ржуазно-демократической революции), интеллигенция, боюсь, тоже готова впасть в крайность: под лозунгом «интеллигентского космополитизма» примириться с уничтожением, подавлением и жестокой эксплуатацией народа.
Соображение первое. Интеллигенция работает головой. Разрабатывает стратегию, тактику, технологию научного, культурного, общественного развития. Однако все ее теории не выйдут из стен кабинетов в жизнь, если не будет рук, ног, тел, способных воплотить эти теории. Даже достигнув 35–40 % от численности населения, как в США или Германии, интеллигенция любой страны будет нуждаться в исполнителях, проводящих в жизнь разработанные в лабораториях и в тиши библиотек принципы, а если нужно, то и умирающих за эти принципы. Народ как особый вид природных ресурсов — точка приложения сил интеллигенции, ее архимедов рычаг. Так обстоит дело во всем мире. Но ведь рабочий инструмент положено беречь, охранять, заботиться о нем. Это, в первую очередь, относится к собственному народу как части собственной нации. Довольно глупо было бы русскому интеллигенту работать в расчете на претворение его теорий в жизнь, скажем, китайским, бразильским или американским народом, отворачиваясь при этом от данного природой, историей и судьбой родного русского народа.
Соображение второе. Хотя демократия и стремится «отменить» аристократию, но селекция в обществе никогда не прекращалась и не прекратится. Никто не может предсказать, в семье ли потомственного интеллигента или рабочего, или крестьянина родится одаренный умственно ребенок. Интеллигенция не может и не должна рекрутироваться только из себя самой: это против правил евгеники. Народ — это природный ресурс и для воспроизводства интеллигенции. И он останется таковым в обозримом будущем.
Соображение третье. Будущий интеллигент растет не в изоляции: вокруг него люди. Идентифицируя себя с той или иной группой, слоем, классом, он сознательно вбирает в себя, выстраивает в себе характерные черты этой группы, этого слоя, класса и отталкивает, изживает в себе характерные черты тех групп и классов, с которыми чувствует свою неоднородность и антагонизм. В итоге в нем аккумулируются не только родовые свойства и качества интеллигента, но и своего рода антисвойства, антикачества, которыми он обязан критическим наблюдениям за людьми физического труда. Среди народных свойств, негативно оцениваемых интеллигенцией, назову, в первую очередь, безразличие ко многим духовным ценностям и предпочтение им ценностей материальных, недисциплинированность, коллективизм, недооценку самостоятельного значения умственного труда и учебы, знаний, наплевательское отношение к себе, своим способностям и здоровью и т. д. Таким образом, народ — образец не-подражания для интеллигенции. Многие ее достоинства суть его преодоленные недостатки.Вместе с тем, выделяясь из народной среды и отделяясь от нее, интеллигент первого поколения, естественно, стремится сохранить то хорошее, что приходилось ему видеть в родных и близких, в соседях и т. д. В результате, весьма многие его свойства и качества оказываются отражением (прямым и обратным) свойств и качеств породившего его народа.
К чему в политике должен стремиться русский интеллигент, какой строй сознательно утверждать и строить? Это должно быть русское национально-демократическое государство по форме и технократическое общество по содержанию.
Надо ясно и четко осознать и обозначить приоритеты. Для прорыва в постиндустриальное общество, для занятия в нем командных высот государство Россия должно определить как привилегированный (и правящий) класс — технократию, и все усилия народа направить на создание ей оптимальных условий для творчества.
Нельзя забывать ни на минуту, что главная производительная сила современности (и обозримого будущего тоже) — это наука. Уже сегодня она кормит, одевает и духовно обеспечивает человечество, в том числе рабочих, крестьян, военных и гуманитариев. А наука, в т. ч. технологии, — в головах технократов.
Поэтому крестьяне должны кормить технократов, рабочие — делать для них необходимую продукцию, военные — защищать их, гуманитарии — развлекать, дарить духовные импульсы, будить творческую мысль, предприниматели — вкладывать в них деньги. Все это стократ окупится для каждого! (Убедительный пример: уже сегодня доход США от торговли патентами и лицензиями в 2,3 раза выше, чем от торговли товарами, и эта пропорция растет.)
Надо заставить все сословия и классы понять необходимость первоочередного обеспечения именно технократов всем лучшим, что у нас есть, убедить в естественности их привилегий и прерогатив. Это — и только это! — подхлестнет эволюцию, направит ее по верному пути.
Итак, основной акцент государство должно делать на развитии не столько непосредственно производственной базы, сколько науки (фундаментальной и прикладной). Это первая необходимость первой очереди.
Вторая необходимость первой очереди — дотирование сельского хозяйства в объемах, обеспечивающих национальную безопасность. Поскольку в отличие от большинства товаров промышленного производства, продукты питания непосредственно влияют на здоровье нации.
Соответствующей должна быть социальная политика, планомерно преобразующая пропорции социальных страт в сторону увеличения классов интеллигенции и крестьянства, в том числе фермерского, за счет сокращения рабочего класса. В противном случае возникает угроза массовой безработицы и прогрессирующей депопуляции русского народа. Что может обессмыслить всю «русскую перспективу» вообще.
Заботы об укреплении и развитии русского исторического сознания в массе русского народа, об очищении его от мифов — долг интеллигенции. Она должна отчетливо видеть, хорошо понимать и не забывать о том, что русская интеллигенция может существовать, развиваться и действовать лишь до тех пор, пока существует русская нация и русский народ как ее составляющая.
А они, в свою очередь, существуют, пока идентифицируют себя как русских.
Глобализация
Спорят и рассуждают об этом феномене много (есть даже целый институт проблем глобализации), а в подтверждение его реальности выдвигают, главным образом, четыре соображения:
1) мир становится единым в смысле информационном, в любой точке мира вы подключаетесь к интернету и получаете нужную информацию — и обратно: нечто, произошедшее где угодно, становится тут же известным везде, где угодно;
2) мир становится единым (или почти единым) в смысле финансовом, вы можете, не сходя с места, совершить сделку в любой точке мира, а попав в другую страну — обменять одну валюту на другую или использовать электронные деньги;
3) мир становится единым в смысле разделения труда в процессе создания промышленных и всех иных продуктов, транснациональные корпорации обеспечивают занятость населения, независимо от страны проживания;
4) мир становится единым в смысле быстрого и легкого достижения любой точки земного шара с помощью современных транспортных средств: тринадцать часов полета, и вы хотите — в Нью-Йорке, хотите — на Камчатке.
Отсюда делается вывод о неизбежном полном единстве мира, о его столь же неизбежной конечной однополярности и о существовании некоего единого, якобы, человечества, которому, ясное дело, просто необходим единый центр управления — единое мировое правительство (претендент на роль управляющего центра особо не прячется). Нам внушается мысль, что глобализация неотвратима и необратима и что финал ее — «конец истории» — именно таков, как сказано выше.
Но так ли это все на деле? Нет, не так.
Глобализация почти всегда происходит, в полном соответствии с диалектикой, в борьбе двух (или более) конкурирующих, противоборствующих проектов. Исключения (например, Монгольский проект) крайне редки.
Так, проекту Эллинскому, олицетворяемому Александром Македонским, на деле в течение долгого ряда предшествующих десятилетий противостоял проект Персидский. В ту эпоху он олицетворялся Дарием, но до Дария были Кир, Ксеркс, Камбис и другие персидские цари, агрессии которых противостояло эллинское сообщество и борьбе с которыми отдал всю жизнь отец Александра, царь Филипп. Александр лишь сумел добиться решительного перелома в этой затянувшейся борьбе за мировое господство.
Римскому проекту яростно и с переменным успехом (Ганнибал стоял под священными стенами Рима) противостоял проект Карфагенский.
Арабам противостали франки.
Испанцам — англичане.
Англии — Испания, Франция, Германия по очереди.
Франции — Англия.
Германии — Россия (в т. ч. СССР).
России (в обличье СССР) — Америка.
Сегодня мы видим, что Американскому проекту глобализации чем дальше, тем больше противодействует Исламский проект, тоже претендующий на глобальность. За ним вырастает гигантская тень Китайского проекта. А внимательный взгляд различит за этой тенью и Индийский, и Бразильский проекты…
Пока мы, русские, сами были носителями глобализационной идеи (коммунизма и всемирной советской власти), мы были глобалистами. Это естественно.
Что будет, если мы постараемся вписаться в столь убедительно, картинно торжествующий ныне, но исторически обреченный на относительно скорую гибель проект глобализации а-ля США (плюс Израиль)? Вдруг наши правители соблазнятся посулом вхождения в неоимперскую элиту, в пресловутое «мировое правительство»? Захотят приобщиться к могуществу «последнего суверена»? В этом случае нас, русских, используют как буфер, как пушечное мясо, как один большой природный гео-и биоресурс, переведут на нас по возможности стрелки агрессивного потенциала Исламского, а там и Китайского проектов…
В результате во внешней политике мы получим — зону враждебности и отчуждения по всему периметру границы: со стороны мусульманского, яро-антиамериканского Юга, равно как и со стороны латентно промусульманского и антиамериканского Запада, а также со стороны Китая, который болезненно реагирует на любое усиление Америки (и особенно на укрепление российско-американских и российско-натовских отношений) и неизменно и дальновидно поддерживает мусульман на Ближнем Востоке.