Что это за книга?
«Алая буква».
Я взяла ее с полки.
Это была книга в мягкой обложке – моя ровесница, но все еще девственница. Никто пока не читал эту книгу, включая меня. Я купила ее на субботнем рынке у букиниста больше сорока лет назад, и она стояла на полках во всех домах, где я с тех пор жила, так ни разу и не раскрытая.
И вот я раскрыла ее.
«10 п.» карандашом на внутренней стороне обложки. Ниже кто-то написал красной шариковой ручкой:
«Тебе, с восхищением, Натаниэль Готорн».
Шутка, разумеется.
В любом случае, она очутилась, так совсем и не читанная, в букинистическом киоске, значит, кто бы там кому ни подарил эту книгу, человек не понял шутки, она ему не понравилась или показалась неуместной.
Я вкратце знала сюжет – роман же классический. Возможно, поэтому я никогда его и не читала. Возможно, думала, что и так все знаю.
Что, если в следующий раз написать красками не стихотворение, а роман?
Возможно, к тому времени, когда я закончу картину по такому длинному роману, у всех нас уже давно начнется какой-нибудь следующий этап этой эпохи нашей жизни: трагедия после фарса.
Первая страница:
«Перед бревенчатым строением, массивные дубовые двери которого были усеяны головками кованых гвоздей, собралась толпа, – бородатые мужчины в унылых одеждах и серых островерхих шляпах, вперемежку с женщинами, простоволосыми или в чепцах»[25].
Унылые церковные одежды. Мужчины и женщины, некоторые простоволосые, значит, происходит что-то вопиющее. Массивные двери. Гвозди.
Я пробежала глазами страницу.
Утопия. Кладбище. Тюрьма.
Перевернула страницу.
Розовый куст. История.
«Сорвать один из его цветков и предложить читателю».
Вот это хорошо.
Я бы двигалась от первого слова к последнему или от последнего к первому?
Если переписывать текст маслом от начала к концу, это тяжкое бремя будет физически убедительно, и это способно принести удовлетворение. Также может ощущаться излишняя статичность, замкнутость и завершенность. Если же идти от конца к началу, может ощущаться стремительность, небезопасность. Но законченную картину способно раскрепостить знание о том, что законченная поверхность, с которой встречаешься взглядом, это не конец, а начало. Хотя отчасти в процессе работы как бы несешься на безумной скорости по трассе в обратную сторону, тогда как все другие машины вокруг тебя мчатся вперед.
Какой способ ни выбери, все дело в наращивании слоев.
Получается что-то объемное, слегка похожее на то, что происходит между самими словами, их физической реализацией и физическими объектами, которые мы называем книгами.
Я проверила последнюю страницу:
«…нашего ныне оконченного рассказа, скорбного и озаренного лишь одной постоянно мерцающей точкой света, более мрачного, чем тень:
«“НА ПОЛЕ, НА ТЕМНОМ, БУКВА «А», ЧЕРВЛЕНАЯ”».[26]
Червленый – красный цвет, связанный с геральдикой. Это слово Шекспир использует для обозначения крови или ее цвета. Он использует его в «Гамлете», и «темный» тоже, когда описывает воина, сначала спрятавшегося в темной глубине Троянского коня, а затем выбравшегося наружу и покрытого кровью убиенных семейств. Этого воина зовут Пирр. Как в пирровой победе.
Начни я с конца книги, я покрыла бы поверхность розовым, наложив сверху «унылый» цвет (пришлось бы решать, что же такое унылый цвет, ведь ни один цвет нельзя назвать имманентно унылым). А начни я с начала, я покрыла бы поверхность ярким геральдическим кроваво-красным.
Я как раз собиралась посмотреть у себя на телефоне, не ошибаюсь ли я, что имя Пирр тоже, кстати, означает «красный», а точнее – огненно-красный, как вдруг
тук-тук
Входная дверь.
Собачий лай.
На коврике у двери стояла близняшка-Пелф.
Лицо, полное решимости. Это была Ли. У «их» ног стоял довольно большой вещмешок.
– Собрались в какое-то славное местечко? – сказала я.
– Не знала, куда еще пойти, – сказали Ли.
– Локдаун – это жесть, – сказала я. – Мне очень жаль. Но еще есть способы выбраться из страны. Или, как это называется, «внутренний туризм».
– Нет, в смысле, я бездомная. Он меня выгнал.
– Кто? – сказала я.
Ли подняла на меня брови.
– Видимо, я неправильная девушка, – сказала «они». – И никогда не стану сыном и наследником, которого он хотел. Ну, и разные другие клише. Что ж, он прав.
– Я думала, он уже давно вас выгнал, – сказала я.
– Я жила в мастерской над гаражом. В изгнании. Чтобы образумилась. Но я так и не образумилась, теперь он хочет изгнать меня и из гаража. Я пачкаю его «ауди».
– Господи, – сказала я. – А куда смотрит мать? Что она об этом думает?
– Разве она не здесь, с вами? – сказала Ли.
– Нет, – сказала я.
– Ох, – сказала Ли.
Неловкая пауза.
Ли Пелф постояла молча.
Потом:
– Моя сестра сказала, что вы были с ней очень милы, когда она заходила.
– Да, она и вправду заходила, – сказала я.
Ли переминалась с ноги на ногу.
– Не знаю, куда еще пойти.
– У вас есть друзья, – сказала я.
– У всех все довольно сложно, – сказала Ли.
– Коллеги по работе, – сказала я. – У вас должны быть деньги – с вашей-то высокооплачиваемой работой в ай-ти-ай-джи.
– Коллег как таковых у меня нет. Я работаю из дома. Ну, работала. Потом из гаража. На самом деле, я дрон, а он высоко не летает. Я всего лишь человеческий глаз младшего уровня.
– Что это значит? – сказала я.
– Я сканирую материалы для нескольких компаний, выискивая все, что могли пропустить или неправильно прочитать цифровые сканеры, чтобы удостовериться, что никто не сможет предъявить им иск. На младшем уровне человеческому глазу платят гроши.
– Так вы, наверно, учились на юридическом? – сказала я.
– Нет, нам просто присылают скачанный список того, что нужно высматривать. Если мы увидим что-нибудь из списка в любом контенте, то пересылаем юристам с их собственными человеческими глазами. Я должна заниматься этим прямо сейчас. Мне нужно выполнять суточную.
– Суточную что? – сказала я.
– Норму.
Ли обхватила себя руками, будто озябла.
– Где ваша куртка? – сказала я.
– Дома. В гараже, – сказала Ли. – Я просто… Села на поезд и приехала сюда.
– Наверно, есть теплые места, куда вы можете пойти, чтобы посидеть и поработать, – сказала я. – Как насчет библиотеки? Ой, нет.
Я забыла, что библиотека – это по нынешним временам роскошные апартаменты.
– На самом деле, у меня есть друг, который живет в старом читальном зале, – сказала Ли. – Потрясающая архитектура. Сводчатый потолок.
– Ну вот, видите. Могли бы туда и пойти, – сказала я.
– Вообще-то он не друг, а, в сущности, босс. Я его плохо знаю. Боже, если бы на работе были в курсе, что мне негде работать. Сейчас будут проверять мои нормы. Машины следят за нами… я собиралась сказать, как орлы, но все еще хуже: они следят за нами, как машины. Они каждые двадцать минут докладывают, что и сколько, и нас ежедневно помечают и оценивают.
– Кафе, – сказала я. – Там хорошо и тепло. Эти горелки снаружи. Вестибюли отелей, бесплатный вай-фай, чуть-чуть гламура. В вестибюли отелей уже начали снова пускать?
– Вы такая клевая, просто богиня, – сказала Ли.
– Кто-кто я? – сказала я.
– По ходу, вы и впрямь догоняете, – сказала Ли.
Ли густо покраснела.
– Гм, – сказала я. – Вы не можете здесь остаться. Вы даже не можете сюда войти.
– Вы так любезно впустили Иден, – сказали Ли.
– Я была вынуждена, – сказала я. – Из-за ее эмоционального состояния.
– Сэнди, вы такая классная. Вы осадили отца по поводу моего эмоционального состояния. Вы громко и четко поговорили с ним по телефону. Вы не испугались. Вы были великолепны. Вы сказали это, и ему пришлось слушать. Вы катализатор. Аватар. Вы превратили нашу мать в живого человека. До сих пор она была словно труп. Все это время нашей семье нужны были именно вы. Вы потрясающая.
– Прошу вас, Ли, – сказала я, – перестаньте.
– По-моему, это из-за вас он меня выгнал, – сказала Ли.
– Не пытайтесь нарративно мною манипулировать, – сказала я. – Я в этом дока.
– Вы дока во всем, – сказала Ли. – По-моему, я никогда раньше не встречала такого доки, как вы.
– Вы общались со мной меньше двадцати минут, – сказала я.
– Чтобы это понять, хватит одного мгновения, – сказала Ли.
– Это безумие, – сказала я.
Но Ли посмотрела на свой телефон и побледнела.
– Боже, – сказала «они».
– Что? – сказала я.
– Это с работы. Я же говорила вам. Теперь мне в два раза снизили оценку за невыполнение нормы. Боже.
Ли села на мое крыльцо, расстегнула вещмешок и достала ноутбук.
– Просто дайте мне войти в систему и за минуту сымитировать хоть какую-то норму, – сказала «они».
Пошел дождь. Ли достала из сумки белую рубашку и накрыла ею голову и ноутбук.
Дождь полил очень-очень сильно. Кап-кап-кап. Теперь рубашка стала прозрачной от воды. Под нею мне было четко видно Ли.
– Слушайте, – сказала я. – Можете поработать в прихожей. Вот здесь. Садитесь там. Не приближайтесь ко мне. Вон там. На лестнице. Нет, дверь не закрывайте.
– Спасибо, – сказала «они». – Невероятная доброта. Я знаю, под каким вы сейчас давлением, Сэнд. Вы настоящая. У вас есть фен?
– Нет. Ну, есть, – сказала я. – Но вам не дам.
Ли повесила мокрую рубашку на перила, капая на старый паркет, села на третью ступеньку снизу и застучала по клавиатуре. Я надела маску и села в самой глубине прихожей у кухонной двери. Холодный весенний воздух веял по дому, вынуждая меня оставаться настороже.
Прошло двадцать минут.
Я проверила свой телефон.
Ничего больничного.
Никакой Виолы.
Дождь попадал в дом, и пол у двери потемнел.
Я снова проверила телефон.