— Федя — укоряюще воскликнула Клавдия.
— А что — Федя? Что — Федя? — Хозяина дома понесло. — Всю жизнь как на угольях сижу. Мне эти твои приключения вот где! — он ударил ребром ладони по шее. — С первого дня одни неприятности.
Порогин страдал, слушая его.
— Давайте лучше решать, что делать, — робко предложил он.
— Да? — агрессивно подхватил Дежкин. — Мне это тоже очень интересно бы узнать — что делать?
В этот момент в замочной скважине заскрежетал ключ, и все трое как по команде повернули головы.
— Лена! — выкрикнула Клавдия и осеклась.
На пороге стоял Максим.
В руках он держал огромную коробку с тортом.
— Предки! — завопил он. — Целуйте меня и поздравляйте! Бизнес процветает! Сегодня я заработал, мамочка, твою пятилетнюю зарплату. Алле? — надулся он, не дождавшись восторженной реакции. — Вы что, не рады за сына?
Родители молчали.
— С вами всегда так — только собой заняты. Будто ни меня, ни Ленки в природе не существует.
Закрыв лицо руками, Клавдия зарыдала.
Максим опешил и едва не выронил торт.
— Э, ма, ты чего? — пробормотал он, склоняясь над матерью. — Я пошутил, слышишь? Пап, — обернулся он к отцу, — что с ней случилось?
— С ней — ничего, — ответил Федор Иванович, — а вот Ленку украли!
— То есть как украли? — не поверил Максим. — Она что, чемодан или шлепанцы, чтобы ее красть?
Дежкин-старший побагровел.
— Не мели ерунду. Надоели уже шуточки твои. Сказано — украли!
— Ничего себе, — поразился Максим. — А зачем?
— У матери спроси.
Клавдия зарыдала пуще прежнего.
— Может, все-таки стоит сообщить в милицию, — неуверенно проговорил Игорь.
— Вот заведешь своих детей, тогда и сообщай, — порекомендовал Федор Иванович.
В этот момент прозвенел короткий и отрывистый телефонный звонок.
Все замерли. Наступила мертвая тишина, просверливаемая этим тревожным звонком.
— Я возьму трубку, — сказал Максим.
— Нет! — крикнула Клавдия. — Нет! Я сама.
Она медленно направилась к телефону.
— Слушаю.
— Клавдия Васильевна? — незнакомый голос. Даже сразу не понять, мужской или женский. Что-то среднее, неживое, металлическое.
Клавдия вспомнила невидимого собеседника за оконцем обменного пункта.
У него тоже был такой же мрачный и невыразительный голос.
— Да, это я. Кто говорит?
— Вы должны были бы узнать меня.
— Не узнаю. Представьтесь, пожалуйста.
— В этом нет необходимости. Ваша дочь у нас. Надеюсь, вам уже передали условия?
— Кто это говорит? Какие условия? — Клавдия ощутила, как ее пробирает дрожь.
— Не валяйте дурака. Дело слишком серьезное. Мы уже не раз советовали вам не тянуть. Не вынуждайте нас идти на крайние меры.
— Что вы имеете в виду? — Клавдия тянула время, хотя теперь и сама не понимала зачем. Словно бы лишняя минута разговора могла что-то изменить.
Она слабо надеялась, что собеседник случайно выдаст себя, хотя и понимала, что имеет дело с умным и хитрым противником.
Рассчитывать на промашку с его стороны по меньшей мере было наивно.
— Вы поймете меня, если хотите увидеть свою дочь живой и невредимой. Необходимо, чтобы поняли…
— Я не верю вам, — вдруг выпалила Дежкина.
— Клавдия Васильевна, не заставляйте убеждать вас опытным путем. Верните ключ — и все будет в порядке.
— Почему я должна вам верить?
— Потому что другого выхода вы сами себе не оставили.
Несколько мгновений Клавдия медлила.
Ключ Неужели все происходит из-за какого-то дурацкого слова ХРЮКАЛОНА?
Что ж это за слово такое, если в ход идут избиения, похищения и даже угрозы физической расправы?
«Боже мой! — она побледнела от неожиданной мысли. — Ведь Ленка наверняка помнит надпись на бумажке. Если она ненароком сообщит это слово похитителям, как они поведут себя? Не решат ли, что разумнее убрать лишнего свидетеля?»
Спокойнее. Клавдия выпрямилась и постаралась придать голосу уверенность.
— Может, вы блефуете? Откуда мне знать, кто вы и что у вас на уме. Может, вы только говорите, что дочь у вас, а на самом деле…
В трубке послышался короткий смешок.
— Видимо, вы действительно не понимаете, с кем решили потягаться. Что ж, пусть девочка сама объяснит вам, что к чему…
Возникла пауза. Клавдии показалось, что их разъединили, и в отчаянье она повторила в трубку дежурное «алло». Это продолжалось довольно долго.
— Мама! — внезапно услыхала она далекий родной голос.
У нее подкосились ноги, и, если бы не Игорь, Дежкина наверняка свалилась бы на пол.
— Доченька, с тобой все в порядке?
— Да, мамочка…
— Не беспокойся, скоро мы будем вместе.
— Мамочка, забери меня отсюда!
Клавдия дрожащей рукой прижимала трубку к уху.
Федор Иванович подскочил к жене вплотную и попытался услышать голос дочки.
— Это она? — лихорадочно шептал он. — Это Ленка?
Клавдия кивнула и как можно спокойнее сказала в трубку:
— Хорошо, Леночка. Послушай меня… Главное, не волнуйся и ничего никому не говори. Молчи, веди себя, как тебе велят, и все будет в порядке. За мой распоротый плащ я больше не сержусь и не хрюкаю, — сказала она совершенно идиотскую фразу, но на обдумывание не было времени, — слышишь, я не хрюкаю. Ты меня поняла? — Она попыталась воспроизвести одну из своих домашних интонаций, которая ничего не сказала бы постороннему, но дочь поняла бы многое.
Она боялась теперь только одного: мембрана телефона исказит ее голос и послание останется нерасшифрованным.
С замиранием сердца она ждала ответа.
— Да, мамочка, — произнесла дочь.
Клавдия счастливо выдохнула:
— Ну и слава Богу!
Лена поняла. Поняла!
Она ничего не скажет своим похитителям. Будет держаться, насколько это возможно.
— Будь умницей, а мы сделаем все, что надо. Ты больше ничего не хочешь мне сказать?
— Передай привет Пучкову.
— Кому? — удивилась Дежкина.
— Вовке Пучкову. Он… — мембрана щелкнула, вероятно, произошло переключение аппаратов.
— Алло, Клавдия Васильевна? — вновь раздался в трубке металлический голос. — Надеюсь, ваши последние сомнения развеяны?
— Да.
— В таком случае мы ждем от вас действий, иначе начнем действовать сами.
— Хорошо, — сказала Клавдия. — Я поняла вас.
— Советую поторопиться, иначе…
— Ясно.
— До свидания.
Зазвучали короткие гудки.
— Вот что, — произнесла Дежкина, оборачиваясь к сыну. На лице ее уже было сосредоточенное и решительное выражение, — вот что, Максим. Садись-ка ты за свой компьютер, запускай какие угодно программы, делай что хочешь, но расшифруй, что может означать слово ХРЮКАЛОНА. Это последний шанс для твоей сестры… И для всех нас.
Среда. 7.15–22.31
Все началось еще накануне вечером, когда Лена вытащила из материнской шкатулки шпильку для волос и поковыряла ею в будильнике.
Это странное действие имело вполне конкретное объяснение.
В семье Дежкиных издавна было заведено, что дети поднимаются утром самостоятельно, без всяких родительских понуканий.
— Ваши предки вставали с петухами, — авторитетно заявлял Федор Иванович, гордившийся своими деревенскими корнями, — значит, и вам не зазорно по звонку будильника подниматься. Кто рано встает, тому Бог дает.
Он не поленился, купил и сыну и дочери по будильнику, которые вместо звона издавали нечто похожее на петушиное кукареканье.
— Спасибо, домик с кукушкой над головой не повесил, — усмехнулась Лена, а Максим лишь руками развел: мол, что делать, видно, судьба такая, надо терпеть.
Впрочем, нет худа без добра.
Не сразу, но очень скоро Лена поняла, что побудка по будильнику имеет массу неоспоримых «достоинств».
Во-первых, часы, да еще отечественного производства, склонны останавливаться в самый неожиданный момент.
Во-вторых, они могут немилосердно отставать.
В-третьих, механизм кукареканья поддается корректировке в выгодную для хозяина сторону (Лене, как правило, было выгодно, чтобы он молчал).
Это давало право:
а) опаздывать на школьную зарядку;
б) просыпать контрольные по химии;
в) увиливать от мокрой уборки классных комнат.
И множество других, ничуть не менее полезных прав.
Итак, накануне Лена, понаблюдав за происходящим в доме и уяснив, что предкам не до нее, решила воспользоваться моментом и не пойти в школу.
На то были серьезные, уважительные (по крайней мере, по мнению Лены) причины.
Математичка, вздорная тетка с пучком редких волос на затылке, носившая за вредность и длинный нос кличку Крыса, не далее как позавчера обещала показать Лене, где раки зимуют. Она поймала ученицу Дежкину за чтением внеклассной литературы («Поэма о страстном чувстве прекрасной девственницы, любви и коварном предательстве» знаменитой, судя по аннотации, дамской писательницы Джоанны Бредсфорд) и посулила при следующей встрече погонять Лену по всем пройденным за последний месяц разделам учебника.
А так как Лена весь последний месяц познавала исключительно страстные чувства в переложении мисс Бредсфорд, то и знания у нее были соответственные.
— Ты только послушай, — говорила Лена Ларисе Шевелевой, соседке по парте, круглолицей девушке с роскошной косой, — Лорка, ты послушай только, как здорово написано: «Она была нагая, как русалка, и только-только вышла из ванной, когда вошел Сирилл. Она хотела было прикрыться, но полотенце осталось в душе. Она поглядела на него отчаянно и беззащитно, будто молила о пощаде. Но в выражении лица молодого красавца сквозила решимость, а ноздри раздувались от желания, как у норовистого жеребца. Он быстрым движением скинул с себя ставшие ненужными потертые джинсы и сделал шаг навстречу. Мишель почувствовала, как жаркий румянец выступает на ее щеках. Теперь он был наг, как и она сама. Мускулистое стройное мужское тело против воли приковывало ее взор, заставляя опускаться взглядом все ниже, от груди к плоскому животу, а затем вниз по узкой дорожке волос. «Не надо…» — прошептала Мишель, молитвенно вскинув слабые кисти рук. Не произнося ни слова, он наклонился и влажными губами тронул нежно розовеющую мочку ее девичьего ушка. От этого бережного прикосновения все ее существо затрепетало, будто крылья прекрасной бабочки. «Не надо», — повторила Мишель, понимая, что выбор сделан и она уже ничего не сможет предотвратить, да и не хочет. Сирилл властно сжал сильными и нежными руками ее упругую, созревшую для любви грудь с затвердевшими коричневыми сосками, а затем, склонившись, поцеловал ложбинку между грудей и медленно двинулся губами вниз… и еще ниже… и еще… Мишель издала невольный вскрик, погрузив тонкие длинные пальцы в его густые черные кудри. Он делал стыдное и восхитительное. Горячим ласковым языком он раздвинул ее трепещущую плоть и вошел в глубину, в самую ее сущность, и волна наслаждения с головой захлестнула несчастную девственницу»… Вот это любовь, представляешь… Живут же люди!