на горизонте. Корабль подходит все ближе, впереди нависают занятые дозорными здания, и вдали, в гуще города, я замечаю тюрьму. Жилые дома тянутся вдоль побережья, на сваях у самой воды. Если верить слухам, на Пенскало раньше все было иначе. И люди здесь были похожи на нас. Были свободны.
Когда мы высаживаемся на берег, я оглядываюсь на Элайджу. Он стоит у штурвала, глаза, как море, серые. Наши взгляды пересекаются, и я ощущаю пробежавший между нами ток, так что по телу пробегает жгучее пламя. Как будто ощущение недосказанности.
Он вскидывает руку на прощание и уходит, а мы с командой остаемся на набережной.
– А почему Элайджа остается на «Фантоме»?
Смех Перл напоминает хриплое жужжание стрекозиных крыльев.
– Ему и ногу нельзя поставить на Пенскало. По крайней мере, при свете дня. Держу пари, тут на каждой стене, в каждом окне на плакатах о розыске через один его портреты.
– Поспорим? – вклинивается Джоби, подталкивая Перл в плечо.
В глазах ее вспыхивает искра, и она улыбается, показывая свои остренькие зубки.
– Условия?
– Спорю на пять медяков, я найду больше плакатов с его портретом.
Перл вздергивает подбородок.
– Посчитаем после отбытия?
Он улыбается в ответ, и они сшибаются кулаками.
– Готовь монеты, мелкий призрак.
Мирриам лишь фыркает и, раздраженная, уходит дальше по набережной.
А мы, недолго думая, идем следом.
Дозорные тут повсюду, в своих алых плащах, с предвещающим неприятности выражением скуки на лицах. На набережной воздух полнится слухами; даже уличные продавцы затихли и насторожились. Мужчина, не торгуясь, покупает несколько белых цветов, только оглядывается на дозорных. После чего торопливо уходит, держа в руках свой небольшой букет, и я гадаю, на день рождения он их купил или на чьи-то поминки. Мирриам кивает, и мы расходимся – они с Джоби направляются в паб, перехватить залетные слухи, а мы с Перл идем на разведку на лобное место.
– Слишком уж тихо, – говорит Перл, поежившись на утреннем холоде. – Как будто жизненные соки все выкачали. Напоминает…
– Дом? – Я взглядываю на нее.
– Ага, – отвечает она и поджимает губы, вспоминая, видимо, Финникин пролив.
– В день перед казнью всегда так, – отзываюсь я, протискиваясь сквозь напирающую толпу. – Люди съезжаются на это посмотреть. Завтра к вечеру по сточным канавам потечет пиво и кровь.
Перл кривится.
– И правда, прямо как дома.
Мы проходим мимо компании мужчин, только высыпавшей из пекарни. В руках у них коричневые бутылки и разная выпечка, они оглядывают нас из-под отяжелевших век. И я догадываюсь – это дозорные, просто не при исполнении. Я подавляю дрожь и оттаскиваю Перл подальше, с трудом преодолев желание схватиться за припрятанный клинок. Дозорных лучше всегда обходить стороной, будь они в алых плащах или нет.
– Ты так и не рассказывала, как впервые оттуда сбежала.
– Это все Эли, – говорит Перл, обходя согбенную старушку в заляпанной серой шали, продающую отрезки висельной веревки на удачу, по медяку за штуку. – Он прибыл к нам на переговоры с отцом. Совсем еще юный, едва оперившийся лорд, лет четырнадцати, не больше. Я смотрела, как он по-взрослому разбирается с ними, ни на шаг не уступая, сохраняя самообладание и контроль. Даже когда Джев попытался его припугнуть. Мне было десять, и я три дня как ничего не ела. Не помню уже почему; просто так уж нас воспитывали. Кнутом и пряником, всегда держали в напряжении. Я подумала, другого шанса на лучшую жизнь мне не выпадет, и на обратном пути загнала его в угол. Заглянула в глаза и прямо сказала, что хочу работать на него. Ему одного взгляда на меня хватило, и он сразу согласился. – Она качает головой. – Я только потом узнала, что ему пришлось выкупать меня у отца. Меня просто вписали еще одним пунктом в контракт. Мои родные выгодно меня продали.
– Какой ужас.
Мы заходим за угол, и перед нами расстилается улица, мощеная дорога расширяется, по обе стороны – магазинчики со скромными латунными вывесками у дверей. Повсюду кучками расхаживают дозорные. Встречается и пара-тройка обычных прохожих, по большей части женщины в пышных платьях, с подвязанными тесемкой бумажными пакетами в руках. Наверняка жены и дочери дозорных, думаю я. Напрямую связанные с ними. Мы сейчас в самой нарядной части острова, вдали от домиков на сваях. Но под ее внешним лоском кроется смертельная опасность.
– Мне еще повезло, – пожимает Перл плечами. – Я выбралась. В отличие от многих других. Слишком много тайн хранит это место. Мне позволили сбежать только потому, что я, по их мнению, ничего и не знала.
Я оборачиваюсь к Перл спросить, имеет ли она в виду секретный ход из Финникина пролива, но надо мной вдруг нависает тень. Я резко оборачиваюсь, ожидая увидеть дозорных в алом или одного из тех пьяных с бутылками. Уже тянусь за клинком, но тут до меня доходит.
– Кай, – выдавливаю я, и он обхватывает меня руками.