Вместо отвращения я вижу, как ее зеленые глаза загораются от восторга.
– Серьезно? Расскажи мне все.
Мы стоим в очереди за женщиной, которая пытается спорить с тремя детьми младше пяти лет. Они похожи на щенят, неспособных оставаться на месте, подпрыгивающих от сахарного кайфа, под которым они, несомненно, и находятся.
Я провожу языком по нижнем губе и подмигиваю Мак.
– Расскажу позже. Наедине.
– Дразнишь.
Мы подходим к прилавку, где я покупаю нам два пакетика сахарной ваты. Маккензи с жадностью выхватывает одну, отдирает огромный пушистый кусок и засовывает в рот розовое облачко.
– Бже, как хрошо. – Ее слова искажены из-за полностью набитого рта.
В голове тут же всплывают кадры из эротических фильмов, пока я смотрю, как она сосет и глотает сладкое лакомство. Мой член утолщается под молнией, и мне трудно сосредоточиться на том, о чем она болтает.
– Ты знал, что сахарную вату изобрел дантист?
Я моргаю, возвращаясь к реальности.
– Серьезно? Вот тебе и прекрасный способ для поиска будущих клиентов.
– Гений, – соглашается она.
Я лезу в пакет и отщипываю кусочек. Сахарная вата тает в тот момент, когда касается моего языка, сладкий вкус вызывает прилив ностальгии и устремляется прямо в мою кровь. Я снова ощущаю себя маленьким ребенком, когда мои родители были рядом и все еще любили друг друга. Они приводили меня с Эваном на набережную, разрешали нам объедаться фаст-фудом и сладостями и позволяли нам сходить с ума. Мы ехали домой, смеясь и чувствуя себя настоящей семьей.
Когда нам с Эваном исполнилось шесть лет, их отношения превратились в сплошные ссоры. Отец начал больше пить. Мама искала внимания и признания со стороны других мужчин. Они расстались, а мы с Эваном стали для них не так интересны, как выпивка и секс.
– Нет, – приказным тоном говорит Мак.
Я снова моргаю.
– Что «нет»?
– У тебя тот самый взгляд. Ты о чем-то задумался.
– Не задумался.
– Точно задумался. Твое лицо словно говорит: «Я потерялся в своих мрачных мыслях, потому что я весь такой несчастный плохой парень». – Она бросает на меня суровый взгляд. – Заканчивай с этим, Хартли. Мы говорили об очень важных вещах.
– Мы говорили о сахарной вате, – сухо напоминаю я.
– И что? Эта тема может быть вполне себе содержательной, – самодовольно произносит она, приподняв одну бровь. – Знаешь ли ты, что ученые пытаются использовать сладкую вату для создания искусственных кровеносных сосудов?
– Звучит как абсолютная ерунда, – веселюсь я.
– Совсем нет. Я читала об этом однажды, – настаивает Маккензи. – Волокна сахарной ваты очень тонкие. Они такого же размера, как наши кровеносные сосуды. Я не помню точного процесса, но основная мысль такова: сладкая вата – это прорыв в медицине.
– Это лженаука.
– Клянусь тебе.
– Сошлись на свой источник.
– Какой-то журнал.
– Оооо, конечно! Какой-то журнал – самое уважаемое из изданий.
Она смотрит на меня.
– Почему ты не можешь просто признать, что я права?
– Почему ты не можешь признать, что можешь ошибаться?
– Я никогда не ошибаюсь.
Меня пробирает смех, из-за чего она сверлит меня сердитым взглядом.
– Я убежден, что ты споришь просто ради спора, – усмехаюсь я.
– А вот и нет.
Я смеюсь сильнее.
– Видишь! Ты жутко упрямая.
– Вранье!
Высокая блондинка, держащая за руку маленького мальчика, хмурится, проходя мимо. Восклицание Мак, вероятно, встревожило эту женщину.
– Все в порядке, – уверяет ее Мак. – Мы лучшие друзья.
– Мы заклятые соперники, – поправляю я. – Она всегда кричит на меня, мэм. Пожалуйста, помогите мне выбраться из этих токсичных отношений.
Женщина одаривает нас одним из тех «вы неисправимы» взглядов, которым смотрят все люди за сорок, когда общаются с неразумными детьми. Ну и пускай. Нам обоим за двадцать.
Мы продолжаем прогуливаться по набережной и останавливаемся, чтобы понаблюдать, как какой-то придурок швыряет дротики в стену из воздушных шаров, пытаясь выиграть огромную мягкую игрушку для своей девушки. Сорок баксов спустя он по-прежнему без призовой панды, а подружка предпочитает теперь тратить больше времени, заглядываясь на меня, а не подбадривая его.
– Ты только посмотри на нее, – возмущается Мак, когда мы уходим. – Клянусь, она раздевала тебя глазами, пока ее бедный парень пытался произвести на нее впечатление.
– Ревнуешь? – улыбаюсь я.
– Нет. Просто поражаюсь. Ты, конечно, красавчик, Хартли. Не думаю, что хоть одна девушка не заценила тебя сегодня, пока мы здесь.
– Что тут сказать? Женщинам я нравлюсь.
Я не пытаюсь быть высокомерным. Это просто факт. Мы с Эваном действительно хороши собой, а красивые парни пользуются успехом у дам. Тот, кто считает иначе, просто наивный чудак. Когда дело доходит до наших основных животных инстинктов – к кому нас тянет в сексуальном плане, – внешний вид имеет значение.
– Почему у тебя нет девушки? – спрашивает Мак.
– Не хочу.
– А, я поняла. Мистер «я боюсь обязательств».
– Не совсем, – пожимаю я плечами. – Просто сейчас у меня другие приоритеты.
– Интересно.
Наши глаза встречаются, но длится это недолго. Я всего в нескольких секундах от пересмотра тех самых приоритетов, однако Мак сглатывает и меняет тему.
– Ладно, время для еще одного заезда, – объявляет она. – Мы достаточно долго дурачились.
– Пожалуйста, будь со мной помягче, – умоляю я.
Она просто фыркает в ответ и мчится на поиски нашего следующего смертельно опасного приключения.
Я смотрю ей вслед с легким недоумением. Эта девушка невероятна. Совсем не такая, как другие скучные клоны в Гарнете. Ей все равно, как она выглядит – волосы взлохмачены, косметика размазалась. Она непосредственна и свободна, что еще больше сбивает с толку: почему же она остается с этим придурком Кинкейдом? Что, черт возьми, такого Маккензи видит в этом парне, что делает его таким привлекательным в ее глазах?
– Объясни мне кое-что, – прошу я, когда мы приближаемся к какой-то огромной тарзанке, которая подбрасывает небольшую двухместную корзину с кричащими жертвами почти на двести футов в воздух.
– Если ты пытаешься оттянуть момент, это не сработает.
Мак подходит прямо к проводнику и вручает ему наши билеты.
– Твой парень… – начинаю я и обхожу ее, чтобы первым залезть в корзину.
Сотрудник привязывает меня ремнями и начинает свою речь, которая сводится к следующему: «Держите руки и ноги внутри кабинки, и, если это вас убьет, мы не несем никакой ответственности».
Впервые за сегодняшний вечер Мак нервничает, усаживаясь на сиденье рядом со мной.
– А что с ним?
Я тщательно подбираю слова.
– Ну, до меня доходили кое-какие слухи. И все они не очень-то хороши. И для девчонки, которая настаивает на том, что не желает быть под крылом своих родителей, их маленькой принцессой, ты слишком рьяно согласилась делать, как тебе велели, и начала встречаться с еще одним клоном из Гарнета. Вот я и думаю – почему.
Толстая связка шнуров, которая через мгновение унесет нас в ночное небо, поднимается по рычагам аттракциона, образующим над нами тупой угол.
– Это вообще не твое дело. – Выражение ее лица становится бесстрастным, а тон – враждебным.
Я задел ее за живое.
– Да ладно тебе. Если у вас какой-то охренительный секс или что-то в этом роде, так и скажи. Это я понимаю. Получаешь разрядку, верно? По крайней мере, уважительная причина.
Она смотрит прямо перед собой, как будто есть шанс, что ей удастся игнорировать меня в этой четырехфутовой жестяной банке.
– Я не стану говорить с тобой об этом.
– Знаю, что это не ради денег, – утверждаю я. – И тот факт, что ты никогда не говоришь о нем, подсказывает мне, что он не владеет твоим сердцем.
– Ты зашел слишком далеко. – Мак бросает на меня суровый взгляд, вызывающе вздергивая подбородок. Борется со мной всеми силами. – Честно говоря, мне стыдно за тебя.
– Неужели, принцесса? – Ничего не могу с собой поделать. Выводить ее из себя – это так горячо, так возбуждает. – Когда ты в последний раз удовлетворяла себя, думая о нем?
– Отвали. – Ее щеки становятся алыми. Я вижу, как она закусывает внутреннюю сторону щеки, а затем закатывает глаза.
– Скажи, что я неправ. Скажи, что, как только он входит в комнату, ты заводишься.
Жилка на ее шее пульсирует. Мак усаживается на сиденье, скрещивая лодыжки. Когда ее взгляд скользит по мне, она облизывает губы, и я знаю: она думает о том же, что и я.
– Есть более важные вещи, чем химия, – говорит она, и в ее голосе слышится неуверенность.
– Бьюсь об заклад, ты убеждала себя в этом годами. – Я наклоняю голову. – Но, возможно, теперь ты уже не так в этом уверена.
– И почему же?
– Итак, – объявляет проводник, – приготовьтесь. Начинайте отсчет от десяти. Готовы?
А, к черту.
– Я взываю к памятному моменту, – заявляю я.
– Что?
«Восемь, семь», – доносятся слова сотрудника.
– Пари, которое мы заключили, помнишь? В ночь, когда познакомились. Что ж, кажется, я выиграл, и я знаю, чего именно хочу в оплату долга.
«Шесть. Пять».
– Купер…
«Четыре. Три».
– Поцелуй меня, – хрипло произношу я. – Или скажи, что не хочешь меня.
«Два».
– Что выбираешь, Маккензи?
«Один».
Глава четырнадцатая
Нас подбрасывает в воздух, и на несколько душераздирающих мгновений у меня все внутри переворачивается. Мы словно застыли во времени. Придавлены гравитацией, земля исчезает под нами. Короткий захватывающий момент невесомости приподнимает нас с сидений, а затем натяжение канатов слегка ослабевает, и мы дважды подпрыгиваем над самой высокой точкой. Я поворачиваю голову, и тут губы Мак находят мои.
Это как удар током, пламя ее губ обжигает меня.