Клавдия терялась в догадках, не ведая, как противостоять своенравию, эгоизму и недетской жестокости дочери.
Она боялась признаться себе, что Лена вышла из-под материнского крыла и оказалась юной женщиной, которая естественным образом становилась соперницей хозяйке дома.
Иногда, после особенно бурной ссоры с дочерью, Клавдия вспоминала давний разговор с мужем и ловила себя на том, что зря тогда поддалась своим чувствам и не сделала аборт. И тут же спохватывалась, гнала от себя прочь эту жуткую мысль.
Только теперь, оказавшись перед реальной возможностью потерять Лену, она поняла, насколько дорогим и любимым человеком была дочь.
Насквозь промокшая, вошла Клавдия в свой подъезд.
И только на лестнице поняла, что пришла домой, хотя собиралась вернуться в прокуратуру. Так уж, видно, устроен человек — в минуту опасности ноги сами поворачивают к дому.
Дверь отворил муж и, удостоив Клавдию коротким хмурым взглядом, заковылял на кухню, стуча своим костылем-шваброй.
По его виду она поняла, что новостей нет.
В комнате Максима попискивал компьютер.
Отжимая на ходу мокрые волосы, Клавдия прошла туда.
Скрючившись, как вопросительный знак, Максим сидел за компьютером и сосредоточенно выстукивал пальцем по клавишам.
— Привет, ма, — не оборачиваясь, сказал он, — чем порадуешь?
— Это я у тебя хотела узнать.
Максим вздохнул.
— Тружусь, как видишь. Слово какое-то дурацкое, ни в одном словаре ничего похожего не могу обнаружить. ХРЮКАЛОНА она и есть ХРЮКАЛОНА.
Клавдия вздохнула.
— Сколько можно тебе говорить, — не сиди сгорбившись. Осанку испортишь, будешь кривой, как сабля.
Федор сидел на кухне, уставившись в газету.
— Федь, давай хоть поговорим. Устала я, — пожаловалась она, садясь за стол, — просто сил никаких нет… Не знаю, где зацепки искать. Была в Смоленском переулке, разыскала старуху, которая меня на встречу с этим гадом проводила…
— И что?
— Ничего, — сокрушенно покачала головой Клавдия. — Бабка как бабка. Ей только денег дай, она хоть на Северный полюс кого угодно отконвоирует. Правда, узнала я, что приходил к ней странный человек по имени вроде Василий Васильевич. Он-то и нанял старуху.
— Интересные дела, — Федор Иванович поморщился и смолк.
Клавдия не стала его больше тревожить.
Спасибо ему, старается держать себя в руках, хотя весь на нервах, синюшные круги под глазами, похудел, осунулся.
Раньше бывали у них серьезные размолвки, переходившие в шумные скандалы. Это происходило, когда рабочие свои дела Клавдия ставила выше домашних.
В конце восьмидесятых случилась чудовищная история. О которой они старались не вспоминать, но которая дамокловым мечом висела над обоими.
Из служебного стола Клавдии пропали важные документы.
— Я точно помню, они лежали вот здесь. Вчера вечером перед уходом положила и заперла ящик на ключ, — говорила она Чубаристову, который холодным взглядом следил, как она паникует. — Вот ключ, и замок не взломан…
— Странно, — цедил Чубаристов, но в голосе его не было сочувствия.
— Куда они могли деться? Ума не приложу!
Документы касались деятельности одного сомнительного кооперативного объединения. Это были фальшивые накладные, поддельные расписки и еще много чего подобного, за что председателю объединения светил кругленький срок.
— Клавдия Васильевна, — ласково улыбался ей председатель, невысокий округлый человек с сияющей лысиной, до неприличия похожий внешностью и говором на тогдашнего главу государства, — должен вам сказать, что у вас напрочь отсутствуют ростки нового мышления. Мы живем в эпоху больших свершений, когда экономика государства совершает крутой поворот… это дело понимать надо.
— Я понимаю, — отвечала Клавдия, — только вот объясните, зачем подписи банковских служащих подделывать?
— Ах, Клавдия Васильевна, — сокрушенно качал головой председатель, — сразу видно, насколько вы неискушенный в этом вопросе человек. Ничего мы не подделывали. Все по закону. Знаете, как генеральный секретарь сказал: «Частная инициатива должна приветствоваться и поощряться!» А вы не поощряете. Нехорошо получается. Боюсь, будут у вас неприятности.
Частная инициатива председателя кооперативного объединения заключалась в том, что за полтора с небольшим года он умудрился перекачать из государственного кармана в собственный несколько десятков миллионов долларов, занимаясь махинациями на рынке цветных металлов.
Он купил себе виллу на Канарских островах, дом в Лондоне и семикомнатную квартиру на Елисейских полях в Париже. И уже собирался распрощаться с любимым государством и махнуть в далекие края, когда обиженный компаньон отнес компрометирующие документы в прокуратуру.
Радетель нового уклада в экономике был арестован в аэропорту Шереметьево-2, можно сказать, у самого трапа самолета.
Эти-то важные материалы и пропали из закрытого стола Дежкиной.
Разразился скандал.
Городской прокурор — в тот год им был Олег Витальевич Комов, личность весьма малопримечательная, — брызгал слюной и орал в своем кабинете так, что было слышно на первом этаже здания.
— Что это значит?! — Он тряс перед лицом Клавдии голубеньким листком. — Как вы смели! Да я вас! В порошок… Под суд!
Голубенький листок, пришедший на имя городского прокурора по почте, содержал информацию о том, что старший следователь горпрокуратуры Дежкина Клавдия Васильевна за крупную взятку согласилась уничтожить документы по делу о хищении в особо крупных размерах.
Партия была разыграна с блеском.
Клавдии светил солидный срок в местах не столь отдаленных.
Председатель кооператива загадочно улыбался и разводил руками.
Анонимка подобного же содержания пришла и на завод к Федору Ивановичу.
На заводе немедленно собрали коллектив и принялись обсуждать преступное поведение супруги коммуниста Дежкина Федора Ивановича.
Федор Иванович сидел, сгорбившись, на скамейке в углу сцены и не смел поднять глаз.
Коллектив выступал грозно и единодушно.
Слово «позор» хлестало несчастного Дежкина наотмашь.
Измочаленный, он пришел домой… и закатил супруге такую истерику — небо дрожало.
В прокуратуре на основании анонимки завели дело.
Сотрудники старались обходить Дежкину стороной, а при случайных встречах в коридоре отводили глаза.
Председателя кооператива выпустили на свободу и принесли извинения.
— Помоги, Витя, — взмолилась Клавдия, — я не знаю, что происходит, но дело нечистое. Посоветуй!
Чубаристов мрачно поглядел на нее и ничего не ответил.
На следующий день ее отстранили от работы.
Возвратившись домой, Клавдия узнала, что и Федора Ивановича перевели на другое место с зарплатой пожиже и отобрали учеников.
«Человек, который не может навести порядок в собственной семье, не имеет права воспитывать других», — безапелляционно объявил Дежкину начальник цеха.
Все закончилось столь же внезапно, как и началось.
Председатель кооператива был найден мертвым в собственном гараже. Он задохнулся выхлопными газами любимого «мерседеса».
Одновременно при странных обстоятельствах исчезли его компаньон, тот, что некогда доставил в прокуратуру компромат, жена, ведавшая бухгалтерскими счетами, и несколько сотрудников.
Деньги со счетов кооператива возвратились в государственную казну.
Спустя несколько дней Клавдии позвонила из приемной прокурора секретарша Люся и объявила, что дело о взятке закрыто в связи с тем, что обнаружены пропавшие документы и следствием доказана непричастность Дежкиной к происшедшему.
— Завтра к десяти часам утра Олег Витальевич просил вас быть у него, — сказала Люся.
Комов встретил Клавдию с распростертыми объятиями и с ходу поручил новое дело.
Дежкина хотела было отказаться, но не смогла.
В конце концов, олеги витальевичи приходят и уходят, а прокуратура и законность остаются.
Она простила.
До сей поры Клавдия не знала, какие такие подводные течения несли ее к погибели.
Чубаристов хранил молчание.
Как ни странно, нынешняя история чем-то неуловимо напомнила Дежкиной ту самую, прежнюю.
Угрозы…
Загадки…
Все как прежде, с той лишь разницей, что на карте не честь, а жизнь ее дочери.
В полном молчании она заварила крепкий чай и, выудив из недр шкафчика связку сухих и твердых, как камень, баранок, принялась размачивать одну из них в крутом кипятке.
— Да что ж так сидеть? — закричал вдруг Дежкин. — Надо же действовать!
— Действовать надо с умом.
— Пока тебя кто-нибудь надоумит, дочь потеряем, — жестоко проговорил Федор Иванович.
— Нет, — сказала Клавдия. — Они ее не тронут.
— Ты так уверена?
— Да. Им нужен ключ.
— Так отдай ты им эту хрукалону!
— Вот тогда они Ленку…
Дежкин испугался.
— Почему?! Почему?! — закричал он.
— Это ясно — она свидетель. И мы тоже.
— Мамочки родные! Во попали! — заметался по кухне Дежкин. — Во вляпались по твоей милости! Мало, что дочку потеряем, так еще и…
— Не каркай! — гаркнула Клавдия. — Замолчи!
Федор сник. Опустился на стул, губы у него дрожали.
— Клавочка, — срывающимся голосом сказал он, — придумай что-нибудь. Я тебя умоляю. Спаси нашу Леночку.
— Я ничего не могу придумать, — призналась она, — просто ничегошеньки… Так надеялась, что бабка мне что-нибудь прояснит… Вот беда, Федя. Как на войне.
Федор Иванович перестал всхлипывать, глаза его мигом просохли, и он полез под стол, зашуршав газетами. Долгое время Клавдия видела лишь его согнутую спину.
— Вот, нашел наконец-то! — заявил Дежкин и выложил перед женой свернутый вчетверо газетный лист. — Я тут прессу читал и, знаешь, о чем подумал? Ты видишь, что в стране делается?
— Что? — растерянно проговорила Клавдия. Она никак не могла сообразить, куда клонит супруг.
— Дележка, — сказал Федор Иванович, — большая дележка идет. До сих пор. Я-то думал, в девяносто первом вс