Но вот однажды ночью раздается стук в дверь: это королевская полиция. Марга прячет любовника под кровать, как в дешевой бульварной комедии, думая, что к ней пожаловала полиция нравов, но выясняется, что все гораздо хуже: скончался ее «муж-пропуск». Сулейман умер от яда, обвинив свою жену Зейнаб, что это она отравила его, желая вернуть себе свободу. Маргу д’Андюрен бросают в тюрьму и держат в жуткой камере со всеми «прелестями» Джидды — жарой, духотой, летучими тараканами, блохами, грязью и экскрементами.
Она проведет в ней два месяца.
Ей грозит смертная казнь за супружескую измену и убийство.
Ее судьба в руках кади Мекки[268].
Консул Мегре опасается за ее жизнь.
Тридцатого мая бейрутская ежедневная газета «L’Orient-le Jour» объявляет о ее казни через повешение.
Франсуа-Мари делает драматическую паузу (я невольно бросаю взгляд на отель «Зенобия», чей темный силуэт вырисовывается вдали, на равнине, потом на лицо Сары, которая улыбается, довольная эффектом, который произвел рассказчик). На самом деле Маргу д’Андюрен вовсе не повесили в Хиджазе; она погибла двадцать лет спустя, став жертвой гнусного убийства на своем паруснике в Танжере, в то время, когда собиралась заняться контрабандой золота из международной зоны. Сулейман Дикмари — всего лишь второй труп на ее пути, отмеченном безжалостной смертью. Последним станет ее собственный, сброшенный с палубы в море в Малабатской бухте Танжера.
Франсуа-Мари продолжает свой рассказ: кто-то заметил, что Марга во время последней встречи с мужем давала ему утром, в день его смерти, какой-то белый порошок. Она утверждает, что это был кальмин — безобидное лекарство, содержащее хинин и кодеин, которым она постоянно пользовалась. Образец этого снадобья посылают в лабораторию Каира для анализа. А восточная пресса тем временем изощряется в рассказах о ее приключениях, но она этого не знает. Ее изображают французско-британской шпионкой, Матой Хари пустыни, узницей режима Абдул-Азиза; сегодня ее казнят, назавтра воскрешают; выдвигается версия заговора спецслужб Ибн Сауда, которые ликвидировали несчастного бедуина, чтобы заставить Маргу д’Андюрен вернуться на родину.
Поскольку вскрытия тела Сулеймана не производили из-за строгих религиозных законов королевства, а лабораторный анализ кальмина, сделанный в Каире, подтвердил полную безобидность этого порошка, Маргу освобождают «за отсутствием доказательств преступления» после двух месяцев тюремного заключения.
Франсуа-Мари оглядывает нас с легкой иронической усмешкой: похоже, ему есть что добавить ко всему этому. А я думал о кальмине — меня поразило само название, я хорошо помнил эти голубые жестяные коробочки, украшавшие ванную комнату моей бабушки в Сен-Бенуа-ла-Форе; на них было написано «от недомогания, усталости, жара, бессонницы, болей», а еще я вспомнил, что этот препарат производили в лабораториях Метадье и что Поль Метадье, первый «бальзаковец» Турени, превратил замок Саше в музей Бальзака[269]. Все в жизни связано. Бальзак — кроме дела Джейн Дигби, «леди Элл», — был связан с Пальмирой еще одним обстоятельством. После публикации в «L’Intransigent» своей версии событий Марга д’Андюрен получила по почте сто порошков кальмина, присланных ей прямо из лабораторий Метадье в знак благодарности за эту бесплатную рекламу их лекарства; ей и в голову не пришло, что, невольно поспособствовав славе кальмина, она тем самым косвенно воздала почести великому писателю, часто бывавшему в этом замке, который он так любил. Поль Метадье наверняка не решился бы на такой рекламный трюк, если бы заподозрил, что порошок со штампом «Лаборатории Метадье-Тур» действительно отравил Сулеймана Дикмари, воина племени мутаиров; Франсуа-Мари почерпнул эту информацию из неизданных воспоминаний Жака д’Андюрена, младшего сына графини. В них Жак д’Андюрен рассказывал, как его мать перед отъездом из Бейрута в Мекку делилась с ним своими сомнениями по поводу Сулеймана, по ее словам единственного «слабого звена» в ее плане: Сулейман, воля Сулеймана, вожделение Сулеймана могли стать самыми опасными помехами на ее пути. В Мекке и в Неджде она рисковала оказаться полностью в его власти; ее «муж-пропуск» мог распоряжаться (во всяком случае, она так думала) ее жизнью и смертью, — стало быть, по логике вещей она тоже должна была иметь возможность покончить с ним. Поэтому она попросила сына купить в Бейруте на ее деньги яд, объяснив, что ей нужно отравить собаку, большого пса, очень большого, чтобы он умер быстро и без мучений. Этот порошок она хранила в коробочке из-под кальмина, высыпав оттуда безобидное лекарство.
Больше об этом ничего не известно.
Франсуа-Мари смотрел на нас, очень довольный своим эффектным рассказом. И тут заговорила Сара; она встала на минутку, чтобы согреть руки над гаснущими углями.
— Есть еще одно забавное совпадение: Аннемари Шварценбах приезжает в Пальмиру во время своего второго путешествия на Восток по дороге из Бейрута в Тегеран; ее сопровождает муж Клод Кларак, секретарь посольства в Иране. Она описывает свое пребывание в «Зенобии» и встречу с Маргой д’Андюрен в новелле под названием «Бени-Зейнаб», где высказывает предположение, что та действительно отравила мужа… Или, по крайней мере, способна была сделать это, учитывая ее характер — характер не отравительницы, а в высшей степени решительной женщины, готовой смести все препятствия на своем пути, мешающие ей достичь поставленной цели.
Жюли и Франсуа-Мари, видимо, были согласны с ней.
— Жизнь Марги — прямая метафора жестокости, колониальной жестокости, подлинная парабола жестокости. Вскоре после того, как все ее административные проблемы более или менее уладились и она вернулась в Пальмиру, ее муж Пьер д’Андюрен трагически погиб под ударами чьего-то ножа. Все решили, что это месть родни Сулеймана, хотя сама Марга и ее сын подозревали в этом (они так и заявили) заговор французских офицеров, организовавших это преступление. Она возвращается во Францию как раз перед войной, переживает оккупацию, курсируя между Парижем и Ниццей и занимаясь незаконной перевозкой и продажей драгоценностей, опиума и многого другого; в 1945 году ее старший сын кончает жизнь самоубийством. В декабре 1946 года Маргу арестовывают, обвинив в отравлении ее крестного сына Раймона Клерисса, работавшего связным в Сопротивлении, — вот когда пресса набрасывается на нее, обвиняя как минимум в пятнадцати убийствах, шпионаже, сотрудничестве с бандой Бонни и Лафона[270], в связях с парижскими преступниками — агентами гестапо и еще бог знает в каких злодействах. Все эти нападки многое говорят о французских фантазмах периода Освобождения; чего в них только не намешано — тут и колониальные мифы, и военная шпиономания, и воспоминания о Мате Хари и о преступлениях доктора Петьо[271] — врача, сгубившего шестьдесят три человека, за что он и был гильотинирован. Однако через несколько дней Маргу освобождают за отсутствием улик. Правда, незадолго до своей смерти она полунамеками дала понять сыну, что замешана в этом деле; вот и все, что нам известно о темной судьбе «королевы Пальмиры».
Сара обращает наше внимание на жадный интерес, с которым общественность всегда относилась к этому коктейлю — сексуальность-Восток-жестокость; оказывается, есть такой роман — «Марга, королева Пальмирская», — который, не будучи сенсационным, тем не менее до сих пор потакает низменным инстинктам публики: в нем красочно описаны приключения графини д’Андюрен. По ее словам, эта книга, не претендующая на правдоподобие и на точность фактов, старательно выпячивает самые «восточные» аспекты этой темы — роскошь, наркотики, шпионаж и жестокость. Для Сары же личность Марги представляла интерес в первую очередь ее страстной тягой к свободе — такой безграничной, что она даже не принимала в расчет жизнь окружающих. Марга д’Андюрен любила бедуинов, пустыню и Левант именно за эту свободу, на самом деле, конечно, воображаемую и уж наверняка преувеличенную; в ней она надеялась достичь полного самовыражения. Увы, она оказалась не на высоте своих упований — или, вернее, так истово добивалась этого, что вожделенная свобода выродилась в криминальную гордыню, в конце концов сгубившую ее. Марге каким-то чудом повезло лишь в том, что топор палача или кинжал мстителя не настиг ее в молодости: она долгие годы насмехалась над судьбой и законами, избегая смерти.
Бильгер тоже встал, чтобы согреться у огня: воздух становился все холоднее и резче; огни в городе у подножия нашего холма гасли один за другим; время близилось к полуночи. Но в отеле «Зенобия» свет все еще горел, и я подумал: интересно, вспоминает ли нынешний персонал об этой мнимой графине и подлинной убийце и о ее муже, умершем в самом сердце этой пепельно-серой пустыни, которая никак не выглядела в этой ледяной тьме приятным местом, да и вообще (этой мыслью я не решился поделиться с моими спутниками) не отличалась той волшебной красотой, какую ей приписывали.
Терпимость Сары по отношению к преступницам, предательницам и отравительницам остается для меня тайной, а ее интерес к темным сторонам человеческой души слегка напоминает страсть Фожье к злачным местам городов; насколько я знаю, Сара никогда не была шпионкой и, слава богу, никого не убивала, но ее почему-то всегда тянуло ко всяким ужасам, монстрам, преступлениям и человеческим внутренностям — вспомнить хотя бы тот день, когда я расстался здесь, в Вене, с моим «Standart», чья обложка цвета павианьего зада вполне соответствовала багровым лицам посетителей кафе «Максимилиан», близ Вотивкирхе; после того как я отказался от посещения санатория, где скончался Кафка, она потащила меня (а я еще протестовал, идиот этакий, — странный способ понравиться девушке; иногда я поступаю — как, впрочем, и все мы — прямо вопреки голосу сердца!) в Музей криминалистики, расположенный на первом этаже и в подвале красивого здания XVIII века в Леопольдштадте