– Мои осведомители не могут знать обо всех судах. – Он хлопает меня по спине. – А что, боишься на канате выходить?
Я отпихиваю его руку.
– Шутишь, что ли.
– Ну вот, другое дело.
Постепенно из деревни стекаются люди, и я хочу рассказать Брину про Сета. Но он уже идет распределять людей по группам, приободряя всех, и молодых, и старых, задавая лихорадочный тон. Значит, поговорим позднее, после того как вытащим груз и найдем выживших. Меня греет мысль, что этот корабль мы не заманивали. Он сам пришел к нам в руки, так что дурного мы тут не делаем. А то, что заберем у них груз… так это вполне справедливо, даже если дозор и арнхемские законы говорят иначе.
Канат уже разматывают и спускают на пляж, так что я вливаюсь в общую толчею и несу его со всеми к кромке океана. Канат еще не просох с прошлой ночи, весь набряк от соли и водорослей, и скрученные жгуты врезаются в ладони. Корабль в этот раз дальше от берега, и он меньше вчерашнего. Скорее, это даже шхуна, и, судя по всему, напоролась она прямо на Висельный камень. Я хмурюсь. Все мы знаем этот камень и откуда он получил свое прозвище. Слишком уж много кораблей налетало на Висельный камень, поэтому его нанесли на все карты и сообщили о нем всем торговым судам, каждому капитану. Это один из немногих торчащих из-под воды камней, о котором все подробно осведомлены. Кто же умудрился направить корабль прямо на него?
– Все готовы? – окликает нас Брин.
Я отбрасываю все переживания и привязываюсь канатом – Агнес спереди, а Кай у меня за спиной. Я делаю глубокий вдох и расслабляю плечи. Есть нечто, связанное с этим кораблем, что не дает мне покоя…
Вся в отца, волнуюсь по любому поводу. Нельзя допустить, чтобы это стало нашей семейной чертой.
Раздается свист Брина, и мы выдвигаемся. Волны хлещут по телу, но ощущаю я только тепло. Словно ушедшее под воду солнце согревает ночную темноту моря. Я держусь у самого каната и, как только надо мной нависает волна, резко ныряю вперед.
Мы держим темп, и все как один плывем на место крушения. Море сегодня разбушевалось: пихает нас, таскает из стороны в сторону. Я чувствую, как оно цепляет меня за ноги, тянет назад. Чем сильнее мы удаляемся от берега, тем больше мне кажется, что это предостережение – словно море пытается нас удержать. Отряхнув с лица соленую воду, я продираю глаза и только прихожу в себя, как Брин уже забирается на борт корабля.
Деревянный корпус его ветхий, весь растрескавшийся, а вот края пробоины ровные.
Я пролезаю к дверце каюты, ведущей вниз, проверить, нет ли выживших. Но людей словно никогда и не было, да и груза тоже. Я провожу рукой по внутренней стенке корабля и, улавливая запах застарелой плесени от долгого пребывания в соленой воде, снова хмурюсь. Слишком уж он дряхлый и отяжелевший, чтобы перевозить пассажиров; просто плавучий хлам. Я так и чувствую призрачный дух корабля. Точь-в-точь как из рассказов отца – такие ходят под парусами в тумане, а на борту никого, сплошь дурные знамения.
Что-то здесь неладно.
– Везде пусто, – говорит Брин с порога каюты у меня над головой.
Агнес подползает и берет меня за руку. Ее трясет, и явно не от заплыва. Я сжимаю губы, и в душе клокочет смятение, на которое уже не закроешь глаза. Мы возвращаемся на палубу к остальным.
– Это крушение подстроено, – говорит, отплевываясь, Кай и отирает от морской воды лицо. – Ни матросов на борту, ни погибших, ни груза, только поднятые паруса. Как будто призраки сюда корабль завели. – Его мятущийся взгляд вдруг обращается к берегу.
Я отпускаю руку Агнес и поворачиваюсь в сторону пляжа.
Все мы думаем об одном. Хоть у нас на Розвире и не водится магии, мы наслышаны о ведьминских чарах и зельях, что продаются в аптекарских лавках. Проклятьях, которые можно купить, были бы деньги.
– Это корабль-призрак, – тихо произносит Брин.
Я высматриваю, что творится на берегу. Наши люди стоят на пляже врассыпную, настороже. А прямо к ним приближается…
– Дозор, – вырывается у меня.
Брин кидается к веревке, а следом и мы. Канат в воде провисает, и я в ужасе смотрю, как те, кто держал его на пляже, падают, будто в замедленной съемке. Воздух прорезают выстрелы, словно щелчки кнута.
– Винтовки.
Даже не подумав привязаться к канату, я бросаюсь в воду, и сердце заходится от страха. Мир вокруг растекается, словно я одна в бескрайнем океане, и с губ слетают пузырьки воздуха.
Другой конец каната держал в том числе и мой отец.
До пляжа вплавь три минуты. По ощущениям – все три часа. Борясь с течением, наперерез приливу, я вижу лишь его лицо. Не мог он быть среди упавших. Просто не мог.
Я выбираюсь на берег и выжимаю волосы. Пляж окутан дымом, и паника на нем разгорается точечно – то тут, то там из пелены слышатся крики. Первым делом я кидаюсь к раненым, но отца среди них нет. Упало всего трое – двоих с перебитыми ногами, орущих во всю глотку, оттаскивают за камни в укрытие. Третья, женщина, неподвижно лежит в ужасающих брызгах крови.
Пляж наводняют дозорные, и местные, побросав тележки, опасливо нащупывают тропки вверх по скалам, в укрытие. Брин выскакивает рядом на песок и подталкивает меня ползти следом. Но я не могу. Не могу оставить отца. Алые мантии дозорных струятся по песку, словно кровь, и я, не выдержав, бросаюсь наперерез. Остальные бегут врассыпную, а те, кто выходил на канате, скрываются от винтовок дозорных. Но я должна его разыскать.
– Отец! – кричу я, мечась по пляжу. – Отец!
В воздухе опять гремят выстрелы, и я валюсь на песок, прикрывая голову руками. Замираю, и дыхание панически сбивается. Он погиб? Где он? Или сбежал?
И тут я слышу его голос. Зовущий меня. Предостерегающий. Я вскакиваю, озираясь, ищу его глазами.
Вдруг замечаю, и сердце у меня обрывается. Отца схватили дозорные. Его и Брина – руки заломили за спину, заковали в кандалы. Выругавшись, я устремляюсь к ним. Их там целая толпа, этих дозорных – сплошь красные плащи, винтовки и мрачные, кровожадные лица. Я насчитываю по меньшей мере пятнадцать человек, большинство взяли в кольцо отца и Брина, а другие все еще обыскивают пляж с оружием наперевес.
Присев на корточки, я нашариваю в песке камень. Я могу освободить их. Могу их отбить.
– Нет!
Кто-то сбивает меня с ног, и я опять падаю на песок, прямо на больной бок. Закашлявшись, заношу повыше камень, чтобы обрушить его на того, кто вздумал мне помешать. Но это Агнес. Наваливается всем телом, вжимая меня в песок, аж волосы забиваются в рот и нос. Вцепившись мне в запястья, она что-то лихорадочно шепчет.
Но глаза мне застилает красная пелена.
– Пусти! Они же их уводят… А потом…
– Хватит, Мира! Ты им ничем не поможешь.
– Мой отец, у них мой отец!
Я рвусь в сторону, но проворства Агнес не занимать. Она влепляет мне пощечину, так что голова идет кругом. От потрясения перед глазами все плывет.
– Нет, – свирепо отрезает она, снова навалившись на меня всем весом. – Нас никто не видел. Не высовывайся. Не хватало еще и тебя потерять.
Видя, как отца, толкая в спину, уводят дозорные, я судорожно всхлипываю. Брина тоже уводят под винтовками, их обоих подгоняют тычками, так что они, спотыкаясь, то и дело падают на песок.
Тут из толпы дозорных один выступает вперед. Похоже, тот самый новый капитан, о котором мы уже наслышаны, капитан Спенсер Легган. Он заводит руки за спину и, подставив лицо всем ветрам, окидывает взглядом пляж. Затем поднимает руку, и дозорные тотчас стихают и замирают. А мы, прячась за валунами, даже дышать не смеем.
– Мой предшественник относился к вам терпимо, жители Розвира. Даже с некоторой теплотой… – Он смахивает волосы с лица, кривя при этом губы. – Отныне ваше положение значительно изменится. Я не потерплю потопления кораблей. А также контрабанды. Вы убедитесь в том, что никто из вас, без исключений, не вправе нарушать законы этой страны. Законы, установленные советом старейшин. А для пущей наглядности… – Он делает еще шаг вперед, и у меня кровь стынет в жилах.
Капитан обводит взглядом пляж, как будто видит сквозь завесу дыма, сквозь валуны, спрятавшихся нас.
– Я забираю вашего предводителя. И одного из тех, кто держит на пляже канат. А если я найду того из вас, кто выплывает на место крушения, то вздерну его на той же виселице.
Отец вдруг что-то неразборчиво кричит, пытаясь вырваться из рук захватчиков, ищет меня взглядом через весь песок и дым. Но тут его со всей силы бьют прикладом в плечо.
В груди у меня закипает жаркая ненависть. Я оглядываю капитана с головы до пят, запоминая каждую мелочь. Его манеру держаться, застывшую на гладко выбритом лице презрительную усмешку… Волосы цвета соломы… Как вздымается и опадает его грудь…
Ярость рвется из груди, я едва не задыхаюсь.
Нет, нет, нет, нет…
– Подумай хорошенько, Мира, – торопливо шепчет Агнес. – Дозорные только того и ждут, чтобы ты рванула за ними. Они хотят увидеть наши лица и узнать, кто входит в семерку. Не поддавайся.
– Их же повесят. Его повесят.
У меня пресекается дыхание, когда отца и Брина уводят с пляжа. Следом, вышагивая в своих алых плащах, уходят остальные дозорные и их капитан, а мы, прижавшись друг к другу, продолжаем прятаться и глядим им вслед. Наконец Агнес выпускает меня и перекатывается на спину.
Сев на песок, я морщусь от острой боли в боку. Ушиб с прошлой ночи пока что не зажил. Но мне нужно встать. Нужно догнать их.
– Мира, не глупи! – выкрикивает Агнес, когда я с трудом поднимаюсь на ноги.
Тут подходит Кай и хватает меня за запястье, но я, оскалившись, сбрасываю его руку.
– А если бы попался кто-то из твоей родни? – всхлипывая, огрызаюсь я. – Ты бы спрятался и сидел сложа руки?
– Я бы разработал план! А не бежал сломя голову с камнем в руке. Чего ты этим добьешься? У них же винтовки!
Я замедляю шаг, и жар в крови сменяется леденящим холодом. Камень, темный и гладкий, выпадает из разжатой руки. Я делаю вдох и закрываю глаза. Хочется кричать.