Сколько волка ни корми, все равно в лес смотрит.
«Что это я? — остановила сама себя Дежкина. — Хватит нервы накручивать, слишком много других проблем в жизни.
Взять хотя бы этот загадочный ключ…
Итак, дело действительно принимает нешуточный оборот».
Она отнеслась к утреннему происшествию в троллейбусе как к чему-то незначительному, почти курьезному. Выходит, зря.
Она явно столкнулась с какой-то грозной силой, и не считаться с этим больше нельзя.
«ВЕРНИТЕ КЛЮЧ!..»
Кто эти люди и чего от нее хотят?
Они умудрились привлечь к делу даже матерого Меньшикова.
Насколько Клавдия знала нынешнего горпрокурора, он вряд ли стал бы якшаться с преступным миром.
Чем же они могли его склонить на свою сторону? Подкупом, шантажом, хитростью?
Хитрость отпадает без разговоров, — Меньшиков сам кого хочешь вокруг пальца обведет.
Подкуп, пожалуй, отпадает тоже. Нынче, конечно, почти не сыщешь неподкупных людей, так что Дежкина не стала бы ручаться даже за Анатолия Ивановича, если положить руку на сердце. Однако она не могла даже вообразить себе количество нулей в сумме, за которую Меньшиков пошел бы на сделку с совестью. Ну о-очень большая должна была бы быть сумма. Кто же станет выкладывать подобные деньги ради того лишь, чтобы начальник из своего высокого кресла отдал распоряжение подчиненной сходить на встречу, назначенную в записке без подписи.
Итак, остается второе. Шантаж.
Размышлять по поводу того, на какой такой крючок могли подцепить бравого горпрокурора, было бесполезно. Сейчас сам о себе иногда столько нового узнаешь, что не удивишься, узнав новое о другом человеке. Чужая душа — потемки.
Итак, что же мы имеем? — стала подводить первые итоги Клавдия.
Она вынуждена была признать, что по-прежнему топчется на пустом месте.
Кто-то утром остановил троллейбус и, запихнув Клавдию в машину с неизвестным номером, тщательно обыскал ее.
Кто-то написал записку, назначив место встречи.
Кто-то заставил городского прокурора настоятельно посоветовать Клавдии не манкировать приглашением на свидание.
Кто-то говорил с нею в обменном пункте, требуя вернуть, что взяла, и не объяснив, что именно она взяла.
Кто-то избил Федора Ивановича как бы в назидание: мол, это еще цветочки, то ли еще будет, если НЕЧТО не отыщется.
КТО-ТО… КТО-ТО… КТО-ТО… — но КТО?
Стоп, остановила себя Клавдия. Что-то упущено… какое-то звено. Быть может, само по себе и неважное, но в цепи других событий таящее ключ к разгадке.
Вернемся к началу.
Клавдия подперла ладонью щеку и задумалась.
Что необычного произошло с ней за последние дни, исключая, разумеется, сегодняшний, с которым все ясно?
Телевидение. Обычное скучное разбирательство по поводу изобилия обнаженных тел в программах, не предназначенных для закрытого просмотра.
Стоит покопать здесь?.. Вряд ли.
Поездка с оператором Подколзиным на митинг оппозиционных сил. Может, там и случилось нечто, но поди разберись. Сутолока, сотни лиц, затем эта нелепая драка…
Допустим, сама того не заметив, она оказалась втянута в загадочную игру. Ну и что это дает для понимания ситуации?
Честно сказать, ничего, одно бесплотное предположение.
Внезапно она подсобралась, выпрямилась, пораженная догадкой.
Ну конечно!
Подколзин. Он звонил с нелепыми обвинениями, которым Клавдия не придала значения.
На квартиру оператора заявились двое неизвестных, представились сотрудниками 21-го отделения милиции и учинили обыск.
Господи, ну конечно!
Дежкина звонила в отделение, пытаясь разузнать причину внимания к скромной особе Подколзина, но там только руками развели: мол, никого они на обыск не посылали, да у них и сотрудников таких нет. Как же их фамилии? Такие еще неестественно правильные, вроде Иванов — Петров — Сидоров…
Ах, да — Бобров и Соколов.
Если привязать факт странного обыска на квартире Подколзина ко всему тому, что произошло с самой Клавдией за последние сутки, то особой натяжки не будет.
Там обыск, и здесь что-то ищут.
А почему бы и нет, взбодрилась Дежкина, вполне пристойная версия для дальнейшей работы.
Итак, получается цепочка: оператор — Дежкина — поиск неведомого КЛЮЧА.
Выходит, все-таки что-то случилось на демонстрации. Ни в каком ином месте они с Подколзиным не пересекались, исключая, естественно, телевидение. Но ведь там была всего-навсего необязательная болтовня.
А вот демонстрация — это серьезнее… Но вокруг находилось много народу, и поди знай, у кого что было на уме.
Кстати, после сутолоки в толпе и драки она провожала оператора домой, и это могло не укрыться от глаз неизвестных соглядатаев.
— Ma, — внезапно подняла голову с подушки Лена, и Клавдия даже вздрогнула от неожиданности, — ты чего спать не ложишься?
— Сейчас, сейчас…
— Погляди на часы! Ты что, с ума сошла? Или решила на работу не идти?
— Ну уж нет, — бодро откликнулась Клавдия, — еще как пойду! Меня завтра, как понимаю, ждут великие дела. А ты спи… спи, родная.
Она поправила одеяло дочери.
Сама она знала, что уже не уснет. Хоть и наступал выходной, Клавдия решила, что обязательно пойдет в прокуратуру.
Суббота. 11.24–15.44
Беспрерывно набирая по телефону один номер за другим, Клавдия наконец выяснила, что действительно таких милиционеров в отделении никогда не было. Бобров и Соколов — мистификация. Единственной ниточкой оставался Миша Подколзин. И даже не он, а его профессия.
Телефон Подколзина не отвечал. Уж не случилось ли и с ним что-нибудь? Немного поразмыслив, Клавдия решила отправиться в телецентр. В ее душе вдруг затеплилась надежда обнаружить оператора на рабочем месте, ведь телевизионщики народ такой — могут сутками пропадать на работе, не считаясь с выходными. Кстати, в этом они похожи на следователей.
На вершине лестницы у металлической перегородки стоял дядечка-милиционер в огромном бронежилете (размеров на пять больше, чем требовалось) и украдкой грыз семечки. На его плече воинственно раскачивался автомат Калашникова.
«Для чего так наряжаться? Кого пугать? — успела подумать Дежки на, доставая из сумки бумажку-пропуск. — Оружие ему зачем? В кого стрелять-то?»
Милиционер лениво посмотрел на пропуск и, сунув пригоршню шелухи в карман форменных брюк, процедил сквозь зубы:
— Что вы мне тычете? Не видите — просрочено?
— Как просрочено? — растерялась Дежки на. — Я же здесь только три дня назад была…
— Пропуск разовый. Новый нужно брать.
— А это не подойдет? — Клавдия раскрыла перед носом милиционера свои «корочки». — Мне по важному делу.
— Новый нужно брать… — заученно повторил страж порядка, потом посмотрел куда-то поверх головы Дежкиной, изменился в лице и судорожно начал поправлять съехавшую на ухо фуражку. — Вон бюро пропусков.
— Вы поймите, я без предупреждения приехала, меня никто не ждет…
— Идите, идите, идите, — продолжая смотреть куда-то вдаль, отвечал милиционер. — Не надо ничего объяснять. Даже если я впущу, вас потом все равно не выпустят. Так и будете здесь куковать. Устраивает?
— И что же мне делать? — перехватив его взгляд, Клавдия невольно обернулась и… чуть не задохнулась от радости.
В первый момент она даже не поверила своим глазам. У стеклянных крутящихся дверей, совсем не выделяясь среди снующих туда-сюда работников телецентра, скромно стоял Михаил Сергеевич Горбачев. По обе стороны от него замерли в напряженных позах двое здоровенных парней, из ушей которых торчали тоненькие черные проводки. Наверное, это были переговорные устройства.
«Чего он ждет? — Дежкина не могла оторваться от созерцания первого и последнего президента уже не существующей страны. — Неужели пропуска?»
Она оказалась права. Проворный мужичок в кепке (не иначе как администратор — все администраторы обычно проворные и почему-то в кепках) подлетел к Горбачеву и стал извиняться, что, мол, вышла ошибочка, кто-то что-то перепутал, неправильно написал фамилию, но ошибочка эта будет быстро исправлена, нужно только еще маленько обождать. Михаил Сергеевич понимающе кивал головой, и на его загорелом лице блуждала добрая улыбка.
— Что, вы и его без бумажки не пропустите? — спросила Клавдия постового.
Тот не ответил, только неопределенно пожал плечами. Все постовые мира тоже похожи друг на друга — не пропустят даже самого Иисуса Христа, если на него нет заявки в бюро пропусков.
И тут Дежкина потеряла контроль над собой. По правде сказать, Горбачев ей всегда очень нравился. Нет, не как политический деятель. Скорей как простой, открытый, обаятельный человек. Наконец, как мужчина… Быть может, она даже немножко была в него влюблена. Платонически, разумеется. И ноги сами понесли Клавдию вниз по лестнице, а из груди совершенно неожиданно вырвалось громкое и радостное:
— Здрасьте, Михал Сергеич!
— Здравствуйте, — галантно поклонился Горбачев.
Дежкина прекрасно оценивала всю трудность возникшей ситуации. После такого панибратского приветствия необходимо было как-то продолжить разговор, не молчать. И пока она лихорадочно соображала, что бы ей такое сказать (желательно умное и глубокомысленное), из ее рта вырвалось:
— А где Раиса Максимовна?
— Рая приболела, — печально ответил Михаил Сергеевич и сразу же успокоил Дежкину: — Но несерьезно, несерьезно.
— И это правильно…
Клавдия совсем не собиралась произносить и эту дурацкую фразу. Опять же, само вырвалось. Как так получалось, она не могла понять. От волнения, наверное.
Но, к ее удивлению, Горбачев не обиделся, а, наоборот, засмеялся:
— Что, въелось в сознание?
— Въелось, Михал Сергеич, — честно призналась Дежкина.
— Простите, но мне ваше лицо знакомо. Мы где-нибудь раньше виделись?
— Вряд ли… — смутилась Клавдия. — Вообще-то я следователь.
— Преступников ловите?
— Стараемся… А вы на съемки?
— Да, прямой эфир, — и он, понизив голос до шепота, доверительно сообщил: — Волнуюсь страшно. Давненько перед людьми не выступал.