— Сколько вам лет?
Обычно после такого вопроса Дежкина краснела и отшучивалась, но сейчас ответила сразу, не испытав при этом никакой неловкости:
— Сорок два…
— Странно.
— Что вам странно?
— Никогда бы не подумал. Вы смотритесь максимум на тридцать.
— Глупый комплимент.
— Ну хорошо-хорошо, на тридцать два. А вот сознание у вас семидесятилетней старухи — жизнь прожита, не к чему стремиться… позади все самое хорошее и светлое, впереди же — темнота. Меняться нужно, Клавдия Васильевна, совершенствоваться, не останавливаться в развитии, наконец, аутотренингом заниматься.
— Каким еще аутотренингом?
— Объясняю. Просыпаетесь утром и сразу к зеркалу. Смотрите на себя долго и внимательно, мысленно повторяя: «Я самая красивая и талантливая, я самая умная, я лучше всех».
— Вряд ли поможет.
— Обязательно поможет. Вы только один разочек попробуйте.
Дежкина не стала рассказывать Подколзину о том, что минимум дважды в день, залезая под душ, она невольно рассматривает себя со всех сторон в зеркалах, прилепленных Федором на стены, что, сколько бы она ни повторяла магических заклинаний типа «я самая-самая», результат всегда останется нулевым. Стоит только выйти из ванной комнаты и окунуться в повседневные заботы, как она опять начинает ощущать себя маленькой беспомощной серой мышкой.
— Как ваше отчество? — Клавдия склонилась над папкой, и лицо ее сразу приняло деловое и сосредоточенное выражение.
— Борисович. — Подколзин придвинулся вместе с креслом поближе к следовательскому столу. — А может, не надо?
— Надо, Мишенька, — не поднимая глаз, уверенно произнесла Дежкина. — В каком году вы родились?
— В шестьдесят пятом, одиннадцатого сентября. Клавдия Васильевна, это обязательно? — занервничал Подколзин. — У меня работа, постоянные разъезды…
— От вас требуется написать заявление на имя прокурора, — Дежкина положила перед ним листок. — Не бойтесь, вас не затаскают по кабинетам и судам. Заявление — это простая формальность, без него я не имею права открыть уголовное дело.
— Все равно же никого не найдете.
— Но я должна хотя бы попытаться. Лжемилиционеры — единственная зацепочка, за которую можно ухватиться. Узнай я, кто приказал им совершить на вас нападение и…
— Легко сказать, — хмыкнул Подколзин. — Наверняка их уже давным-давно в Москве нет.
— А мы составим фотороботы и разошлем по всей стране. Вы лица хорошо запомнили?
— Еще бы.
— Тогда пишите.
— А что писать-то? У меня, вообще-то, с этим проблемы. В школе за сочинение выше тройки с минусом не получал.
— Про митинг можно не упоминать, — задумавшись на мгновение, сказала Клавдия. — Начните с того самого момента, когда в вашу дверь позвонили…
— Не позвонили, а постучали. Громко.
— Пишите-пишите… Укажите точное время. Не забудьте про милицейскую форму и удостоверения.
— А куда и чем били, тоже указывать? — Подколзин старательно водил шариковой ручкой по бумаге.
— Обязательно.
— А про то, что один из них шепелявил?
— Шепелявил?.. — Дежкина тотчас отчетливо вспомнила голос парня из старенького «Жигуленка», который сидел слева от нее. — Тот тоже шепелявил. Похоже, что мои похитители и ваши налетчики — одни и те же люди.
— Вот и чудненько! — оживился Михаил. — Давайте заведем дело о вашем вероломном похищении, а я пойду домой.
— Нельзя, — покачала головой Клавдия.
— Это еще почему?
— Следователь не имеет права заводить уголовное дело, по которому он сам проходит как потерпевший или даже свидетель.
— Так попросите кого-нибудь из своих коллег.
— Мне не хотелось бы посвящать в свои проблемы посторонних.
— Неужели никому не доверяете? — Михаил понизил голос да шепота.
— Дело не в этом… — не очень уверенно ответила Клавдия.
— Даже этому своему? — Подколзин кивнул на чубаристовский стол. — Сами же говорили, что ближе него…
— Витя слишком загружен, он просто не потянет еще одно дело. И потом, я не об этом.
— Понятненько, — вздохнул оператор. — Значит, мне одному придется отдуваться за нас двоих. Эх, где наша не пропадала? — И он, что-то тихо бормоча себе под нос, застрочил с невероятной быстротой. Видно, его наконец посетило писательское вдохновение.
— Клавочка Васильевна! — В дверном проеме появилась Лина Волконская. Ее взгляд стремительно пробежал по кабинету и замер на пустующем кресле Чубаристова. — А я к вам. Можно?
Бедная Лина. Каждый раз она придумывает что-нибудь, лишь бы скрыть настоящую причину своего появления и прокуратуре.
— Чайку? — подмигнула ей Дежкина.
— Конечно, кто же от вашего чая откажется?
— Познакомься, это товарищ Подколзин, талантливый телевизионный оператор.
— Очень приятно, — Лина сделала что-то вроде реверанса, но руки не протянула.
— Так уж и талантливый… — Михаил с интересом рассматривал медэксперта. — Кстати, мы с нами не знакомы?
— Нет-нет… — ответила Лина.
По правде сказать, она испытывала разочарование, смешанное с неловкостью, и в любой момент готова была по-девчоночьи расплакаться. Вместо Витеньки Чубаристова ей подсовывают какого-то смазливого оператора, и он еще имеет наглость заигрывать с ней.
— И никогда прежде не встречались? — Казалось, еще немного, и ослепительная улыбка навсегда останется на лице Подколзина.
— Не отвлекайтесь, Мишенька, не отвлекайтесь, — Клавдия сильно сжала ладонью его плечо.
— Однозначно, мы где-то встречались! — не успокаивался Подколзин. — У меня прекрасная память на лица! Стоит мне один раз увидеть человека — и все. Щ-щ-щелк! — и на всю жизнь! Ну, признайтесь, Линочка! Где? Не каждый же день приходится встречать таких обворожительных девушек. Я же буду мучиться, пока не вспомню.
— Я, пожалуй, пойду, — сказала Лина. Эти навязчивые знаки внимания раздражали ее, выводили из себя. Не мог ничего пооригинальней придумать, кроме как «мы нигде не встречались?». Тьфу! Банальщина какая!
— И пирожок не попробуешь? — спросила Клавдия.
— Нет, как-нибудь в другой раз, — Лина начала пятиться к двери. — До свидания, Клавдия Васильевна. Простите, если что не так…
— Черт побери, вспомнил! — Подколзин аж подскочил в кресле. — Восемьдесят девятый год! Начало июня, актовый зал Первого медицинского института! Вы были там?
— Была… — растерянно проговорила Лина.
— И я был! — радостно ударил в ладоши Михаил. — Нас тогда со съемочной группой послали на выпускной вечер за репортажем для программы новостей. А вы, Линочка, в студенческом капустнике участвовали, выходили на авансцену в роскошном белом платье и пели «гаудеамус игитур, ювенес дум су-умус», после чего вступал хор, зажигались свечи и тому подобное.
— Точно! — подтвердила Лина. — Я была в белом платье. Я пела. Вам понравилось?
— Ну-у-у-у… как сказать, чтобы не обидеть? — Подколзин скрестил руки на груди и попытался изобразить на своем лице нечто серьезное. — Голосок у вас приятный, но с музыкальным слухом явная проблемка, на полтона не дотягиваете.
— Это правда, — нисколько не обидевшись, согласилась с ним девушка. — Меня же тогда буквально силком на сцену выпихнули и заставили солировать. А я потом весь вечер проплакала от обиды.
Волконская подсела к столу и с жадностью начала уплетать пирожки. Ее больше не раздражал «этот наглый тип», а, наоборот, даже казался ей симпатичным. Во всяком случае, собеседником он был отменным. (Михаил пустился рассказывать смешные истории из телевизионной жизни.) Лина смеялась.
Каждую свою историю оператор начинал одинаково: «Со мной еще один прикольный случай приключился». Если бы Лина только знала, что таких «приколов» было припасено у Подколзина на все случаи жизни.
— Я всегда мечтала быть артисткой, — отхохотавшись после очередного «прикола», сказала Лина. — И даже в массовке однажды снималась. Хотела в театральный поступать. Но родители были против, особенно папаша. Он мечтал, чтобы я стала врачом, людей лечила. Вот, лечу теперь… жмуриков.
— В каком смысле? — не понял Подколзин.
— В прямом. Медицинский эксперт я, понимаете? — Лина тремя глотками осушила стакан, будто в нем было вино, а не остывший чай.
— И в чем же заключается ваша работа?
— Я должна установить причину и время смерти и составить подробный отчет. Я уже точно могу определить, сколько дней труп пролежал, сам ли покойник повесился или же его сначала придушили. Вы, например, знаете, что когда человек заживо сгорает, его тело непроизвольно принимает положение так называемой «боксерской стойки»?
— Как это?
— Линочка, съешь еще пирожок. — Клавдия Васильевна почувствовала, что Волконская постепенно начинает заводиться. Бедняжку всегда заносило, когда речь заходила о ее работе.
— А вот так! — Лина скрючилась на стуле, скорчила ужасную рожицу, левой рукой прикрыла челюсть, а правую вытянула вперед.
— Забавно… — натянуто улыбнулся Михаил. — У вас чертовски интересная работа. Так сказать, расширяет кругозор и закаляет характер.
— Да уж, характер у меня — будь здоров, — с гордостью произнесла Лина. — Не каждый мужик выдержит. Особенно в последнее время, когда мода пошла на всякие извращения. На днях нашли паренька, белобрысого такого мальчишку. Несколько раз пырнули ножом в область сердца, но не в этом суть… Ему еще и веки бритвой срезали, представляете?
— С трудом, — поежился Подколзин.
— А вы представьте, лежит перед вами паренек и глядит на вас вот такими глазищами! — Она растопырила пальцы на обеих руках. — Вот такими, не преувеличиваю.
— Ой, смотрите, снежок пошел. — Дежкина предприняла отвлекающий маневр, стараясь переключить внимание Волконской и Подколзина на погоду. — Надо же, пушистый-пушистый!
— Это идея… — обернувшись к окну, проговорил Михаил. — Почему бы не снять документальный фильм о женщине-медэксперте? Это будет сенсация. День за днем хроникально прослеживать все события…
— Вот так? — шутливо обиделась Клавдия Васильевна. — А как же «Госпожа следователь»?