— Боже, какая я ужасная… — скривилась Дежкина. — Я и не подозревала, что у меня такое отталкивающее лицо. Что за глупое выражение? Что за дурацкая улыбочка?
— Да уж, фотогеничности маловато, — бестактно согласился с ней Михаил.
— Мишенька, скажите честно, я и в жизни такая же страшная?
— Вы набиваетесь на комплимент, — улыбнулся Подколзин. — Не горюйте, у вас нормальная реакция человека, который в первый раз увидел себя на экране. Вон, посмотрите на вашего придурковатого коллегу. (В это время в кадр попал Веня Локшин.) Видеозапись немножко размывает черты, понимаете?
— Понимаю… — тихо сказала Клавдия, но легче от этого ей не стало. — Это самое начало?
— Да. Промотать?
— Не надо. — Дежкина подсела поближе к мерцающему экрану монитора.
— У нас всего час.
— Знаю. Успеем.
Поначалу камера нервно дрыгалась из стороны в сторону (вероятно, Подколзин поудобней пристраивал ее на плече) и лица митингующих сливались в единое клокочущее пятно. А вот голоса были слышны отчетливо.
«Такой вы уже нигде ни за какие деньги не купите, а я вам уступлю по дешевке. Портрет юного Ильича».
Точно, именно в этот момент к ним подходила тетка в нелепой фиолетовой шляпе с петушиным пером и предлагала значок с изображением вождя мирового пролетариата в младенческом возрасте. Но в кадр она не попала, Михаил переключил тогда все свое внимание на импровизированную трибуну.
«Закурить не найдется?»
Дежкина сразу вспомнила здоровенного верзилу. Кажется, он был в потертой куртке из плащевой ткани.
«Вопрос власти — коренной вопрос любой революции! Наши идейные противники…»
Ага, это понеслось с трибуны. Истерично орут в мегафон, аж уши закладывает. И толпа отвечает восторженными возгласами и радостными криками.
Вот на постамент поднимается священник, простирает к народу руки и хорошо поставленным голосом затягивает:
«Дети мои! Возблагодарим Господа!..»
— Паноптикум… — Подколзин приглушает звук. — Они бы еще слона притащили.
— Мишенька, а зачем вы так странно снимаете? — осторожно поинтересовалась Дежкина. — Скачете, скачете… Ничего конкретного, только какие-то не связанные между собой обрывки… Не лучше ли было снимать плавненько, красиво?
— Типичная точка зрения дилетанта, — улыбнулся оператор. — Это же рыба!
— Рыба? — не поняла Клавдия.
— Ну, как вам объяснить… Прежде чем материал выходит в эфир, его десять раз монтируют-перемонтируют. Моя задача — успеть схватить все самое интересное, самое запоминающееся, пусть и не выстроенное в логическую цепочку. О, кстати, замечательные типажи.
На экране в это время пикировались толстуха, аппетитно жующая гамбургер, и пацаненок-попрошайка. Вообще-то мерзкое зрелище — что он, что она. Что замечательного нашел в них Миша?
«Эй, телевизор! Меня сними, я сегодня красивый!»
Камера резко прыгает в сторону, и на экране монитора появляется помятая, но счастливо улыбающаяся рожа пьянчуги.
«Простите, а вы по какому принципу выбираете точку?»
Это Венька любопытствует. Хороший он мальчишка, но уж очень о себе высокого мнения. Правильно Подколзин его тогда осадил, наука будет.
«Патриоты!..»
На трибуну вбегает тощий парень с огромным кадыком. Тоже оратор нашелся, в зеркало бы на себя глянул. Несет полнейшую ахинею, а люди внимают ему затаив дыхание. Почему так происходит? Что это? Гипноз?
Клавдия вспомнила, что те же мысли были у нее и на демонстрации.
Сопляку приходит на помощь оратор постарше, и они вдвоем начинают балаболить.
— Вы понимаете, о чем базар? — спросил Михаил.
— Нет, — призналась Дежкина. — Вроде слова знакомые, а общий смысл почему-то не улавливается.
«Пропустите честного человека подписаться на кандидата!»
Это мужик в кепке выныривает из-под камеры и, расталкивая локтями зевак, пробирается к столику регистрации. Камера следует за его широкой спиной, сквозь живой коридор.
Именно в этот момент Клавдию и охватило беспокойство, она начала бояться этой озверелой толпы. Но обратной дороги уже не было, пришлось следовать за Михаилом. Венька молодец — вовремя смылся.
За столиком сидит женщина в черном, протягивает страждущим подписантам шариковую ручку на веревочке и повторяет:
«Спасибо, товарищ!..»
Пока ничего такого, что могло бы вызвать подозрение, не происходит. Другое дело — очень многое остается за кадром… Неужели просмотр видеозаписи так ничего и не прояснит?
«Вы откуда будете, позвольте полюбопытствовать?» Крепкий старикан возмущенно смотрит прямо в объектив.
— Скотина… — Подколзин выразительно хлопнул кулаком по монтажному столу, после чего ловко вытряхнул из пачки сигарету и закурил. — С этого гада все и началось. Если бы не он!..
— Тихо, Мишенька! — взмолилась Дежкина.
«Би-Би-Би».
«Чего?»
«Би-Би-Би».
«Американская? Братцы, опять на нас напраслину возводють! Опять американьцы со своим Би-Би-Би приехали!..»
Камера сотрясается, и ее бросает вниз… множество переминающихся на месте ног. Слышно, как Подколзин тяжело сопит. По толпе прокатывается неразличимый воинственный гул.
«Держи его!» — надрывно кричит чей-то хриплым голос.
Видимо, Михаила толкнули в грудь — на экране мгновенно промелькнули сизое небо, верхушки домов, черные окна, левый край трибуны и…
— Стоп! — Дежкина вцепилась в руку Подколзина. — Чуть-чуть назад!
Михаил нажал на пульте несколько разноцветных кнопок, изображение сначала замерло, а затем медленно поползло в обратном направлении. При этом слова стали звучать шиворот-навыворот и получалась смешная тарабарщина.
— Останови! — Если бы Клавдия была способна влезть внутрь монитора, она бы непременно сделала это. — Помнишь этого человека?
— Не помню… Меня уже начали бить.
— Посмотри внимательно, что он делает?
Это был стоп-кадр, прервавший быстрое движение камеры, и картинка была немного размыта. Беснуется почуявшая кровь толпа. Искаженные ненавистью лица. Разверзнутые рты. Скрюченные пальцы тянутся к объективу. Клавдия стоит в неловкой, неуклюжей позе, обхватив руками объемистый кофр с аккумуляторами. К ее левому плечу прильнула приземистая мужская фигура. Лицо кавказской национальности, как принято теперь выражаться. Огромный козырек кепки-аэродрома скрывает глаза. Шея выгнута, будто ее владелец с испугом оглядывается. Казалось бы, ничего странного, если бы… Если бы не его рука.
— Он только что вынул руку из моего кармана! — победно воскликнула Дежкина.
— Вполне вероятно… — пробормотал Подколзин. — Жаль, мы не можем быть уверены в этом на сто процентов. Этот тип ввалился в кадр только секунду назад. Но даже если это действительно так и он влез в ваш карман… Что здесь особенного? Карманные воришки обычно выбирают именно такие места, где большое скопление народа.
— Да нет же, Мишенька! Он не крал! Он, наоборот, что-то положил в мой карман!
— Зачем?
Михаил конечно же прекрасный оператор, настоящий профессионал, но иногда соображает туговато, тут уж ничего не поделаешь.
— Плащ! — спохватилась Клавдия. — Я же сдала его в химчистку!
— Подколзин, тебе не надоело? — за их спинами вдруг прозвучал мужской голос.
Дежкина и Михаил подскочили от неожиданности, будто их застали врасплох на месте преступления. Впрочем, так оно и было в некотором роде, потому что в дверном проеме появилась квадратная голова прапорщика из службы пожарной безопасности телецентра.
— И как вы только чуете? — Подколзин затушил окурок и нехотя полез за деньгами во внутренний карман кожаной куртки. — Стоит только закурить, как вы появляетесь словно черти из табакерки.
— А тебе лень два шага до лестницы сделать, задницу от стула оторвать? — укорял его пожарный.
— Сколько? Опять полтинник?
— Прощаю тебя, Подколзин, — сжалился прапорщик. — Сегодня ты нам план уже сделал. Но в следующий раз…
— Следующего раза не будет, — твердо сказал Михаил. — Хватит мне вас подкармливать.
— Ну-ну, посмотрим-посмотрим… — и, погрозив курильщику пальцем, пожарный удалился.
— Не поверите, Клавдия Васильевна, — настроение Подколзина было испорчено. — Каждый месяц ползарплаты на этих придурков уходит. Как в прорву… Эх, мне бы их заботы…
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
Понедельник. 8.27–11.25
Остаток субботы и все воскресенье, попутно проворачивая массу хозяйственных, медицинских и даже сиделкиных дел (Федор был как дитя), Клавдия ни на минуту не оставляла увлекательную умственную игру.
Итак, по меньшей мере одно предположение оказалось верным.
Клавдия тряслась на заднем сиденье троллейбуса и размышляла о том, насколько же все-таки бывает полезным в следовательском деле раскладывать, как в пасьянсе, факты.
Пасьянсом фактов Павел Иванович Дальский называл бесконечную перестановку имеющейся в распоряжении следователя информации в новые цепочки.
— В нашей профессии никогда не бывает полного нуля, — нравоучительно произносил он, вставляя папиросину в пожелтевший мундштук. — Преступник все равно что-нибудь да оставит. Это как буквы в слове… Если я вижу перед собой рассыпанную мозаичную абракадабру, это еще не означает, что из нее нельзя восстановить цельной картины. Вот, к примеру, — говорил Павел Иванович, рассыпая на столе под абажуром аккуратненькие квадратики с цветными буквами, — о чем вам может сказать вот такой набор?
Он выхватывал из пригоршни цепкими пальцами отдельные квадратики и клал перед Клавдией: E, Т, У, П, H, Р, Л и еще одно Е.
— Мало ли… — улыбалась Клавдия.
— Не ленитесь! Складывайте слово. И в конце концов выявите нужную комбинацию букв.
В течение добрых полутора часов Клавдия прилежно переставляла квадратики, а потом, смеясь, поднимала руки кверху:
— Сдаюсь!
— ПРЕ… ТУ… Л… H… Е, — быстро слагал Павел Иванович.
— Ну-с, а теперь? — вскидывал он на собеседницу лукавые глаза. — Вот видите, — говорил он, когда Клавдия угадывала слово «преступление», — все это на деле не так уж и сложно. Просто надо уметь анализировать. Преступник ведь тоже пытается запутать вас, вынуть из связанной цепи отдельные факты… и тогда стороннему глазу общая картина события кажется настоящей абракадаброй. Но вы-то — профессионал, и ваша задача — не дать задурить себе голову, из разрозненных кубиков сложить верный рисунок и вписать недостающие буквы. Так-то, дружочек!