Очень любопытно. Но какое это имеет отношение к делу Долишвили?
А ты слушай-слушай и на ус мотай… — хитро сощурился Клоков. — Может, пригодится. Рекрут, тогда он еще был просто Ленькой Ситцевым, поступил в институт физкультуры, не помню уж на какой факультет. На втором курсе до полусмерти избил педагога. Ну, не сдержался, бывает… В нынешнее время можно было откупиться, и не за такие делишки могущественные папаши своих детишек отмывают, но тогда шли семидесятые годы, да и денег у его папаши не было. Короче, исключили Рекрута из комсомола, с позором турнули из института. Он не очень-то и переживал по этому поводу, стал подпольно издавать книги. «Самиздат» помнишь? Ну вот печатал он Солженицына, Аксенова, других писак. Прибыльное дело. Милиция его не трогала, но была другая проблема — рэкет, слаженная и хорошо информированная бандочка вымогателей… На Рекрута круто наехали, пригрозили оружием, уложили на пол, ударили несколько раз… Он вынужден был заплатить дань.
— И после этого бросил обидку?
— Да, в армии его приучили, что на каждый удар нужно отвечать ударом такой чудовищной силы, чтобы он стал последним. Рекрут выследил каждого из рэкетиров, установил места их проживания, а затем собрал своих самых преданных друзей на первый в его жизни «сходняк». Он спросил их: «Вы со мной?» И друзья ответили: «Да». Так родилась банда Рекрута.
— И рэкетирам не поздоровилось?
— Рекрут был молод и не испытывал удовольствия от убийств. Он оставил всех своих противников в живых, в назидание отрубив им мизинцы на обеих руках, а кое-кто из них перешел в его команду, дав клятву верности. Рекрут начинал свою преступную карьеру эдаким Робином Гудом местного значения, защитником бедных и обездоленных. Но романтики в нем хватило ненадолго. По своей неопытности он не знал, что весь городской рэкет работал с негласного разрешения милиции…
— И его сразу взяли?
— Да, влепили по полной программе за членовредительство. И главными свидетелями стали «перебежчики», они без зазрения совести предали его. Восемь лет строгача. Именно в тюрьме он и получил свою кличку за то, что каждое утро отжимался от пола тысячу раз.
— А банда распалась?
— Не совсем… Можно сказать, что все ее члены ушли в вынужденный отпуск. Они не способны были существовать без лидера, без главаря и с нетерпением дожидались возвращения Рекрута. Но из тюрьмы он вышел совершенно другим человеком. Слова «нет» он больше не знал, вернее, не воспринимал. От его доверия не осталось и следа, он полностью изменил «кадровую политику», никого к себе не приближал и ни с кем не откровенничал. Для того чтобы попасть в его банду, человек должен был пройти через множество проверок, испытаний и провокаций, и, если после всего этого он все же вступал в «организацию», выход из нее был один — смерть. Своих людей Рекрут муштровал по армейской программе (учил всему, что узнал в армии, — стрелять, драться, профессионально убивать), постепенно доводил их до состояния эффективных и надежных роботов. Любые попытки бунта или даже намек на ослушание карались незамедлительно и жестоко. И вместе с тем Рекрут часто бывал мягок, добр и щедр, чем вызывал симпатию у гавриков. Он так называл своих подопечных — «гаврики». Он объявил войну конкурирующим группировкам только тогда, когда понял, что гаврики созрели для больших дел. Это был настоящий блицкриг. Весь Новоспасск очистили за каких-то пару дней, действовали быстро и слаженно, не жалея патронов, убивая направо и налево. Трупы вывозили в песчаный карьер, где скидывали в бездонный котлован, предварительно отрезав им мизинцы. На этот раз милиция не вмешивалась, ее высшие офицерские чины были подкуплены Рекрутом.
— Вот больной… — невольно поежился Чубаристов. — Солил он их, что ли?
— Почти угадал. Рекрут держал пальчики в специальном химическом растворе и любил демонстрировать эту коллекцию чужакам, которые приезжали к нему на переговоры из других городов. Мол, не рыпайся, а иначе с тобой случится то же самое.
— Это уже был какой год?
— Середина восьмидесятых, как раз перестройка началась. К тому времени Рекрут держал в своих руках всю область, был королем и богом в одном лице. На него стали работать тысячи людей, когда он открыл легальный бизнес — сеть издательских домов. Казалось бы, чего еще желать? Жизнь удалась! Но Рекруту было этого мало, он стремился заполучить власть над всей страной, объединить под своим началом все действовавшие тогда группировки. Предстояла большая война, и он не побоялся развязать ее, отправившись в восемьдесят шестом в Москву и захватив с собой самого верного гаврика по имени Резо… — Клоков замолчал.
— И что дальше? — нетерпеливо спросил Виктор, когда пауза уже достаточно затянулась.
— А вот об этом, дружок, ты узнаешь в следующей серии, — голосом ведущего передачи «Спокойной ночи, малыши» проговорил Павел. — А сейчас почисти перед сном зубки, ложись в кроватку и крепко засыпай.
— Хватит паясничать! — вскипел Виктор. — Тоже мне, сказочник выискался! Андерсен хренов…
— Жду тебя через неделю, — сухо сказал Клоков. — И не забудь прихватить с собой письменный ответ от начальства. Иди-иди, легавый… Сегодня ты больше не услышишь от меня ни слова.
Понедельник. 15.32–17.03
Беркович с сомнением оглядел неприглядную дверцу. Непонятно было: то ли он, как и недоверчивая инспекторша, сомневается в правоте Дежкиной, то ли ему просто-напросто лень было возиться с досадным этим недоразумением.
— Может, не надо пороть горячку? — осторожно спросил он, глядя себе под ноги. — Давайте сначала разузнаем, что да чего… А вдруг этот самый «Дружок» подымет крик про нарушение законности и прав человека?
— Нарушение прав крупного рогатого скота, вы хотели сказать, — язвительно произнесла Клавдия. — Послушайте, друг мой, не морочьте себе и нам головы… вскрывайте! Ответственность я беру на себя.
Беркович пожал плечами, вздохнул и склонился к замочной скважине.
— Эге, — пробормотал он, — а запоры-то знатные! Тут не ключ, тут полпуда динамита надобно…
Он не успел договорить.
Взвизгнув тормозами, у тротуара остановилась новенькая белая иномарка с радужно-туманными стеклами.
Дверь машины распахнулась, и на асфальт ступила длинная женская нога в узкой туфельке на неправдоподобно высокой шпильке.
— Ух, ты!.. — выдохнул Веня и непроизвольно потянулся к фотоаппарату.
Это была роскошная красотка.
«Поярче кинозвезды», — подумала Клавдия.
Неказистая инспекторша презрительно хмыкнула при виде такой ослепительной красоты. Беркович же так и застыл в полусогнутом состоянии.
— Хелло!.. — небрежно произнесла красавица, приближаясь. — На вакцинацию?..
Она крутила на пальце брелок с поблескивающим ключом, а другой рукой поправляла золотистый, крашеный, наверное, локон.
— Вы хозяйка этого заведения? — официальным тоном обратилась к ней Дежкина.
— Предположим. А вы кто? Вообще-то, — лениво произнесла блондинка, — лучше, пожалуй, вызвать милицию… Пусть там с вами разберутся. Ничего себе: средь бела дня взламывать чужую частную собственность…
— Не надо никого звать, — сказала Клавдия, извлекая из своей сумки удостоверение, — мы уже здесь.
Красавица ничуть не удивилась.
Небрежно скользнув взглядом по красной книжечке с надписью ПРОКУРАТУРА, она сложила руки на груди и испытующе поглядела на Дежкину:
— Ну-ну. В таком случае позвольте узнать, чем обязана?
— Не вижу смысла обсуждать серьезные вопросы на ходу. В ногах, как говорится, правды нет, — улыбнулась ей Дежкина.
— Моя машина тесновата для такой компании.
— А я и не говорю о машине. Как хозяйка, вы могли бы пригласить нас вот сюда, — Клавдия указала на дверь.
— Обычно в гости не набиваются так нахально…
— Вы не поняли, — раздельно произнося слова, сказала следователь. — Мы не гости. И я бы не рекомендовала вам продолжать вести себя подобным образом. Разумеется, если не хотите дополнительных неприятностей.
Красавица выдержала долгую паузу, словно бы решая для себя, стоит ли идти на открытый конфликт, затем ее губы дрогнули и вытянулись в фальшивую, но якобы беспечную улыбку.
— О’кей, — кивнула она, — надеюсь, все полномочия у вас имеются и документы в порядке.
Клавдия протянула листок с синей печатью.
Блондинка едва взглянула на него.
Прогулочным шагом, вихляя бедрами, она поднялась на ступени крохотного крыльца и вынула из сумочки связку ключей — не чета тому, что болтался на брелке.
Беркович, по-прежнему завороженно наблюдавший за хозяйкой «Дружка», покорно уступил ей место у двери.
— Интересно узнать, — усмехнулась красавица, колдуя над замками, — с чего бы прокуратура решила навестить мою скромную фирму?
— Немного терпения, — не стала вдаваться в подробности Клавдия.
— Что ж… Бог терпел и нам велел, — сказала блондинка. — Надеюсь, госпожа следователь, этот визит завершится к нашему обоюдному удовлетворению.
— О, да! — пылко воскликнул Беркович, задетый за живое словом «удовлетворение», и зарделся, как майская роза.
Хозяйка поощрила его ласковым взглядом и вновь обернулась к Дежкиной:
— Госпожа следователь…
— Можете называть меня Клавдией Васильевной, — разрешила Дежкина.
— А я — Ираида Петровна. Будем знакомы, — красавица протянула холеную руку.
— Прокурор-криминалист, — немедленно отрекомендовался Беркович, — одинокий мужчина в полном расцвете сил.
— Заметно, — усмехнулась Ираида Петровна.
Клавдия только сокрушенно покачала головой, а некрасивая инспекторша вновь презрительно хмыкнула.
Дверь наконец поддалась.
Следственная бригада очутилась в помещении «Дружка».
— Это мое скромное хозяйство, — развела руками блондинка, — уж не знаю, чем оно вас заинтересовало…
Веня и Беркович растерянно оглядывались по сторонам.
Выкрашенные в ровный серый цвет стены были украшены плакатами с изображением пекинесов, лаек, спаниелей, попугаев ара и персидских кошек.