Никогда у Чубаристова не появлялось желания ударить эту женщину. Она могла издеваться над ним самым изощренным образом — он терпел. Да что там! Он даже радовался, ловил за ее издевками скрытое неравнодушие к себе. На лице у него появлялась заискивающая улыбочка, и он сам подставлялся под удары.
— Малюта Скуратов? — не понял он.
— Ах да, прости. Этого в милицейском ликбезе не проходят. Это для вас слишком сложно. Ну хоть про Берию слышал?
— Я не Берия.
— Извини опять. Я тебе польстила. Ты — хуже.
Чубаристов хохотнул. Это было нервное. Ему все казалось, что сейчас из-за ограды появятся взрослые люди и скажут: «Уходи! Ты плохой мальчик».
А потом милиционер даст пинка.
Виктор боялся вдовы.
И ждал. Он знал, что, вылив на него ушат тонких и грубых издевательств, вдова смолкнет. И тогда настанет страшный и желанный момент. Власть незаметно перейдет к нему — да какая!
— Слушай, а тебя мать в детстве долго сама мыла?
— Почему? — опять не понял Чубаристов.
— Ты какой-то немужественный. Это случается с мальчиками, которые растут без отцов. Знаешь, мать лет до семнадцати моет его в ванне. У него уже все волосами поросло, ему стыдно, но ведь матери не откажешь…
Чубаристов застыл. Она почти угадала. Мать мыла его, правда, не до семнадцати, но уж до четырнадцати — точно. Ванна наполнялась водой на одну помывку. «Титан» приходилось топить дровами. Экономили. После матери и двух сестер наступала очередь Виктора. Он лез в остывшую, мутноватую, с клочьями серой пены воду, и тут входила мать…
— Не надо, — сказал Чубаристов тихо. — Мать не трогай.
— Я не мать, а тебя, — улыбнулась вдова. — Скажи честно, тебе сначала было стыдно, а потом мучительно нравилось, да?
— Не надо.
— А что так? Стыдно? Тебе стыдно?! — обрадовалась вдова. — Витенька, — «сладким» голосом передразнивала она его мать, — тебе не надо стесняться мамочку. Я же тебя родила, я все твои писечки-попочки видела…
Чубаристов встал.
«Так тебе и надо, придурок, так тебе и надо!» — подумал он.
— Витенька, а ты писечку свою не трогаешь? Никогда этого не делай, ручки отсохнут. Ну, ударь, ударь…
Виктор шагнул к ней. Она не отпрянула. Она улыбнулась.
«Ах, вот как мы сегодня? — мелькнуло горячечно. — Мы сегодня так?!»
Он схватил ее за волосы и запрокинул лицо.
Она не сопротивлялась. Он пригнул ее голову вниз, прижал к своей промежности. Она со стоном вздохнула, расцепила руками молнию и впилась губами в его плоть.
Перемена власти произошла моментально.
Теперь уже он был властителем. Жестоким и изощренным. А она со сладостными стонами исполняла любые его, даже самые отвратительные прихоти.
Его фантазия вдруг начала работать в каком-то неведомом извращенном поле. А она, словно проникая в его мысли, опережала эти фантазии.
Бурное начало сменилось длительным, томительно-жутким продолжением. Она начала мастурбировать, показывая ему бесстыдно, как это делается, раскрываясь вся.
— Смотри, — поворачивала его голову к зеркалу, — смотри…
Это был красный морок. Это был черный туман.
Чубаристов ударил ее. Ударил сильно.
Но она только завыла от наслаждения.
— Еще! Еще!
И впилась зубами в его тело.
Когда волна накрыла его с головой, он решил, что сейчас умрет. Сердце остановилось. Он открывал рот, а вдохнуть не мог. Потом свалился на пол и забился в конвульсиях. Кажется, она тоже билась и что-то кричала.
Потом в ушах был звон, словно рядом взорвалась шутиха.
— Закроешь дверь за собой, — сказала она, скрываясь в ванной.
Он на кисельных ногах доплелся до двери. Сердцебиение еще не восстановилось, дыхание было судорожным, но мысль была четкой:
«У-у! Сука…»
Среда. 21.10–22.31
Они влетели в подъезд, едва не сбив с ног соседского пацана, волокущего на спине велосипед. Велосипедный звонок жалобно звякнул, ударившись о стену.
Бабулька, стерегущая входящих на своем балконе, не успела и рта раскрыть.
Запыхавшийся Порогин мчался следом за Дежкиной, сжимая в руке ее сумку, и едва-едва поспевал.
Он и не подозревал, что наставница умеет так хорошо бегать.
Пять минут назад они поймали такси, точнее сказать, остановили его грудью — Дежкина вылетела на проезжую часть и встала как вкопанная перед несущейся на нее машиной — водитель едва успел затормозить.
Пока он орал, брызгая слюной и в ярости сжимая пудовые кулаки, Клавдия плюхнулась на заднее сиденье и назвала адрес.
У нее был такой вид, что матерый шоферюга осекся, машина взревела и помчалась на красный свет.
Игорь с замиранием сердца следил за светофорами, а на поворотах цеплялся за дверную ручку.
Наконец, взвизгнув тормозами, такси затормозило у подъезда, и Дежкина, не глядя высыпав в ладонь водителя деньги из кошелька, вывалилась из машины.
Дверь квартиры открыл Федор Иванович.
Он поглядел на Клавдию как очумелый и выпалил:
— Ну, что?!
И Клавдия эти же слова в тон ему:
— Ну, что?!
Они уставились друг на друга, одновременно осознав, что никаких новостей нет и задавать вопросы бессмысленно.
Клавдия привалилась к дверному косяку, чувствуя, что у нее подкашиваются ноги.
Игорь Порогин топтался на лестничной площадке, не решаясь войти.
— Здравствуйте, Федор Иванович, — робко произнес он.
Дежкин не сразу узнал Порогина, потом кивнул и поплелся в глубину квартиры.
Игорь осторожно взял Клавдию под локоть и усадил на стульчик в прихожей.
— Воды, — попросила Дежкина.
На висках ее блестели мелкие капельки пота.
Игорь метнулся в кухню и до краев наполнил граненый стакан.
Клавдия пила огромными глотками, захлебываясь и роняя капли на воротник.
Порогин придерживал стакан в ее трясущихся руках.
— Почему ты молчишь? — отчаянно крикнула она в пространство, отдавая стакан Игорю. — Федя, почему ты молчишь?!
— А что прикажешь говорить? — донеслось из спальни.
— Сейчас же подойди ко мне!
— Не ори на меня, — послышалось шарканье шлепанцев, и в коридоре показался Дежкин.
Игорь только теперь разглядел, что лицо его было сплошь покрыто кровоподтеками, а лоб рассекала длинная рваная царапина.
— Кто это вас, Федор Иванович? — не удержался от вопроса Порогин.
— А ты у жены моей спроси, ей лучше меня известно…
Клавдия громко всхлипнула.
— Господи, что же это, — прошептала она, — не одно, так другое… Федя, объясни же наконец. Кто звонил, когда?
Супруг насупился, недружелюбно поглядев на Игоря.
— А при нем можно?
— В каком смысле? — удивилась Клавдия. — Это же Игорь, мы работаем вместе… Ты что, не узнал?
— Узнал. — Федор Иванович громко шмыгнул носом и сообщил: — Они сказали, чтоб ни одной живой душе об этом не говорили. Мол, хуже будет.
Порогин растерянно глядел на них, не зная, как быть.
— Федя, перестань, — отмахнулась Дежкина. — Игорь — свой человек, у меня от него секретов нет. Ну не томи же! Объясни наконец, что произошло.
— Что-что… — окрысился муж. — Позвонили по телефону…
— Когда?
— Полтора часа назад. Я ничего не понял. Какой-то голос… Кажется, мужской.
— Кажется? — взвилась Дежкина. — Ты что, женский голос от мужского отличить не можешь?
— Не ори на меня! — в свою очередь завопил Федор Иванович. — Я спал… меня разбудили. В первую минуту я спросонья ничего не мог понять.
— Что тебе сказали?
— Сказали, что Ленка похищена. Заявлять в милицию бессмысленно. Сказали, что, если хотим увидеть дочь в живых, должны поторопиться.
— Им нужны деньги?
— Я тоже так подумал. Они рассмеялись. Передай, сказали, жене, чтобы вернула ключ.
— Ключ? — упавшим голосом переспросила Клавдия.
— Да, ключ… Опять этот ключ, — сказал Дежкин. — Что это значит, в конце концов? Ты чего натворила? Мало тебе, что меня отметелили, так теперь дочь подставляешь?
Клавдия ссутулившись сидела на стульчике в прихожей.
— Я не понимаю, — бормотала она, — я ничегошеньки не понимаю…
— А тут и понимать нечего! — стал опять распаляться муж. — Отдай, что взяла, и баста!
— Я же говорила тебе: ни у кого я ничего не брала.
— Ерунда! — не поверил Федор Иванович. — За невинным человеком никто охотиться не станет. Я не знаю, с кем ты там связалась, но объясни, пожалуйста, с какой такой радости все это терпеть? Сначала мне всю физиономию разукрасили, зуб сломали, теперь черед ребенка пришел! Вона, что на дворе делается — газеты почитай! И крадут детей, и убивают почем зря…
— Да, киднеппинг — страшная штука, — решил вставить свое слово Порогин и тут же напоролся на мрачный взгляд Дежкина.
— Киднеппинг! — заорал Федор. — Что вы все норовите всякую мразь покрасивее обозвать? Киллер! Рэкетир! Гады они, паскуды — вот кто!
Игорь не стал спорить и обратился к Клавдии:
— Клавдия Васильевна, что же это такое? Неужели как-то связано с работой?
— Не знаю, — простонала она.
— Подумайте, — подсказывал Порогин, — что за дела вы теперь ведете… кто мог бы угрожать?
— Про порнографию на телевидении, — сообщила Дежкина. — Но там нет никаких ключей…
— Хватит мне мозги пудрить! — опять взвился Федор Иванович. — Порнографией она занялась, видите ли. Ты бы лучше о семье подумала! Не для того я дочь рожал, чтобы на нее какие-то негодяи рот разевали.
— Ты рожал? — возмутилась Дежкина. — Нет, вы только послушайте — он рожал! А я где была?
— Тьфу! — плюнул Федор Иванович. — Свяжись с бабой — сам бабой станешь. Ты мне мозги не пудри, ты мне прямо скажи: что еще за ключ ты умыкнула и когда собираешься его отдать?
Клавдия умоляюще поглядела на Порогина, будто взывала к его помощи.
— Федор Иванович, вы же видите… это бессмысленный разговор, — попытался вступиться за Клавдию Игорь. — Как вам говорят, так оно и есть на самом деле.
— Не влезай в чужую семейную жизнь, — отрубил Дежкин. — Заведи себе жену, ее и защищай.