ему же я так сильно отличаюсь от других, исчезло.
«Все получится, – беззвучно говорю я, ухватившись за раковину. – Завтра вечером мы все уже вернемся домой».
Я чищу зубы, оглядываю себя напоследок, потом выхожу из ванной, торопливо сбегаю по лестнице и выхожу на улицу.
Я не хотела звать Агнес. Не хотела подвергать их с Каем еще большей опасности. Но только забрезжил рассвет, она уже ждет на углу, многозначительно глядя на меня. Могла бы и догадаться, что одну она меня не отпустит.
Мы стоим и смотрим на грозные стены тюрьмы. Серые и нескончаемые, раскинувшиеся вширь на пол-улицы. Мимо торопливо снуют люди, погруженные в свои дела, мельком поглядывая на нас с Агнес. Надолго тут никто не задерживается. Словно отсюда выкачали все краски, всю жизнь, а вместо этого покрыли слоем беспросветной серости. Агнес дергает ногой, глядя на старую деревянную дверь, испещренную коваными заклепками. С дверным кольцом в форме рычащего льва, символа Арнхема. Призванного изобразить нас как гордую нацию, хотя на деле я лишь вижу символ совета старейшин. Их соглядатаев, вершителей закона.
Дозорных.
– Если верить Перл, кабинеты начальства у них наверху. А пленников держат дальше, у скал. – На слове «пленники» голос меня подводит.
Я расправляю плечи, чтобы выглядеть старше. Как будто каждый день испрашиваю аудиенции у капитана.
– Даже не заикайся ни о чем. Ни в чем не сознавайся. А вообще, лучше постой снаружи, ладно? Чтобы тебя еще опасности подвергать…
Агнес прикладывает руку к моим губам.
– Даже не думай. Можешь не продолжать. Либо вместе идем, либо вообще остаемся.
Она убирает руку, а я закрываю глаза. И согласно киваю. Я рада, что со мной больше никто не собрался пойти. Ни Кай, ни Перл, ни Джоби или Мирриам. Насколько я знаю, команду «Фантома» и так уже объявили в розыск, а выходцев с островов дозорные вообще не жалуют. И все-таки каким-то чудом капитан согласился на встречу. Видимо, уж очень хочет проникнуть в тайны Финникина пролива… или, может, просто любопытство взяло верх.
– К тому же кто еще тебя вызволит, если ты чем-нибудь себя обличишь? Сама прекрасно знаешь, из мешка на голову не выпутаешься одним обаянием, – говорит Агнес, поморщив нос, и улыбается.
Я знаю, чего она добивается, разглядывая мои сутулые плечи, мой тревожно наморщенный лоб. Я пересиливаю себя и вытягиваюсь, стараясь держать себя высоко, – лишь бы не подвести отца и Брина. Стать той самой девушкой, которую увидела сегодня в зеркале. Хотя скорее призываю в уме образ матери.
Дверь со скрипом отворяется, по ногам с порога тянет сквозняком, и нас смеряет взглядом «алый плащ». Он подзывает нас обеих к себе, бегло окидывает взглядом пустынную улицу, и мы проходим внутрь, за тюремные стены. Он переводит взгляд с меня на Агнес, и я уверенно смотрю в ответ, гордо вскинув подбородок. Не знаю, видит ли он в этом силу или бунтарство, но лицо его искажает заносчивость.
– Дальше пройдет только одна. Вторая пусть тут остается.
Агнес хочет было что-то возразить, но я кладу ей руку на плечо.
– Она останется. А я пойду.
Лицо мужчины озаряет маленькая победа, и он кивает мне на лестницу.
– Тебе туда. Вторая дверь слева. Входи, садись, а капитан, как будет готов, подойдет. Придется подождать.
Я сглатываю, и уверенность моя слегка пошатывается, когда я сознаю, что Агнес со мной не пойдет. Она наклоняется и шепчет мне на ухо:
– Просто сосредоточься на условиях сделки.
– Агнес, можешь идти. Со мной все будет хорошо.
Она легонько подталкивает меня к лестнице и качает головой.
– Хватит уже. Иди.
Я с трудом тащусь вверх по лестнице и отчаянно пытаюсь сохранить самообладание. Перебираю в голове заготовленные заранее доводы и проговариваю план по освобождению Брина с отцом.
В кабинете капитана Леггана пахнет лакированным деревом и честолюбием. Рабочий стол стоит у окна, которое выходит на улицу, и я вижу людей, крадучись пробирающихся в сторону рыночной площади, с тяжелым грузом овощей и фруктов в руках. Я усаживаюсь в кожаное кресло перед внушительным столом красного дерева, и моя решительность в третий раз дает слабину. На камине в дальнем углу тикают часы, оглушительно отсчитывая время в гнетущей тишине.
Дозорный, который нас встретил, сказал, что придется подождать. Но не уточнил, как долго. А теперь я с каждым движением стрелки ощущаю, как секунда за секундой утекают сквозь пальцы последние мгновения, последние часы, оставшиеся до того, когда отец и Брин взойдут на эшафот. Когда их свяжут и отправят в петлю. Я отгоняю эти страшные образы. И рука сама тянется к мешочку золотых монет на коленях. Жители Розвира своих в беде не бросают. А теперь моя очередь встать за них горой. И выступить от их имени.
По скрипу двери за спиной я понимаю, что капитан пришел. Сдержавшись, я не оборачиваюсь и дожидаюсь, пока он умышленно неторопливо сам ко мне подойдет. На полпути шаги замирают: я так понимаю, он тщательно меня изучает. Высматривает признаки слабости, дрогнувшей уверенности. Я выпрямляюсь, вскидываю подбородок.
– Прошу прощения за ожидание, мисс…
– Мира.
Капитан Спенсер Легган обходит письменный стол и опускается в кресло. Заметно выше моего, поэтому и смотрит он на меня сверху вниз. Видимо, чтобы мне стало не по себе, только такие самоочевидные тактики, наоборот, расслабляют. Потому что этим он себя и выдает. Он явно жаждет власти. Хочет меня сломить. Но у него не выйдет.
Он еще совсем молод, немногим старше Кая; волосы светлые, как солома, глаза серые. Хотя нет, не серые – нет в них неукротимости неба и моря зимним днем. Они словно пустые. Холодные, лишенные той дикой красоты. Я мельком видела его в тот день на пляже, когда он с победоносным видом нас подстрекал выйти к ним. И теперь эти глаза рассматривают меня, и возникает чувство, будто бы он хочет выдавить всю дикую природу из нашего края, а я – яркий его представитель. Видимо, в его понимании дикие травы следует культивировать. Либо просто вытаптывать.
– Я так понимаю, чаю вам уже предлагали? – спрашивает он сдержанным настороженным тоном, как будто тщательно выверяет каждое слово.
На плечи его накинут алый плащ, как у любого другого дозорного. Теперь, вблизи, я замечаю мелкие детали – обвешанную медалями грудь, золотые пуговицы с изображением рычащего льва Арнхема…
– Нет, не предлагали.
Он медленно моргает и оценивающе на меня смотрит.
– Хотите, могу попросить принести?
Я улыбаюсь.
– Нет, спасибо.
– Что ж, хорошо. Чем я могу помочь вам, Мира?
– Вы можете освободить моего отца и одного близкого друга.
Он смотрит на меня в упор, и серые глаза его непробиваемы, как каменная стена.
– Боюсь, что вам придется объяснить поподробнее. Ваш отец и друг – кто они? Наши пленные?
– Все верно. Вы арестовали их у нас на острове, на Розвире. Ваши люди привезли их сюда, и завтра вы планируете их повесить. – Я сглатываю, стараясь сохранить присутствие духа, чтобы голос не дрогнул. – А я пришла просить вас их отпустить.
Он всем телом подается вперед, и на губах его играет призрачная улыбка. Часы на камине неумолимо тикают, как будто все громче и громче, и я все жду, когда он заговорит. А сама стараюсь лишний раз не шевелиться, сохраняя спокойствие. Проходит всего несколько секунд, а по ощущениям – минуты, часы, и…
– Знаете, как меня здесь называют? Не просто капитаном Легганом и не по имени.
Я неторопливо качаю головой.
Он откашливается, и улыбка его исчезает.
– Сапог. Когда только начинал, в гарнизоне я был ответственным за сапоги. Отвечал за их чистоту, начищал до блеска и так далее. А потом я стал все выше подниматься по должности, и это прозвище приобрело другой контекст. – Он наклоняет голову и смотрит на меня исподлобья. – Слышал, как шепчутся обо мне наши пленники. Капитан, которого назначили сами старейшины. Капитан, который вытопчет их на корню. Контрабандисты. Мародеры. Мерзавцы, возомнившие, что закон им не писан.
– Но…
– Не выйдет, – с неожиданным злорадством рычит он. – Я вытопчу все до последнего мародерские гнезда и вычищу здешние воды, прямо как на Дальних островах. В порты хлынут купцы, торговые пути зацветут пышным цветом, и я прославлюсь как человек, наведший порядок и прекративший царившее здесь беззаконие. Думаешь, для твоего отца законы не писаны?
Я вцепляюсь в подлокотники, снова сглатываю.
– Нет, я…
– Я этого не потерплю. Только не здесь. Не под моим началом. Я не успокоюсь, пока не упеку вас всех до последнего за решетку, вы у меня поплатитесь! – Выпучив глаза, он сжимает правую руку в кулак.
Меня бьет дрожь при виде переполняющей его ненависти, злости, скривившей его лицо. И в этот момент меня осеняет – для него это личное. Он ненавидит острова. И это все не просто ради выслуги, не ради достижения власти, которая, в его глазах, уже ему обеспечена. Тут замешано что-то еще.
– Я могу заплатить, – тихо говорю я и достаю мешок с золотом.
На это уходит все мое мужество. Вся моя преданность делу. Я взвешиваю в ладони мешочек – стоимость свободы родных. А ведь на это золото можно было содержать весь остров. Закупиться на долгие зимы едой и починить лачуги, чтобы во время бури в домах не гуляли сквозняки. Я столько денег никогда в одном месте не видела и уж тем более не держала в руках. Они бы обеспечили нам процветание.
Свою долю, как и долю Кая с Агнес, я уже истратила, чтобы сюда добраться, а теперь обрекаю наш остров на голод и бедствия. Я с трудом перевожу дыхание и высыпаю золотые монеты на стол. Все должно сработать. Больше предложить нам нечего. Но в глубине душе меня мучит страх, что капитан заподозрит, откуда взялось это золото. И наверняка поймет, что мы сделали. Но выбора не остается.
Я не могу предложить ему карту сирен, и не только из-за сделки с Элайджей, – а он оказался прав: капитан просто отнимет карту и обрушит свой гнев на всех нас. А меня вынудят ее читать и передавать ему необходимые сведения. Он найдет все до последней скрытые пещеры, каждый островок, который появляется только во время отлива, и просто разрушит сложившееся равновесие. Везучие острова станут обычным перевалочным пунктом для торговых маршрутов богатых судов, и былая жизнь на них исчезнет.