– Дело не в этом. Встряска не повредит экономике. Да и среди рабочих ширятся радикальные идеи. Сдержать их можно малой кровью.
– Малой кровью? Скормить социалистам весь Ай-Лак – это, по-вашему, малая кровь? Высочество, помните, как вы вешали повстанцев с их идеями свободы на столбах в этом самом городе?
– Вторую войну мы не потянем, – сказал принц Франк.
– Союз потянет. Откажитесь от вашего нелепого плана, и мы найдем, что предложить взамен.
– Боюсь, что все решено, – произнес де Сен-Фавр.
– Я уполномочен забрать прошение об отставке мсье Лассетра и отвезти его брату. И засвидетельствовать дозволение, – принц Луи постучал ногтем по перстню-печати.
– Что ж, значит, мы потерпели поражение. – Донн встал с кресла. – Полагаю, мое присутствие более не обязательно. Приятно было увидеться, господа. Рассчитываю на дальнейшие встречи.
– Взаимно, Блез, – сказал Варден, протягивая руку.
Остальные последовали его примеру, только у генерал-губернатора не хватило на прощальные слова смелости. Когда Донн скрылся за дверью, и с лестницы донесся торопливый стук каблуков, старик позволил себе выдох облегчения.
– Не бойтесь его, – возобновил беседу принц Луи. – Вы же останетесь здесь?
– Планировал.
– Хорошо. Мы позаботимся о вашей безопасности. Но прежде всего… – Принц впервые за встречу обратил взор на Каали Сенга. – Вы сделали выводы?
– Моя задача заключается в ином, не так ли?
– Так. Передайте все, что нужно, де Валансьену и оставьте в покое мсье Лассетра. В его устранении больше нет резона, так и скажите своему хозяину.
Принц указал на дверь, и Каали Сенгу осталось лишь последовать приказу. В переполненном народом зале он отыскал Анн Вильдаруа и ее сопровождающих. Велев одному из партийских клерков подготовить экипаж, он влил в себя еще шипучего вина и вышел на улицу. У парадного входа стоял Блез Донн.
– Вы всего лишь мальчик на побегушках, – сказал Донн. – Но раз уж вы взялись донести до де Валансьена слова Эмиля и Эма, передайте еще и весточку от меня.
– Велик соблазн отказаться.
– О, это меня ничуть не огорчит. Вам не удастся досадить мне, мальчик из Махаристана, как бы сильно вы этого ни желали. Да и послание очень простое. Даже ваш неразвитый мозг сможет запомнить. Скажите де Валансьену, что на старости лет родители и братья нуждаются в родственной заботе, только и всего. – Донн отвесил шутливый поклон. – Все, больше не смею задерживать. Место, цепной песик, беги к хозяину!
14. В заточении
Оставив оперативников у входа, Галлар, вероятно, спас им жизни. Выжил также полицейский с некрепким желудком. Чудовище уже было в здании мануфактуры, когда отряд криоманта зашел в секретный коридор. Паромобиль укатил за подкреплением, а Ги с полицейскими стояли у входной двери. Тот младший оперативник, что выкарабкался из лап монстра, достал пачку курева. Ги протянул руку, и полицейский, не говоря ни слова, вложил в его пальцы сигарету. Втянув едкий дым, Ги закашлялся с непривычки, но ничто во всем мире не могло бы обрадовать его в ту минуту сильнее, чем этот непроизвольный рефлекс. Он жив! Он избежал смерти в столкновении с маньяком, не принадлежавшим этой реальности, причем уже во второй раз. Везунчик, ничего не скажешь.
– Что дальше? – спросил Ги Галлара. Криомант пожал плечами.
– Зацепок тут на год работы хватит. Опознать жертв, изучить труп этериала, навестить бывшего и нынешнего владельца, в конце концов.
Ги протянул ему карточку, найденную в робе убитого рабочего.
– Вот вам первая зацепочка.
– Эйме? Интересно. – Галлар передал визиографию оперативнику. – Займешься этим, Экюйль.
– А я?
– А вы проведете ближайшие дни под домашним арестом.
Галлар со свистом выпустил через фильтры воздух, синим паром поднявшийся к небесам. Фраза о предстоявшем заточении прозвучала так, словно оно подразумевалось само собой.
– Но как же расследование? У меня же есть еще...
– В вашей власти только выбор места, – отрубил Галлар. – Или удобное вам, или участок. Все, что у вас есть, сообщайте мне. Что же это?
– Я о работе, вообще-то. Деньги сами собой в кармане не появятся.
Галлар не поверил. Скрестив руки на груди, он отвернулся от Ги к оперативнику со слабым желудком.
– Отвезешь гражданина Деламорре, куда он скажет, и останешься с ним до поступления дальнейших приказов. Ясно?
– Так точно!
– Будет хитрить или замыслит побег – разрешаю применять силу. Все, марш отсюда. Возьмете любой мобиль из тех, что сейчас подъедет.
От оперативника несло блевотиной и страхом. Его облегчение от того, что не пришлось противостоять этериалу, наложилось на новое ответственное распоряжение. Ги его словно насквозь видел. Полицейский рассчитывал вернуться домой, к жене, родителям или просто пустым стенам и дать там выход всему ужасу, который накопился внутри. Способ – алкоголь, истерический припадок или даже опий – не имел значения. Ему пришлось на время затворить кошмарные переживания и отложить наступление катарсиса.
– Как тебя хоть звать-то?
Оперативник прислонил ладонь ко рту, чтобы избавить собеседника от кислого запаха. Похвальная учтивость, но в сложившихся условиях Ги ее не оценил.
– Роже.
– Роже, значит. А я Ги. Раз уж мы с тобой на некоторое время стали неразлучны, постараемся скрасить совместный досуг?
Роже остановился.
– Вы пытаетесь меня запутать?
Вид у него стал еще более жалким. Оперативник был еще совсем молод: моложе Ги года на четыре, а то и больше. Совсем мальчишка. В полиции он начал служить совсем недавно и, судя по всему, еще не полностью осознавал, с какими опасностями сопряжен избранный им жизненный путь. Даже физиономия его не вязалась с образом оперативника. Круглое лицо с припухлыми щеками, волосы ежиком, нос картошкой, широко расставленные глаза – Роже был счастливым обладателем самой что ни есть крестьянской внешности. И угораздило же его пойти в полицию!
– И в мыслях не держу.
– Тогда к чему эти вопросы?
– К тому, что на тебе лица нет, Роже, ясно? Ты струганул при виде трупов, и кто посмел бы тебя обвинить? Сейчас мучишься, спрашивая себя, "не трус ли я", "как я подвел товарищей". А еще ты никогда не был так счастлив, как сейчас. Угадал?
Роже кивнул.
– Со мной так же было, – признался Ги, чтобы поддержать парня.
– Такой же позор?
– Позор? Я не назову так твое нынешнее состояние. Сейчас мы доедем до блиц-отеля, сядем у стойки, и я расскажу тебе о самом первом разе, когда по-настоящему страшно было мне.
***
Кемет – второй по величине континент Старого Света. По сравнению с ним Ио совсем мала. Если взять территорию от Гиберрии до западной границы Криевии и сравнить с Кеметом, то в размерах метрополии сильно проиграют колониям. Заморские земли Эльвеции в два с половиной раза обширнее ее самой. Одних джунглей там столько, что ими можно покрыть половину Эльвеции. Но до дождевых лесов никому нет дела. Жизнь кипит в основном на побережье.
Там я и родился. Мой родной город называется Порт-Анджан. Он раскинулся на самом берегу Океана Тефис в местности под названием Лангмаланж, в переводе "Смешение языков". Порт-Анджан – это своего рода разделитель. По одну его сторону процветает относительно цивилизованная и бойкая торговля. Жителям Лангмаланжа есть чем поделиться с миром. Они торгуют слоновой костью, алхимическими ингредиентами, сахаром, специями, кофе и – изредка и полулегально – рабами. По другую сторону вытянувшегося вдоль бесконечных пристаней города простирается невообразимых размеров равнина, превращенная предприимчивыми эльветийцами в плантацию. Именно там выращивают сахарный тростник, фрукты, сладкий корнеплод и кеметское клейкое зерно. Плантация Лангмаланжа – воплощение несправедливости и угнетения.
Родителям принадлежала небольшая по общим меркам плантаций делянка. Наша семья выращивала только сахар. Трудилось на нас около пяти десятков кеметских негров. Отец постарался подобрать слуг из одного и того же племени, но получилось у него лишь отчасти. Двадцать кеметцев действительно быстро нашли общий язык, еще двадцать пять или около того без проблем влились в общую послушную группу благодаря знанию языка. Пятеро новичков с одного из аукционов стали настоящей головной болью. Чернокожие гиганты с заточенными по людоедским обычаям зубами отказывались работать, задирали других и постоянно порывались сбежать. Ни к какой пище, кроме мяса, они не притрагивались. Стоит ли говорить, что именно к этим странным, пугающим людям и потянуло тринадцатилетнего мальчишку...
Большинство слуг прекрасно знало меня. Бегая на плантации, я порой таскал для негров печенье и конфеты из материнского серванта. Я вообще был добрым ребенком и жалел трудяг, гнувших спину даже не ради собственного блага, а для обогащения родителей. Родителей я обожал, но самым частым вопросом, обращенным к ним, было: "А почему вы заставляете черных выходить в поле?" Они отвечали, что таков заведенный порядок, что негры не против и тому подобное. Лет до десяти я охотно в это верил, ибо слуги всегда улыбались, видя меня в полях, и ничем не выдавали своих горестей, а принимая угощение, шутливо кланялись и трепали меня по волосам грязными мозолистыми ладонями.
Взрослея, я осознавал, что жизнь негров значительно горше, чем возделываемый ими тростник. Первую смерть в поле я увидел за год до знакомства с каннибалами. Старый работник просто упал на колени в оросительный канал и начал медленно клониться вперед, но высокие стебли не дали ему свалиться. Так он и встретил конец – на коленях перед растением, пожравшим его силы. Пока отец уводил меня прочь, я наблюдал, как другие негры поднимают товарища, чтобы унести его туда, откуда никто не возвращался – в большую глиняную ступу на самом краю плантации.
С той поры я стал проводить с неграми гораздо больше времени. Я выучил их язык, чтобы понимать, чем они делятся друг с другом за работой и в часы отдыха. Запасы материнских печений не успевали пополняться, хотя никто меня за это не ругал. К исходу двенадцатого года жизни я уже довольно бойко лопотал на самом распространенном наречии кемети. У меня даже появились приятели среди слуг. Парни восемнадцати-двадцати лет охотно играли со мной, негры постарше не прогоняли меня, когда я подходил послушать их разговоры, и никто никогда не причинял мне зла. Кеметцы чувствовали, что из меня вырастет чуткий и внимательный хозяин, мечта каждого чернокожего в Лангмаланже.