Нинель вздрогнула.
– Это невозможно.
– Почему? Не знаете телефон Кудо?
– Кого?
– Наглых воров, Мадлен и Вадима, вернее, Марины и Димы, или уж не знаю точно, какие имена вписаны в паспортах у негодяев. Короче говоря, тех, кто обокрал нас!
– Кудо?
– Да.
– Не знакома с такими людьми…
– Ага, колье нашли на улице, возле магазина, куда пришли купить кефир.
Нинель выпрямилась.
– Не смейте оскорблять меня! Проникли обманом в мой дом, прикинулись дурой!
– Думаю, в противном случае вы бы не захотели со мной беседовать.
– А я и сейчас не желаю говорить с вами.
– Ладно, пойду в милицию.
– Скатертью дорога!
– Расскажу там правду про вас!
– Да? Какую же?
– Про колье!
Нинель усмехнулась:
– Интересно!
– Вы торгуете краденым.
– И где доказательства?
– Вот ожерелье.
– Оно у вас, а не у меня.
– Правильно, забрала его у Евдокии.
– А я тут при чем?
– Вы дали его наивной вдове генерала.
– Нет.
– Как это?
– Очень просто, нет.
– Но Евдокия Семеновна сказала…
– Бордюг выжила из ума, несет чушь.
– Колье было у нее.
– Правда?
– Вы издеваетесь?
– Упаси бог, просто трясете передо мной украшением и сообщаете, что оно ваше.
– Верно.
– Тогда при чем тут Дуся?
– Колье дали ей вы!
– И кто это видел? Где свидетели? Сказать можно что угодно! – нагло прищурилась окончательно взявшая себя в руки Нинель. – Если обратитесь в милицию, я заявлю легавым: первый раз вижу эту штуку. И что дальше?
Слово «легавые» ударило по ушам, в моем мозгу моментально вспыхнул свет.
Легавый – это сотрудник милиции, теперь людей в синей форме определенная часть населения, приблатненный слой, называет иначе – ментами, волками позорными. Легавыми оперативников и следователей окрестили в 60-е годы, потом наша лексика изменилась. Кстати, это относится не только к слову «легавый». В свое время в молодежной компании звучало: «чувак», «чувиха», «предки», «фарцовщик», «хрусты» – теперь же, имея в виду парня, девушку, родителей, спекулянта и деньги, произнесут иное: «перец», «герла», «шнурки», «бабло», а спекулянт превратился в коммерсанта. Испарилось и словечко «клевый», уж и не знаю почему, но Машкины сверстники говорят «шоколадный».
И еще одно, в начале 90-х стало модно подчеркивать свою связь с криминальным миром, люди начали делать татуировки и щеголять знаниями блатной фени, лексикона у́рок. Кстати, слово «урки», то есть криминальные личности, тоже увязло в толще дней, сегодня в ходу – «братки». Но не в этом суть, главное иное: в наши дни вполне интеллигентный человек, допустим актер, пересыпает речь словами «чалиться», «грев», «шконки»[9]. Это не вызывает удивления, ну, может, кто и поморщится слегка, да и только. А во времена моего детства говорить «легавый» было крайне стыдно, люди могли подумать, что у тебя в семье есть родственник, который не в ладах с законом, а подобные связи скрывали.
Нинель же легко, очень привычно обронила «легавый», и я решила идти ва-банк.
– Ладно, согласна, свидетелей нет, но мой ближайший друг полковник Александр Михайлович Дегтярев приватно займется вами, откроет архив, обнаружит некие сведения о Нинель Митрофановне, якобы честной вдове. Ну-ка, сколько раз вы сидели и за что?
Нинель широко распахнула глаза, я уперлась ладонями в стол. Сейчас вдова генерала заорет: «Нахалка, пошла вон», – а я встану и перекричу мерзкую бабу! Посмотрим, кто кого!
Но Нинель неожиданно прошептала:
– Скорей дай лекарство, там, в столе, в ящике, стеклянная трубочка.
Лицо дамы приобрело землистый оттенок, глаза словно ввалились; испугавшись, я в два прыжка оказалась около стола, вытащила упаковку нитроглицерина, сунула старушке в рот белую крупинку и сказала:
– Успокойтесь, давайте договоримся. Вам плохо? Может, врача позвать?
– Нет, – прошелестела Нинель.
– Вы уверены?
– Да, сейчас отпустит. Как зовут вашего полковника?
– Дегтярев Александр Михайлович!
– Он жив?
– Ну, в принципе, да, – растерялась я, – вполне хорошо себя чувствует.
– Не может быть.
– Почему?
– Мне уже много лет!
– Вы прекрасно выглядите, – не к месту проявила я светское воспитание.
– Александр был старше, намного, ему сейчас за сто!
– Да нет, Александр Михайлович вполне бодр, – улыбнулась я и собралась продолжить фразу, сказать, что Дегтяреву еще не так много лет.
Внезапно Нинель Митрофановна заплакала, жалобно, безнадежно, отчаянно, заскулила, словно щенок, которого выбросили на мороз жестокие люди.
Я обняла вдову за плечи.
– Тише, тише, успокойтесь.
– Он жив! Невероятно! Столько лет прошло!
– Нет, нет, наверное, ошибка, мой Дегтярев еще не на пенсии! Просто однофамильцы, – решила я успокоить старуху.
– Господи!
– Не плачьте.
Внезапно Нинель оттолкнула меня.
– Врешь!
Я отшатнулась.
– Дегтярев-то здоровехонек, он не умер, как всегда, выкрутился, выполз намыленным ужом! Вот оно как! Он его сын!
– Кто, чей? – окончательно растерялась я.
Нинель вскочила на ноги.
– Это он тебе рассказал, больше некому было.
– Про что?
Вдова захохотала.
– Про меня, про отсидку… Давай, поехали к нему! Вместе! Вот откуда драгоценности! А я-то, наивная, поверила парню!
– Простите, ничего не понимаю, – залепетала я.
Нинель села на стул, на щеках пожилой дамы вспыхнули красные пятна.
– Впрочем, – устало сообщила она, – жизнь прожита, конец пришел, хватит бояться. Откуда ты узнала, что я сидела? Кроме него, некому было рассказать!
Я глубоко вздохнула.
– Извините, я ничего не знала, просто взяла вас на испуг.
Нинель снова сгорбилась.
– Но ожерелье твое?
– Да, случайно увидела его у Евдокии, а она рассказала, что его принесли вы…
И я стала рассказывать. Нинель Митрофановна молча качала головой, а я возмущенно продолжала:
– Ничего не понимаю! Ожерелье мое, его украли Кудо. Доказать, что оно принадлежит мне, очень просто, в альбоме полно фотографий, где я снята в этом украшении. Но как оно попало к вам? И еще, простите, откуда вы знаете Дегтярева? Наверное, это однофамилец моего приятеля. Да уж, они плодятся, как кролики!
Нинель Митрофановна вздрогнула, потом, прижав ладони к лицу, стала раскачиваться, повторяя на одной ноте:
– Да, да, да, да. – Она явно не обратила внимания на мое последнее заявление о длинноухих.
Я решила, что старухе снова плохо, и кинулась за нитроглицерином, но вдова вдруг опустила руки и решительно сказала:
– Ладно, завертелось дело давно, думала, оно похоронено и забыто, ан нет. Тебя мне господь в наказание послал, а может, из милости явил, не пойму пока. Только придется сейчас нам вместе в этой ситуации разбираться. Наверное, создатель мне такое наказание придумал – перед чужим человеком покаяться. В общем, слушай. Ты детективы любишь?
– Очень, а почему спрашиваете?
– Жизнь иногда такие сюжеты закручивает, – вымолвила Нинель, – что человеку не придумать.
Глава 21
Много-много лет тому назад Нинель Митрофановна совершила страшную глупость – украла в магазине платье. Слабым оправданием ее поступка служило несколько факторов. Всего несколько лет назад кончилась война, и в СССР был огромный дефицит всего, о красивой одежде большинство женщин и не мечтало. Впрочем, в Москве и Ленинграде модницы имели возможность купить обновки, но Нинель жила в крохотной деревеньке, там в сельпо на полках лежали одни мочалки, длинные, рыжие ленты, остро пахнущие деревом. Родители Нинели погибли, отец – с оружием в руках на Курской дуге, а мать пристрелили фашисты, временно оккупировавшие село, поэтому позаботиться о девушке было некому. Из одежды у Нинели имелась пара ситцевых, еле живых от старости халатов и ватник.
Пятнадцатого июня ей исполнилось восемнадцать лет, ни пирога со свечами, ни пакетов с подарками, ни просто ласкового поцелуя ждать Нинели было не от кого, праздничный день прошел как обычно, сначала на поле, с граблями, затем дома, в огороде, лишь вечером Нинель вдруг вспомнила про свой день рождения и заплакала – ну кому она, горькая сирота, нужна? Не успели руки вытереть слезы, как в избу влетела хорошенькая Рая Митина и зачастила:
– Нинелька! Я замуж выхожу.
– За кого? – удивилась девушка.
Рая плюхнулась на лавку и принялась рассказывать о необыкновенном счастье. Пару недель тому назад в колхозе сломался трактор, местный умелец не смог устранить поломку, и на помощь деревенщине прибыл механик из района, довольно еще молодой Петя, бывший солдат, холостой, большая редкость в те послевоенные годы. Петю подселили в избу к Митиным, и вот теперь он сделал Рае предложение и через шесть дней увозит девушку к себе.
– В воскресенье мы танцы устраиваем, – захлебываясь от счастья, тараторила Рая, – в клубе, приходи, Петька приятелей приведет, двух вдовцов, и еще один неженатый. Может, тоже судьбу найдешь, в нашем-то колхозе из мужиков лишь Николаич убогий, на протезе скачет, а тут целых три кандидата.
– Угу, – невесело кивнула Нинель, великолепно понимая, что никаких шансов заинтересовать заезжих кавалеров у нее нет. В чем она явится на праздник? В халате? В ватнике?
На следующий день в селе только и было разговоров что о надвигающейся вечеринке. Молодые бабы спешно пытались сварганить платья из всякого барахла. Одни перетрясли уцелевшие в передрягах сундуки, другие содрали занавески с окон, а третьи, самые богатые, подались в райцентр – ходили слухи, что там в магазине можно приобрести готовые наряды.
А у Нинели не было ничего: ни старых отрезов, ни портьер, ни денег, – но пойти на танцы хотелось до безумия. И в конце концов девушка придумала выход: набрала свежих яиц в сарае и рванула в город. Она надеялась обменять «куриную икру» на шмотки, но, очевидно, ангел-хранитель забыл в тот день о Нинел