Р. ЯровКОМПОНЕНТ ГЕНИАЛЬНОСТИ(Фантастический рассказ)
Дрессировщик обернулся к посетителю.
— Может быть, вы отгоните своего пса? Видите, звери волнуются.
Пес приблизился к самой клетке. Тигры поднялись и заревели. Посетитель уперся подбородком в расставленные пальцы.
— Обратите внимание на другое. Он их совсем не боится. Он как будто бы знает, что за решеткой хищники безопасны, и потому подходит совсем близко. Но они красивы, ваши звери: огоньки среди тлеющих углей. Помните: «Тигр, о тигр, светло горящий…»
Дрессировщик снова взял кусок мяса.
— Не помню. Садитесь, вон табуретка.
— Благодарю вас. — Посетитель сел. — Мне нравится ваше мастерство, но ничего нового вы не делаете. Вы начинаете не с того, чем кончил ваш предшественник, а с того, с чего начинал и он…
— Я сейчас открою дверцу, — сказал дрессировщик, — посмотрим, с чего вы начнете…
Посетитель улыбнулся.
— Не обижайтесь. Вы отличный дрессировщик, я вас потому и выбрал. Но вы принципиально не можете выйти из узких рамок давно достигнутого, потому что животное — объект вашей работы — не меняется, не совершенствуется. Возьмите у меня этого пса, займитесь с ним.
Дрессировщик показал на клетку.
— Неужели вы думаете, что после таких ребят я возьмусь за вашу мелочь… Я…
Пес прыгнул и вцепился дрессировщику в ногу. Посетитель вскочил.
— Пират, сюда! А зачем вы оскорбляете мыслящее существо?
— Черт побери, — дрессировщик растирал укушенное место, — неужели он понял?
— Возьмите его и выявляйте способности. Ну?
— Беру, — сказал дрессировщик…
— Ну-ка, дружок, — музыкант снял пальцы с клавиш, — повтори то, что я сыграл.
Мальчик молчал.
— А если попроще? — Музыкант сыграл гамму.
Мальчик покачал головой. Музыкант погладил мальчика, дал конфету.
— Подожди, мой дружок, в коридоре.
Когда дверь за мальчиком закрылась, музыкант сказал сидящему в кресле посетителю:
— Этот мальчик будет спортсменом, художником, мореплавателем — кем угодно, но не музыкантом. Вы зря привели его.
Посетитель уперся подбородком в расставленные пальцы.
— Портреты ваших учеников глядят со всех афиш города. А у этого мальчика богатые родители…
Музыкант встал.
— Бедных, но талантливых я учу бесплатно. За бездарных не берусь…
У циркового подъезда волновалась толпа; передние колотили каблуками в массивные двери, зачарованно глядели в стекла. По крышам, как лыжники с гор, скользили буквы «Дрессировщик Горацио», «Необыкновенно!!!», «Гениальное животное».
Небо над ярмарочной площадью было все в отсветах вспыхивающих разноцветных реклам.
Не замечая толчеи, Клейн подошел к витрине, взглянул на фотографии. Внезапно, под напором толпы, распахнулась какая-то дверь, людской поток хлынул в здание, увлекая за собой Клейна.
— Остановитесь! — крикнул он. — Куда вы меня тащите? Я вовсе не хочу в цирк.
Но вырваться было невозможно. Перед ним мелькнуло испуганное лицо билетера, он услышал откуда-то снизу полицейские свистки и очутился на галерке. Его прижали грудью к барьеру, стиснули со всех сторон, он почувствовал за своей спиной тяжелый запах винного перегара. Полная темнота, глухой рокот барабанов нагоняли тревогу. Вспыхнул прожектор; на самом дне чуть подрагивающего светового конуса стоял дрессировщик, одетый в обычный костюм с галстуком. У ног его сидел пес, похоже, беспородный. Выждав момент, когда зал затих, пес поднялся, подошел к красно-желтой табуретке, поставленной посреди арены, положил на нее передние лапы и начал раскланиваться.
Аплодисменты усилились.
— Уважаемые зрители, — сильным молодым голосом сказал дрессировщик, — этот пес — самое умное из всех животных, которые когда-либо — не хочу сказать, служили, чтоб не обидеть его, — были близки человеку. Вы сейчас в этом убедитесь сами. Он умеет говорить, не так отчетливо, как мы с вами, но разобрать можно. Он способен отвечать на некоторые очень простые вопросы. А может быть, его пытливый ум пробил дорогу и к более сложным для собаки понятиям. Чтобы выкрики с мест не путали нас, я прошу одного-двух человек пройти сюда и побеседовать.
— Я! — крикнул Клейн.
Толпа раздвинулась. По образовавшемуся коридору он сбежал вниз. Дрессировщик молчал, молчала музыка, публика затаила дыхание.
— Какой у нас нынче день?
Пес поднял морду и медленно, отдельными слогами, сказал:
— Сре-да.
Это было похоже на хриплый лай, и в других обстоятельствах никто ни о чем ином и не подумал бы, но сейчас все отчетливо разобрали нужное слово.
— Какой месяц?
— Сен-тяв.
Клейн чувствовал на себе сотни взглядов, но они уже не смущали его. Какая-то давно, казалось ему, утраченная радость, радость артиста, безраздельно владеющего вниманием зала, охватила его. Он открыл рот, чтобы задать еще вопрос, но ничего не успел спросить: сверху, с того места, откуда он спустился, раздался крик:
— Обман! Чревовещание!
Клейн поднял руку.
— Я свидетельствую…
Но верзила в заломленной набок шляпе, тот самый, который упирался локтем в его спину и дышал винным перегаром, уже протискивался через толпу.
— Убирайтесь вон, шарлатаны!
Еще несколько человек с ним рядом крикнули что-то, и вдруг вся публика, воспламененная провокаторами, засвистела, затопала ногами. Дрессировщик побледнел, губы его задрожали; он повернулся и ушел с арены. Пес следовал за ним. Номер был сорван, захлопали сиденья стульев, зрители стали расходиться.
Веселье на ярмарочной площади продолжалось. Кто-то высыпал на Клейна пригоршню конфетти, кто-то схватил за рукав. Он вырвался, свернул за угол, прошел к набережной. Здесь было пусто, тихо. Клейн облокотился о парапет, задумался. Громада цирка темнела напротив. Открылась дверь служебного входа; в светлом прямоугольнике показался дрессировщик с собакой. Какой-то человек небольшого роста сделал шаг по направлению к нему. В это время из темноты выступили две фигуры. Одну из них Клейн узнал: покачиваясь, дымя сигареткой, на дрессировщика надвигался тот самый верзила в заломленной шляпе, который поднял шум в цирке.
— А, «синьор Горацио»! — Верзила приблизился. — Постой, поговорим. Как это ты так ловко научился выманивать денежки, а?
— Это вы орали в цирке?
— Мы.
— Мерзавцы!
Верзила ударил его в лицо. И сразу из темного подъезда выскочили еще двое.
— Полиция! — Клейн бросил взгляд на землю в поисках кирпича или палки. — На помощь! — Подняв глаза, он увидел, что опоздал. Один из нападавших валялся под фонарем, двое выскочивших позднее мчались по мостовой, а пес попеременно кусал их за ноги. Еще чьи-то крики доносились снизу, Клейн перегнулся через парапет. Шляпа покачивалась на волнах; отряхиваясь, цепляясь за скользкие камни, верзила вылезал из воды.
— Спасибо. — Горацио пожал Клейну руку. — Теперь быстро отсюда. А то и впрямь прибежит полиция.
— А пес?
— Пират разыщет меня…
В городском саду пахло мокрой травой, листья шуршали на ветру.
— За что они вас? — спросил Клейн.
Горацио потрогал вспухшую губу.
— Конечно, не для того, чтоб удостовериться, не обманщик ли я. Целый год ждут ярмарки владельцы ресторанов, каруселей, чертовых колес. И вдруг публика, кроме говорящей собаки, знать ничего не хочет. Значит, надо скомпрометировать дрессировщика, а потом избить его так, чтобы он попал в больницу до конца ярмарки. Благо, в хулиганах недостатка нет. Но они не знают, что до дрессировки я работал гимнастом и акробатом. Пострашней бывало. Кстати, это вы спускались ко мне?
— Я, — смутился Клейн.
— Тоже не верите?
— Да нет, просто я боялся, что этот пьяница меня задушит.
Они сели на скамейку. После быстрой ходьбы Клейн постепенно приходил в себя.
— Я понимаю. — Горацио чиркнул спичкой. — Вам особенно интересно узнать, что же это за собака такая. Отвечу: я и сам не знаю. Чудо, из-за которого люди ломают двери, не мое.
— А чье же?
— Год назад ко мне пришел человек и привел этого пса. У меня бывает много людей, но тот мне запомнился. Не только последствиями, которые его визит имел, но и внешностью, манерами. Такой странный маленький человек с большой головой, рыжей бородкой и проницательными глазами. У него интересный жест: услышав возражение, он упирает подбородок в расставленные пальцы.
— Жест мыслителя, — сказал Клейн. — А голову он при этом не склоняет набок?
— Да. — Горацио повернулся. — А вы знаете?..
— Так, значит, он и к вам приходил! — Клейн чувствовал, что ему снова не хватает воздуха…
Они долго не могли успокоиться.
— Вы понимаете, — Клейн обмахивался потертой шляпой, — ведь именно этот человек — косвенная причина нашей встречи. Сегодня был концерт; семилетний ребенок дирижировал симфоническим оркестром. Я узнал в дирижере того самого мальчика, которого около года назад не принял в свою школу. Это поразило меня настолько, что я ушел с концерта и в смятении бродил по улицам до тех пор, пока не оказался втянутым толпой в цирк. Мне не надо объяснять вам, что такое профессиональная гордость. Своему делу мы отдаем лучшее, что в нас заложено. И ничто так не обидно современному человеку, как сознание собственного профессионального несовершенства. Всю жизнь я посвятил музыке и вдруг на склоне лет ошибся в очевидном. Не может быть, чтобы этот мальчик, в движениях которого был такой темперамент, такая выразительность, год назад не выказал ни одного признака таланта. Это я уже стар. Такие вот мысли владели мной до момента нашей встречи.
— И я не знаю, в чем дело. — Горацио пожал плечами. — В десять лет я убежал с бродячей труппой из дому, и в скольких цирках я с тех пор побывал, сколько животных прошло через мои руки, о скольких я слышал!.. Даже самое способное животное очень трудно чему-либо научить. Нужны упорный труд, адское терпение и настоящая любовь к этим существам. Но Пират… Ну что должна делать собака? Ходить на задних лапах, прыгать. Я начал его этому обучать. Он сразу встал на задние лапы, прошел сколько мог, а потом посмотрел на меня так, как будто хотел сказать: «И чего это ты, хозяи