– Слишком хорошо.
– Ты о чем?
Сиф завернулась в одеяло, выскользнула на террасу и оседлала сухое дерево, прижавшись к нему разгоряченной плотью.
– Ты о чем?
Он сел напротив, понимая только одно: что у него нет ни слов, ни жестов, чтобы сейчас, в эту самую минуту, рассказать ей, что она для него значит. У него для нее есть только его собственная жизнь. Одна-единственная, початая, но далеко еще не выбранная до дна.
– Я о нас. – Она посмотрела на него так, словно увидела впервые. – Слишком хорошо. Так не бывает. Билл всегда говорил мне, что долгая равнина предсказывает пропасть. Спокойная река – водопад или море. Ливень – жару и засуху. К счастью надо добираться по ухабам и буеракам.
– Интересные слова – «ухабы» и «буераки». – Он сказал это столь серьезно, что она прыснула.
– Хорошо, пусть будут неровности и непроходимости.
– Я готов смириться с неровностями, но непроходимости категорически отрицаю!
– Ведь ты не говорил мне, что любишь меня?
Она наклонилась вперед и уперлась лбом в его переносицу.
– Не говорил…
– И не говори!
– Почему?
– Пусть это будет там, – она махнула рукой куда-то в сторону, задумалась на секунду, вскочила на ноги, поднялась на носках, встав на отполированный ствол, замахала руками сразу во все стороны. – Пусть это будет там, или там, или там, или там, но всегда в будущем! Понимаешь? Жить сегодняшним днем, но знать, что там будет что-то важное.
– Если смогу. – Он растерянно покачал головой. – Представь на секунду, что эти слова словно… поцелуй. И ты говоришь мне так же. Не целуй меня пока. Пусть это будет там. В будущем. И я отвечаю тебе: не понимаю.
– Это разное.
Она шагнула к нему, обняла, прижалась, поймала губы и мгновенно лишила его и дыхания, и речи.
– Послушай, – спросил Кидди, когда смог говорить. – Примерно пять – шесть часов назад я вырвал из-под языка волоконце утвердителя. Сейчас мне кажется, что я видел чудесный, удивительный сон. Но тогда, сразу после пробуждения, я был уверен, что это была реальность! Что я просто вышел из одной комнаты и вошел в другую. Понимаешь? Скажи мне. Вот. Эти два крыла, эти два видения, пусть они будут как поцелуй и удивительные слова о любви. Что из них Земля, а что, к примеру, долина ночного леса?
– И Земля, и долина ночного леса, и ледяная страна у студеного моря, и все, что хочешь, – это слова любви. – Она сняла руки с плеч Кидди и, расставив их в стороны, стала ходить по стволу дерева. – Или слова ненависти. Или слова равнодушия. А сны, что видят те, кто мельтешит в виде искристого тумана, – это паузы между словами. А поцелуй – это я! Сомневаешься?
– Нет, – улыбнулся он. – Уверен в этом. Но ведь ты не клала утвердитель под язык? И не вырывала его? Как ты справляешься со… снами?
– Как? – Она вновь опустилась на ствол дерева, потянула к себе тонкое одеяло, которое Кидди держал в руках. – Твой отпуск заканчивается завтра?
– Да.
– Глупо, – она прикусила губу. – Люди должны летать, как птицы, или расти, как деревья. Не думать об отпуске, о работе, о жилище… Так глупо тратить на это жизнь. Эта работа, отпуск, эти хлопоты, обязательства – это все словно придуманная зима. Ее могло не быть, но кто-то слишком изобретательный придумал ее и предъявил человечеству, и с тех пор большая его часть воспринимает зиму как данность. Мерзнет и мучается.
– Глупо, – кивнул Кидди. – Нет бы взмахнуть крыльями – и косяками к югу. Или придумать что-то гораздо более теплое.
– Ты никому не расскажешь об этом? – она смотрела на него испытующе. – Более того, ты никогда не будешь спрашивать у меня об этом, даже если я не скажу почти ничего?
– Конечно, – прошептал Кидди.
– Вот, – она повернулась к нему плечом и оттянула пластырь. – Мне не нужно глотать или пить что-либо. Вот он.
На ее плече подрагивало сотнями тонких щупальцев пятно утвердителя.
– Миха!
И вновь орг продолжал сидеть неподвижно, вот только его голова повернулась к Кидди, и лучи солнца, бьющие с востока, отразились в безжизненных зрачках.
– Ты предполагал, что я, Кидди Гипмор, могу добраться до твоего разговорника?
– Я думал об этом, – ответил орг.
– Ты сам хотел оставить мне какое-нибудь сообщение?
– Только в том случае, если бы ты попросил об этом, – ответил орг после паузы. – Я должен продиктовать тебе сообщение только в том случае, если бы ты попросил меня об этом.
– Ну так я прошу! – воскликнул Кидди.
– Иди в задницу, Кидди, – ответил орг.
– Сообщение! – почти зарычал Кидди. – Озвучь мне то, что просил передать для меня Миха!
– Уже озвучил, – спокойно ответил орг голосом Михи. – Именно это Миха и записал для Кидди Гипмора: «Иди в задницу, Кидди». И добавил, что надо смотреть, в кого стреляешь, Кидди. Надо думать, что делаешь, Кидди. Надо ограничивать себя, Кидди. Надо быть человеком, Кидди.
– Это все? – оторопел Кидди.
– Никаких уточнений в базе не содержится. Мы миновали условный периметр. Пеленгаторы предупреждают о нарушении границы.
– Какие пеленгаторы? – не понял Кидди. – Какой периметр? Что Миха хотел передать мне?!
Где-то снизу раздался грохот, и корпус купе ощутимо встряхнуло.
– Повреждены направляющие, я вынужден совершить аварийную посадку, – немедленно отозвался Джеф.
– Какие, к черту могут, быть повреждения? – заорал Кидди, пытаясь вырваться из тисков защитного поля.
– До земли сто пятьдесят метров, – спокойно ответил Джеф. – Ресурс системы стабилизации позволяет предотвратить свободное падение. Хозяин может не волноваться, защитное поле работает автономно. В целях исключения психического ущерба пассажир купе будет искусственно введен в бессознательное состояние. Это продлится меньше минуты.
– К черту бессозн…
Стиай уводил Сиф. Уводил по узкой улочке между газонами университетского городка, между сонными в утренний час двухэтажными скворечнями коттеджей, между брошенными где попало, размалеванными в дикие цвета купе. Пешеходная лента дробилась на матовые шестиугольники псевдограва, и Сиф шла по ним босиком.
«Откуда здесь псевдограв? – недоумевал Кидди. – И откуда здесь Сиф? И почему она позволяет ему держать себя за руку?»
Стиснув твердыми пальцами безвольную руку Сиф выше локтя, Стиай уводил ее.
– Сиф! – попытался закричать Кидди, но только шипенье вырвалось из его горла. Тяжесть ударила по коленям и потянула его к земле. Дыхание остановилось между ключицами, в глазах засверкали искры, и Кидди понял, что теперь, в это самое мгновение, он рушится, как рушится старый дом. Трещат стены, сыплется в открывающиеся щели пыль, обрушивается, ломая перекрытия, крыша. Еще немного, и вместо высокого крепкого здания окажется только груда развалин. Вот только привкус крови откуда, откуда привкус крови на губах?
– Парень! – раздался голос над ухом. – Хватит уже спать! Вылезай! Приехали!
– Парень! – раздался голос над ухом. – Хватит уже спать! Ну что? Не обделался? Вылезай! Приехали!
Кидди шевельнулся, проглотил слюну, провел языком по губам, но глаза открыл только от повторившегося грохота. Над ним склонился рослый бородатый тип в линялой куртке, а за его спиной, в проеме открытой двери купе, стоял седой старик в странной одежде, украшенной ленточками и лоскутами меха. Он осторожно тыкал каким-то вытянутым предметом в лежащее перед ним тело.
– Ты смотри-ка, – хохотнул старик. – Ну точно! Я тебе сразу сказал – орг. С одного выстрела положил! Как думаешь, смогу я выручить за него несколько монет у кузнеца?
– Вряд ли, в нем почти что один лишь пластик, вот если ты купе на части порежешь… – отозвался бородач и рывком выволок Кидди за шиворот из кресла. – Принимай пассажира.
Купе стояло, накренившись, на лесной поляне. Вокруг высились сосны, мелькала в солнечных лучах мошкара, в отдалении звенели птицы, пахло осенью. Кидди приложил к губам ладонь, увидел кровь, слизнул ее, растерянно уставился на лежащее в траве тело.
Это был Джеф. Все его тело выше пояса было покрыто отверстиями, а середина груди, та ее часть, в которой находился разговорник Михи, процессоры и главные механизмы, разворочена и превращена в месиво металла и пластика.
– А ты чего хотел? – усмехнулся старик в ответ на побледневшее лицо Кидди и погладил предмет, оказавшийся оружием. – Ремингтон семьсот. Ружье такое. Это не нынешние звуковые пукалки или импульсники. Правда, пулей я бы аккуратней обошелся, но пулей нельзя. Не все еще у нас тут устоялось, но вот по договоренности с правительством только дробью имеем право летунов отпугивать. И то дело, если плюете на автоматику, нечего на дробь обижаться. У нас тут… Как это? – старик метнул взгляд на бородача, который сноровисто обыскивал Кидди. – Детехнологизированная зона! Вот! Людей, по мере возможности, не обижаем, а оргам смерть! Чего поперся через границу?
– Нет на этом купе автоматики, – пробурчал бородач, стягивая с руки Кидди чиппер. – Ты что, не видел, что им орг управлял? Хорошо еще, что дробью в турбину не попал, тут бы такой костерчик случился, что только ноги бы унести! Я уж не думал, что такие летают! Он же автономный!
– Был, – прищурился старик. – Теперь он вовсе стоячий. Пусть его кузнец сам на части режет. Мы ему цену сбросим. Тут же железа… Что там у парня?
– Пустой. – Бородач сдвинул носком сапога брошенное в траву имущество Кидди. – Чиппер. Очки.
– Вот ведь зараза! – весело выругался старик. – Ничего у них с собой нет! Прямо как младенцы между мамкиных ног появляются! Нет, парень, у нас так не можно. Ну-ка, забери свои стекла, да не тронь чиппер, не тронь! Ты, может, и на часик к нам сунулся, а все одно – с чиппером нельзя. Много там у тебя деньжат-то? Ну так не бойся, не пропадут, если выберешься обратно в свой муравейник, нянька ваша тебе новый подарит, а тут уж как водится, собственным горбом.