В юности мне дарили Zen Shiseido, но я была способна лишь восхититься упаковкой, хоть и использовала два флакона, пытаясь вникнуть в их волшебство. Однако аромат ускользал от восприятия – в юности не всегда находится время для самопогружения. Сейчас я понимаю, что старый Zen Shiseido – это шедевр: омут, который сто лет настаивался драгоценными цветами, и теперь затягивает мерцающей тайной.
Fidji для Guy Laroche, 1966. Ги Ларош (1921–1989), француз, после войны уехал в США и там открыл Дом моды. Почему первые духи для своего Дома кутюрье заказал не французскому парфюмеру, а американской фирме и Джо Катапано? Возможно, вот почему: одежда, которую предлагал модный дом Guy Laroche, была ярких тонов, в ней преобладали лимонный, розовый, оранжевый, зелено-голубой. Дизайнер желал, чтобы его духи тоже были яркими и более громкими, чем традиционные французские ароматы. Согласно легенде, он просил парфюмера Джо Катапано создать «райский аромат», напоминающий о волшебном острове в океане. Действительно, в духах Fidji есть солнечный зной, расслабляющая нега и запах нагретого песка, ожерелье из тропических цветов на нежной коже. Катапано удалось создать духи, которые любители парфюмерии помнят, Fidji отмечают и называют любимым ароматом даже парфюмеры – например, Жан-Клод Эллена.
Я так любила Fidji! Точнее, я обмирала над ними, когда была школьницей. В такой же ступор вгоняли и Youth-Dew, которые стояли на мамином трюмо, флакон Youth-Dew из «молочного» стекла надо было доставать из белоснежного шелкового ложа, он был создан словно для будуара. Надушиться Fidji или Youth-Dew и отправиться в школу, или в музыкальную школу, или гулять с друзьями – все равно что надеть шляпу, предназначенную героине оперетты Кальмана, и пойти на физкультуру. Они никак не совмещались с реальностью, но теперь я понимаю, что моменты раздумий с этими флаконами в руках были воздушным общением с другим миром и иными возможностями. Границы, культура производства и потребления, социализм-капитализм тут не главное. Да, люди «там, на Западе» общались с этим тонким, украшенным изысканными ароматами миром чаще и спокойнее, – но, возможно, мы здесь чувствовали эту красоту острее, относились к ней трепетнее. Мы верили во флакон французских духов (хоть некоторые из них были американскими) как в магический кристалл: значит, он и становился для нас волшебным предметом, преображая нашу жизнь и отчасти нас самих.
Norell by Norell, 1968. Для популярного американского бренда Norell Джо Катапано создала аромат, отличающийся от ее других известных творений. В нем нет ничего экзотического – это концентрат солнечной энергии! Мощный сгусток счастья, воплощенный ароматами желтых цветов в обрамлении зелени. Недаром в романе «Колеса» Артура Хейли героиня, страдая от невнимания мужа, испытывает приступ клептомании, идет в магазин, и первое, что там крадет, – духи Norell. Ее выбор можно понять. Аромат Norell – это охапка желтых нарциссов и белых гиацинтов. Энергия Norell настигает непреодолимо и неотвратимо. Рекламным слоганом этих духов было: «Бьет наповал!» Да, так и есть. Джо Катапано смогла заключить во флакон Norell и подарила нам яркую силу весенних цветов, стремящихся к солнцу.
Пишут, что духи Norell были самым любимым творением парфюмера, самой Джо.
Талант Жозефин Катапано был отмечен в 1980 году премией Cosmetic Career Women’s Award, а в 1993-м – премией Lifetime Achievement Award. Ее стиль можно назвать романтичным, но, наверное, точнее будет сказать: ее стиль не поддается определению, как всякое высокое искусство.
Жозеф Робер, Анри Робер, Ги Робер, Франсуа РоберДинастия
В парфюмерии трудились четыре поколения семьи Робер. Из них Анри стал известным, Ги Робер – великим.
У Жозефа Робера, в отличие от его сына и внука, нет «именных» парфюмерных композиций. Но Жозеф Робер и его партнеры, братья Массиньон, в конце ХIХ века сделали важное изобретение: запатентовали процесс получения чистых абсолю – концентрированных вытяжек ароматических веществ с использованием летучих растворителей. Прежде извлечение душистых веществ из розы, жасмина, нарциссов, нероли проводилось при помощи спиртовых растворов или масел, растительных и животных. Процесс был длительным, дорогим, парфюмерные продукты получались не столь концентрированными. В 1890 году процветающая парфюмерная фабрика Chiris приобрела лабораторию Жозефа Робера, и он стал техническим руководителем завода Chiris в Грассе. По словам внука Жозефа – Ги Робера, его дед стал предлагать яркие цветочные абсолю главным парфюмерным домам того времени, фирмам Houbigant, Guerlain, Lubin, – но те не заинтересовались. Лидеры отрасли привыкли к традиционному сырью, новые вещества казались им слишком сильно пахнущими, звучащими ненатурально.
Но в начале века в Грассе появился амбициозный новичок, корсиканец Франсуа Спотурно, будущий Франсуа Коти, – грезивший о собственной фирме по производству духов. Парфюмерное сырье, предложенное Жозефом Робером и его партнерами, показалось корсиканцу превосходным.
У Коти не было предубеждения перед новым и непривычным, он начал постигать азы парфюмерного искусства именно на заводе Chiris в Грассе, под руководством Жозефа Робера. Коти вскоре стал составлять композиции, применяя абсолю с невиданной прежде свободой. Уже в своих первых духах – La Rose Jacqueminot Coty (1904) – корсиканец совершил прорыв в парфюмерии; его «Роза» была громкой и нежной, теплой и настойчивой. Спустя несколько лет не только парижские дамы, но модницы и модники в России полюбили эту «Розу».
Вторые успешные духи Коти – L’Origan Coty (1905) – стали не просто удачными и новаторскими. Использовав абсолю еще более смело, в небывалой и неприемлемой для прежней парфюмерии дозе, Коти придумал композицию, ставшую примером и прообразом духов Жака Герлена L’Heure Bleue, предтечей нашей «Красной Москвы». Речь не идет о копировании: с появлением L’Origan Coty началась иная эпоха в парфюмерии. Так в любом виде искусства наиболее одаренный и смелый художник (Пикассо или Кандинский, например) открывает дорогу нескольким направлениям.
Франсуа Коти стал таким первооткрывателем, и менее чем за 10 лет ему удалось создать огромную империю, производящую ароматы и пудру, открыть отделения в Москве, в Нью-Йорке и Буэнос-Айресе. Коти стал лучшим заказчиком фабрики Chiris и верным клиентом Жозефа Робера.
Главным в работе всей жизни Жозефа Робера стало сотрудничество с парфюмерными фирмами – Coty, Guerlain, Bourjois, Chanel – и совершенствование технологий в получении и обработке парфюмерного сырья.
Анри, сын Жозефа Робера, родился и вырос в Грассе, окончил Школу искусства и промышленности, затем был мобилизован в армию в 1918–1921 годах, и наконец в 1926-м стал химиком-парфюмером в Parfums d’Orsay, где занимался не только духами, но и отдушками для мыла и косметики. Parfums d’Orsay в 20-е годы была амбициозной компанией: марка не только поддерживала легенду об аристократических корнях и традициях фирмы; в нее были вложены немалые средства, в том числе деньги владельца крупнейшего магазина Парижа Galeries Lafayette Теофиля Бадера. В 1925 году на Всемирной парижской выставке продукция D’Orsay завоевала Гран-при.
В 30-е годы сын Жанн-Луиз Герэн, владелицы Parfums d’Orsay, Жак Герэн, изучал химию в Тулузе, на кафедре знаменитого нобелевского лауреата по химии Поля Сабатье. Когда Жак Герэн закончил обучение и перенял от штатных парфюмеров Parfums d’Orsay навыки работы с натуральными и искусственными компонентами, контракт Анри Робера с d’Orsay закончился, его место занял сын хозяйки.
Во время Второй мировой Анри Робер, провоевав два года, – хотя ему было за пятьдесят, – в 1941 году уехал в США, где стал работать на концерн Coty. И уже в 1942 году были выпущены успешные духи Muguet des Bois Coty его авторства. В Нью-Йорке Анри Робер познакомился с владельцем фирм Bourjois и Parfum Chanel Пьером Вертхаймером, партнером мадемуазель Шанель.
В 1953 году Габриэль Коко Шанель вернулась в мир большой моды и, после некоторых испытаний и усилий, смогла возвратить себе славу. Это произошло в том числе благодаря тому, что Пьер Вертхаймер стал финансировать все ее проекты и приобрел полный контроль над Домом Chanel. Не только парфюмерия, но одежда, обувь и украшения теперь тоже принадлежали Вертхаймеру. Зато продукции Chanel стал доступен богатый и необъятный американский рынок.
Во второй половине 50-х и в 60-е годы Мадемуазель лично была задействована в рекламных кампаниях Дома Chanel в США. В 1957 году, например, Шанель прилетела в Даллас, где ее встречал Стэнли Маркус, владелец магазина Neiman Marcus – универмага высочайшего класса, не уступающего Saks Fifth Avenue в Нью-Йорке. «Принц торговли», «гений маркетинга» Стэнли Маркус вручил Мадемуазель премию Neiman Marcus Award за достижения в индустрии моды. В разные годы эту премию, учрежденную в 1938 году, получали Эльза Скьяпарелли, Кристиан Диор, Элизабет Арден, Пьер Бальмен. Разумеется, после вручения премии продажи изделий этих фирм в магазине Маркуса (и вообще в США) взлетали до небес.
Теперь, в свои 74 года, Шанель была согласна получить премию даже после былой соперницы – «этой итальянки», как она называла Эльзу Скьяпарелли. В своей книге воспоминаний Стэнли Маркус позволил себе два замечания в адрес Великой Мадемуазель: он назвал ее «крайне эгоистичной особой», неспособной на беседу, только на монологи. И еще рассказал забавный эпизод: по просьбе Шанель в ее честь был устроен обед на техасском ранчо, ведь Мадемуазель с юности любила лошадей. Но Шанель не понравилось угощение, барбекю и бобы со специями, и она «незаметно» отправила содержимое тарелки под стол… вывалив все это на атласные туфли сидящей напротив Элизабет Арден.