— Иногда. Когда это нужно, — ответил я.
— Это то, что является основополагающим в вашем характере, не так ли? Иметь множество возможностей, но пользоваться ими когда это нужно, — пояснил он. — Вы ведь мне устроили полёт не для того, чтобы продемонстрировать свою силу?
Я нахмурился, никогда не любил излишнее копание в голове. Просто так удобнее было в тот момент, и всё. Иван примиряюще улыбнулся:
— Это не обвинение, Александр Лукич. Я пытаюсь объяснить, как это работает у меня. Прежде чем научиться считывать чужие намерения, я разобрался со своими. Что мною движет и почему. Прочувствовал собственные желания, понимаете? Чтобы понять, как отличить чужие.
Вот это уже было более доходчиво. Я кивнул, прогоняя через себя эту мысль. Если взять за основу спектра эмоций мои собственные, только честно, то будет хоть какая-то система оценки.
— А теперь попробуйте определить, что они чувствуют? — Иван вновь указал на шхуну.
Там творилось нечто невообразимое. Эмоции били фонтаном и стихия под судном уступала этому буйству. Разобрать среди десятков вспышек что-то общее было непросто.
— Хм, страх? — определился я с самым сильным чувством.
— Отлично! — обрадовался Аврамов, словно я сдал экзамен. — Какой страх? Чувство понятное, но его разновидностей, а значит и предпосылок, может быть много.
Вот что значит задавать правильные вопросы! Я мгновенно понял, о чём он говорит. Страх смерти может вынудить на поступки, ранее невозможные. Страх проигрыша на отвагу. Страх неизведанного на смелость преодолеть эту грань.
Страх — это не то, что ведёт к дурному. Наоборот. Пока человек хоть чего-то боится, он думает. Он принимает решения, выбирает новый путь.
— Вот чёрт, — тихо выругался я.
Люди, что были на корабле, боялись. Кто-то погибнуть, кто-то нового опыта, кто-то окружающей толпы. Но над всем этим довлел интерес. Магия и любопытство устремляли шхуну и пассажиров вперёд. Туда, где уже расцветал морок древней битвы. Отсюда было не очень хорошо видно, но я заметил дымовую завесу на горизонте и вспышки пушек.
— Правильно ли в попытке защитить свою жизнь пойти против… к примеру, государства? — негромко спросил менталист.
— А правильно задавать такой вопрос, когда это всего лишь теория? — хмыкнул я.
— Вот! — торжествующе воскликнул Иван. — Не надо пытаться выяснить вещи, теоретически возможные. Так любого будешь подозревать. Много ли людей оказывается в действительно сложной ситуации? Выбора между своей жизнью и чем-то глобальным? Вот там, — он ткнут пальцем в небо. — Есть хоть один такой?
— То есть вы ведёте к тому, что не нужно усложнять? — сделал вывод я.
— Верно! Отталкиваться от простых вещей. У каждого из нас есть своя история, у каждого она не состояла из сплошных удовольствий. Так просто не бывает, ваше сиятельство. Каждый что-то терял, и кого-то. Каждый принимал решения, о которых жалеет. Это жизнь, иначе не может быть. Вам важно, как люди поступали в прошлом или чему это их научило в настоящем?
Я пристально посмотрел на Аврамова. Он даже лучший менталист, чем мне показалось сначала. Мог бы стать отличным маготерапевтом, если бы захотел.
— Вы знаете, чего хотите? — провокационно спросил он.
— Всего, — ответил я без промедления. — Всего и конкретного.
— Вы знаете, чего хочу я? — чуть тише продолжил мужчина.
Для меня это было столь очевидно, что я сразу и не сообразил, зачем он задаёт этот вопрос. Главное желание Аврамова было на поверхности — ходить. Даже не желание, одержимость, ведующая его по жизни. Стержень, не дающий отчаяться и вместе с тем пожирающий изнутри. Но дело было в балансе. Иван не позволял этой мании управлять его жизнью. Страстно желал, но не отвергал всё прочее.
А ещё в нём было такое чувство вины за давний поступок, что определило практически всю сознательную жизнь. Это и правда он сжег того шамана. За то, что он собирался сделать. Решение, которое изменило всё. И не в худшую сторону, как по мне.
Именно то решение помогло менталисту ощущать остро вещи, недоступные прочим одарённым. Понимание себя и своих мотивов. Пусть он судил их строго.
— Справедливости, — медленно сказал я. — Вы хотите справедливости.
Половину жизни он установил ценой за то решение. И честно расплатился. Сколько же противоречий было лишь в одном человеке. Сколько их может быть в том, кто прикоснётся к артефакту? Чёртова прорва.
Что же главное?
— Вы знаете, чего я хочу, — Аврамов печально улыбнулся. — А теперь скажите, что я чувствую.
Он не ставил барьеров, кроме естественных, свойственных каждому. Так что для меня не стало сложным считать отношение. Вот оно! Чёрт побери, но снова вопрос баланса. Самых потаённых желаний и стремлений, и отношения к этому.
Я не просто поставлю его на ноги. Он у меня бегать по пляжу будет, запуская воздушных змеев.
Глава 17
Иван Аврамов мне помог буквально за один миг понять, как же сделать артефакт, чтобы он работал без ошибок.
Всё оказалось просто и лежало на поверхности. В голове может одновременно существовать уйма противоречивых вещей, на которое влияет уйма внешних факторов. Да и внутренних тоже, понятное дело.
Но суть всегда в одном — в отношении. Это как, если очень грубо сравнить, когда один от ушибленного мизинчика на ноге страдает ещё долго. Да, это очень больно… Но вот другой, сломав руку, спокойно переносит боль гораздо сильнее. И дело не в болевом пороге, а реально в отношении.
В общем, в моей голове всё уложилось в схему.
Мы ещё долго беседовали с менталистом. По правде говоря, в этом не было необходимости. Но на террасе было так хорошо, а адмирал продолжал угощать вкуснейшей едой… Ни мне, ни Ивану банально не хотелось уезжать.
Корабль уже успел вернуться, и его пассажиры немного радостно пошумели на берегу, наперебой выспрашивая детали у графа Волкова, который отправился к ним.
Судя по всему, адмирал перестал бояться и смущаться — его уверенный голос доносился даже до нас. Лишь чайки перекрикивали его, носясь над волнами и охотясь на мелкую рыбёшку.
Завтрак незаметно перетёк в обед, а тот постепенно грозился стать ужином.
Когда журналисты уехали, адмирал присоединился к нам и рассказывал походные байки. Рассказы его были совсем нереалистичными, но оттого не менее увлекательными. Ему хотелось верить.
Я, как и планировал, отдыхал. И вместе с этим тренировался, постоянно проверяя то Ивана, то графа.
Но с ними было очень просто. Оба мужчины расслабились и перестали скрывать что-либо. Морской волк, в принципе, таким был с момента нашего знакомства. Да и менталист показался мне искренним.
— А ваш вопрос, Александр Лукич, — сказал мне Аврамов, пока адмирал ходил за очередным шедевром на кухню. — Будет решён. Ну, с этой особой, не умеющей себя вести…
Я не сразу понял, что он о тётушке. И обернулся в поисках лишних ушей, от которых он пытался скрыть тему. Никого в округе не было. Вероятно, то была привычка менталиста так говорить, учитывая его любопытную сестрицу.
Кивнув ему в знак благодарности, я перевёл взгляд на горизонт.
До заката пара часов. Солнце поздним летом садилось уже не так поздно, и до ужина тоже останется немало времени. Пожалуй, можно успеть.
Почти весь день на море, с этим невероятным видом и приятной компанией, дали мне ощущение, что отдыхал я несколько дней. Да и не сиделось мне на месте, когда была интересная задачка. А у меня их было сразу несколько.
— Благодарю вас за помощь, — поднялся я и поклонился. — Ваш вопрос тоже будет решён, — не удержался я, подмигивая ему.
Но Аврамов только рассмеялся. Ему тоже на пользу пошёл этот день. Тем более адмирал уговорил его остаться на ужин, пообещав какое-то блюдо, от которого он бегать начнёт. По-доброму пошутил, и Ивану это тоже понравилось. Пожалуй, над его увечьем ещё никто не шутил. А порой это нужно, чтобы отпустила эта натянутая внутренняя струна, вынуждающая всегда быть наготове.
Я оставил их в наилучшем расположении духа и прошёлся по берегу, опасно перепрыгивая по камням.
Полюбовался на шхуну, пережившую свой первый полёт с важными гостями. Корабль выглядел целым. И чистым, что немаловажно после подобного испытания.
Даже немного жалко стало, что не поучаствовал — увидеть бы первую реакцию людей на нашу общую работу. Мастер иллюзий под руководством исторички наверняка сотворил нечто потрясающее.
Ну ничего, устрою себе отдельный вылет и возьму с собой домашних.
— Хакан, — тихо позвал я вслух, остановившись на краю скалы.
Я мог обратиться к нему мысленно, но для меня было приятнее общаться с элементалем так, по-настоящему. Как и, например, лично приезжать даже для короткой беседы. В крайнем случае звонить, и очень редко обходиться сообщениями.
В этом я, пожалуй, был настолько несовременным, что порядком настораживало не только Тимофея, но и моего более взрослого помощника Людвига.
Рыжий так постоянно сидел в телефоне, что-то строча там с невероятной скоростью. С Екатериной они почти лишь так и общались.
А мне нравилось беседовать. Видеть эмоции или слышать, как меняется тональность голоса… Всё же память молодого графа, в которой такой формат общения был привычным, не смогли этого изменить.
— Искандер-амир, — появился рядом джинн и низко поклонился.
Ему тоже нравилось, когда я разговариваю с ним не в мыслях, а вот так.
Я усмехнулся, представив, что бы стало с телефоном в его огненных руках. Хакан недоумённо вскинул брови — мои мысли дошли до него чем-то странным, то есть именно тем, как я себе это вообразил.
— Связь нашу не нарушить и тысячью миров, — пропел джинн, поняв, что думал я именно о связи с ним. — Пока за грань не уйду я, везде услышу зов ваш, Искандер-амир.
Его слова снова заставили меня задуматься, сколько же я не знаю. И как мне повезло, что я могу всё это узнать. И тысячи жизней не хватит, и это прекрасно!
— Не обращай внимания, — улыбнулся я. — Не об этом я волнуюсь.