Ничего подобного Каали Сенг даже не слышал. Ему просто повезло. Но разве везет не тем, кто этого достоин?
Внимательный, строгий и как будто слегка растерянный взгляд мага Амарикуса одержимый не принял во внимание. Он стал победителем, важной фигурой в партии де Валансьена, и с этого момента звезды должны были одарить, наконец, его своей благосклонностью.
За первым заданием очень скоро последовало второе. Поскольку дело касалось айлакцев, Каали Сенг счел уместным напустить на них Далиравару и не ошибся. Резня, устроенная ракшасом, произвела на непокорных нужный эффект. Третье поручение – добыча информации – и вовсе оказалось пустяковым. Чаровница Йоналишарма вытянула из доверенного лица генерал-губернатора все, что требовалось для его политического уничтожения.
Частота уроков с Ван Ши постепенно свелась к одной-двум лекциям в неделю. Ча-тао, имевший о демонах лишь умозрительное представление, перестал приносить пользу, и его отослали на родину. За Каали Сенга взялся Амарикус. В перерывах между осуществлением замыслов де Валансьена одержимый постигал все более и более сложные заклинания. Привыкнув к методике колдуна, он начал продвигаться в обучении гораздо быстрее, чем до того с Ван Ши, и наставник как будто даже потеплел к нему при личном общении. На публике Амарикус продолжал держаться высокомерно и отстраненно. "Зависть, не иначе», – говорила Йоналишарма.
Так прошел год. За этот срок Каали Сенг навострился избавляться от врагов государства едва ли не эффективней, чем пользоваться столовыми приборами. Не одобрявший убийства де Валансьен ценил его способности, но еще выше ставил соблазнительную Йоналишарму. В общем, доверяли Каали Сенгу все сильней и сильней. Молодой махаристанец стал первым цветным по происхождению членом Партии Справедливости и Равенства. Он получил допуск в салоны посольского квартала, завел знакомства в среде эльветийцев и даже переспал с одной белой женщиной, оскорбив тем самым ревнивую Йоналишарму и, судя по всему, Амарикуса – единственного сподвижника де Валансьена, который выступал против возвышения чужака.
Де Валансьен ко времени взлета уже являлся вторым лицом Ай-Лака. Генерал-губернатору, старому монархисту, не растерявшему, тем не менее, остатков представлений о социальной справедливости, он сочувствовал, но долго находиться в тени не желал и не мог себе позволить. Главной целью амбициозного эльветийца была единоличная власть.
– Коллегиальное управление, – говорили на собраниях Партии единомышленники де Валансьена. – Разве ты забыл о нем, Филипп?
– Она невозможна в этой стране, с этим народом. Совместно с вами я могу вести в будущее Эльвецию, но не Ай-Лак. Восточным людям нужна диктатура, но диктатура, скрывающая свое настоящее обличье и – самое главное – действующая на благо общества.
Партийцы кивали, но не оставляли попыток вернуть лидера на позиции чистого социализма с его народовластием и господством общих интересов. Не встревали в дискуссию только сам Каали Сенг (ему было плевать на благо айлакских обывателей) и Амарикус, поднаторевший в политике не хуже де Валансьена и считавший пререкания пустой тратой времени.
Как-то раз в самый разгар сезона дождей Каали Сенг, прогуливаясь по Хаймину, заметил де Валансьена у какого-то памятника. Ревизор мок под ливнем, завороженно глядя на сидевшего в позе лотоса каменного мудреца с вислыми усами и длинной тонкой бородой.
– Ты знаешь эту историю, друг мой? – спросил эльветиец приблизившегося Каали Сенга.
Одержимый помотал головой.
– Шати Сау жил лет пятьсот назад или около того, в эпоху кхайских войн. Он был низшим чиновником ведомства внешних сношений захваченного кочевниками харду Че-Тао. Служил великому хану. Но прославился тем, что спас Ай-Лак от вторжения войск Кхай-нама. Сохранил независимость чужого государства.
Де Валансьен привстал на цыпочки и приложил три пальца к сандалии Шати Сау.
– Это единственный из памятников в честь чужеземцев на этой земле, – проговорил он. Слова терялись в шуме дождя. – Я хочу встать рядом с ним, Каали Сенг.
Он подошел к одержимому и стиснул его плечи.
– Ты со мной?
– У вас нет необходимости задаваться таким вопросом.
– Хорошо. Очень хорошо. Большего мне и не требуется. Верность, друг мой, – непростая штука. Сегодня ты убиваешь по моему приказу, а завтра велишь демону всадить мне в спину серп.
– Я не понимаю, к чему вы говорите это. Разве я давал повод усомниться в преданности?
Де Валансьен усмехнулся.
– Прошлое неважно. Я должен быть уверен в тебе в любой момент времени. Мои слова об этом.
Он провел рукой по волосам.
– Давай-ка поищем сухое местечко, друг мой. У меня к тебе есть особый разговор.
– Знаешь, в чем разница между той страной, откуда я явился, и Ай-Лаком? – спросил де Валансьен, расположившись напротив Каали Сенга в приватной комнате опиумного дома.
От трубки ревизор отказался, заказав чаю и рисового печенья. Мокрый пиджак он бросил на пол, и одержимый питал сильные сомнения, что он заберет его после беседы.
– Я не бывал на западе.
– Это поправимо. Но потом. Сначала ты должен кое-что уяснить, Каали Сенг, мой верный соратник и друг. Ты занимаешься опасными вещами, но они не представляют и десятой доли той угрозы, с которой я сталкиваюсь повсеместно и ежесекундно. По моим расчетам, враги готовятся нанести удар лично мне, обезглавить нашу Партию и остановить прогресс.
Де Валансьен прервался на глоток зеленого чая.
– Мы не допустим этого. Наш выпад будет первым и решительным. Возвращаясь к теме различий между государствами, поведаю тебе, что в Лутеции я, скорее всего, был бы уже давным-давно мертв. Но это там. Там, где в противниках ходят не дряхлеющие ставленники и списанные за ненадобностью генералы-алкоголики, а люди, у которых неплохо варит котелок. – Это просторечное выражение придало словам эльветийца большую значимость. – Для них мы пока что слабы. Но мы и не станем сильными, если...
– Если потерпим неудачу здесь, не отвоюем этот плацдарм.
И откуда взялось это слово?
– В точку! – Де Валансьен в восторге хлопнул ладонями по дивану, на котором сидел. – Именно так! Либо Ай-Лак будет нашим, либо Партия Равенства и Свободы вообще не достойна надежд, которые на нее возлагают.
Принесли печенье, и эльветиец, хрустя, опустошил половину тарелки, прежде чем продолжить обсуждение планов. Каали Сенга поразило, с какой охотой ревизор отвлекается на маленькие радости жизни, при этом фактически предопределяя судьбу целого народа.
– Возьми тоже, – насытившийся де Валансьен придвинул угощение одержимому. – Вкусное.
– Спасибо, я не люблю сладкого.
– Ах да. Махаристан, специи, острое карри, которое и ведром воды не запьешь.
– Карри нельзя запивать, его заедают рисом, – объяснил Каали Сенг. – Комки слипшегося риса забирают остроту.
– Да? Интересно.
– Мудрость тысячелетий. – Одержимый позволил себе краткий смешок.
– Обязательно попробую, – пообещал де Валансьен. – И, клянусь сердцем матери, устрою целый прием, где будут подавать только махаристанское карри в твою честь, если ты не напортачишь с тем, что я велю сделать.
– По-моему, я близок к догадке.
– Правда?
– Если мне не изменяет память, последние полвека пост уходящего в отставку генерал-губернатора традиционно занимает старший ревизор.
Де Валансьен кивнул.
– А что происходит в случае трагедии со старым генерал-губернатором?
– Не слышал о таком. Но разве велика разница между смертью и отставкой?
– Ты мне нравишься все же, друг мой, – рассмеялся ревизор.
– Спасибо.
– Не благодари, – сказал де Валансьен. – Действуй.
11. Чужие письма
Рейнольд еще не занял свой пост за стойкой рецепции-бара, а девушка не задавала лишних вопросов, так что Ги поднялся в свою комнату без задержек. На обратном пути из Железного Города он испытывал неприятное ощущение, словно сундучок песчаных гиен обжигал кожу. В каждом встречном Ги видел чудовище, прервавшее жизнь бедняг-кеметцев и готового к новому злодеянию.
В номере он быстро сбросил верхнюю одежду, обмыл в тазу руки, откопал в саквояже пару перчаток и натянул их. Хорошего мага-оперативника такая уловка не обманула бы, но Ги успокаивал себя видимостью защищенности.
Первым делом он занялся поиском письма, тревожившего ум Рейнольда. Оно лежало третьим в толстой стопке. Министр со смешной фамилией Фарс и его любовница многословно и витиевато благодарили блиц-отель за потрясающе организованную ночь. Судя по всему, в конверте, помимо послания, было еще и определенное количество денег, обеспечившее молчание Рейнольда. Ги отложил письмо и принялся за остальные.
Гиены работали продуктивно, но крайне неразборчиво. Наряду с документами, действительно способными принести выручку, в их подборке находились частные письма никому не интересных персон: врачей, адвокатов низшего пошиба, коррумпированных младших оперативников полиции. Все эти люди испытывали такую же нужду, как и сами кеметцы, и вряд ли смогли бы предложить за порочащие письма значительные суммы. Их пришлось отсортировать в отдельную стопку.
На руках у Ги осталось пять комплектов бумаг в отдельных конвертах. К ним шантажисты отнеслись с особым вниманием. Каждые документы были подписаны иероглифами родного языка кеметцев. Знаки гласили: "Принц Луи-Альбер", "Принц Франк", "Мануфактура Бофора", "ПСР" и "Амарикус". Первые три Ги отложил на потом. "ПСР" не могло означать ничего иного, кроме "Партия Справедливости и Равенства", а имя Амарикуса он слышал от бывшего шефа. Открыв конверт партии, Ги вытащил из него несколько напечатанных на гербовой бумаге деловых сертификатов. Такие ему часто приходилось видеть в папках Мирти и других сотрудников "Шедерне и партнеров". Обычно сертификаты заключались в случае купли каких-то крупных мануфактур, а также при фрахте кораблей или дирижаблей.
Первый же документ одновременно и лишил Ги покоя, и подарил надежду на успех его теперь уже единоличного расследования.