Милиция, наверное, с ног сбилась, а мама поставила на уши всю городскую прокуратуру, а может, даже и генеральную.
Вообразив эту картину, Лена развеселилась.
Родители знают, что с нею случилась беда, и они конечно же очень скоро вызволят ее из темницы — в этом она не сомневалась ни на минуту.
Лена прошлась из угла в угол, размахивая руками, как на школьной физзарядке, которую, кстати сказать, она терпеть не могла. Оказывается, эти упражнения действительно помогают взбодриться, подумала она.
И тотчас ощутила чувство голода.
Оно, это чувство, росло и крепло и в конце концов выросло до необыкновенных размеров.
Когда человек голоден, он не может думать ни о чем ином, кроме как о еде.
Чтобы отвлечься, Лена пыталась припомнить самые романтичные сцены из романа Джоанны Бредсфорд, однако даже мужественный Сирилл теперь казался ей скучным, бледным и неинтересным.
Не о его щедрых любовных ласках, столь живо описанных романисткой, мечтала теперь она. Перед ее мысленным взором возникали другие картины: блюдо с фаршированной рыбой, графин с оранжадом, свежая клубника со взбитыми сливками и прочие яства, упомянутые мисс Бредсфорд в сцене скромного ужина девственницы Мишель и ее страстного друга в небольшом придорожном ресторанчике на берегу ласкового моря.
Лена могла бы поклясться, что вместе с шумом волн и криками чаек она слышит жаркое шкворчание масла на раскаленных сковородах и дивные запахи экзотической южной кухни, столь издевательски звучавшие и благоухавшие в пустой и темной комнате.
Да что там обливающийся соком поросенок! Теперь Лена не отказалась бы и от опостылевшей яичницы с салом в исполнении Федора Ивановича, не говоря уже о завтраках матери.
Подойдя к двери, она прислушалась.
Ей показалось, что издалека доносятся смутные звуки — то ли шум воды, то ли человеческая речь — разобрать было невозможно.
Не долго думая Лена решительно заколотила в дверь кулаком.
Никакого ответа.
Тогда, повернувшись к двери спиной, она стала с размаху стучать каблуком.
Получилось громко и весьма убедительно.
Лена так увлеклась, что не услышала приближающихся шагов, и лишь лязг засовов заставил ее отпрыгнуть в сторону.
— В чем дело? — рявкнул грубый мужской голос.
— Вы кто? — от неожиданности выкрикнула Лена.
— В чем дело, спрашиваю?
— Есть охота. Ужин будет?
— Какой тебе ужин в четыре часа? Спи.
Дверь захлопнулась так же внезапно, как и отворилась.
Лена растерянно глядела перед собой. Четыре часа — ночи или дня? Какой сегодня день? Что это все означает, в конце-то концов?
Она не раз читала в приключенческих книжках, как узники подземелий теряют счет времени и медленно сходят с ума, но никак не могла подумать, что окажется на их месте.
Теперь она представила совсем другую картину — ее, дряхлую, иссохшую, со спутанными волосами и безумным взглядом, выводят на солнечный свет, — точь-в-точь, как персонажа из книжки про остров погибших кораблей. Вокруг собирается толпа. Женщины плачут от жалости. Мама падает в обморок…
Картина выглядела столь живо, что у Лены навернулись на глаза слезы.
Она вообразила белую больничную палату, родственников и знакомых, окруживших смертное ложе, и себя, возлежащую на высоких подушках и слабой рукой благословляющую всех.
«Доченька, — рыдает Федор Иванович, — не казни, что не разрешил маме купить тебе в прошлом году платье с воланами и открытой спиной».
«Леночка, — заходится в слезах Клавдия, — прости за то, что послушалась папу и не купила это платье, а еще прости, что ругала за двойки и за то, что куришь. Кури на здоровье. Максим, дай ей сигаретку».
Брат трясущейся рукой протягивает умирающей пачку «Мальборо» и щелкает зажигалкой.
«Дежкина, — говорит Крыса, пряча красные глаза и дрожащие губы, — я ставлю тебе пятерку по всем предметам сразу. Посмертно».
«Ленка, — плачет Шевелева, — ты была права… ты самая красивая девчонка в классе!»
«Что мы будем без тебя делать?» — хором вопрошают мальчишки-одноклассники.
«Я так мечтал прокатить тебя на собственном «мерседесе», — восклицает Вовка Пучков, роняя скупую мужскую слезу.
«Больше никогда не буду подглядывать и доносить, — кается бабулька с балкона второго этажа, — вот те крест!»
На бледных губах умирающей возникает слабая улыбка. В последний раз затянувшись «Мальборо», она обводит собравшихся туманным взором и говорит…
— Жри!
Лена вздрогнула, возвращенная окриком из своих видений.
В приотворившуюся дверь чья-то рука втолкнула алюминиевую глубокую миску, и дверь вновь захлопнулась.
На ощупь девочка отыскала миску и нашла в ней ложку.
Каша была преотвратной на вкус, но это все-таки была каша, настоящая еда.
Торопливо, будто боясь, что кто-то отберет скудное кушанье, Лена принялась ее есть.
Через несколько минут она почувствовала, что ноющая боль в животе тает.
Голод прошел.
Лена хотела было снова прилечь на топчан и от нечего делать вздремнуть, как из-за двери донеслись гулкие шаги и грохот засовов.
— Выходи! — приказал знакомый уже голос.
Лена робко переступила порог темницы.
Перед ней стоял рослый мужчина с абсолютно голым черепом, похожий на птицу гриф. Его маленькие глазки, расположенные впритык к огромному, крутому носу, смотрели пристально и зло.
— Здрасьте, — сказала Лена.
Не ответив, гриф сделал ей знак: иди вперед.
Девочка повиновалась.
Она шла и слышала за собой тяжелое, простуженное дыхание своего конвоира.
Вновь, как и прошлый раз, они продвигались по запутанному лабиринту коридоров, поднимались-спускались по железным грохочущим лестницам, сворачивали в темные закоулки, минуя наглухо закрытые, оббитые металлом двери.
Наконец утомительное путешествие закончилось.
Лена оказалась в просторном помещении, абсолютно пустом, если не считать стоящих посередине табурета и стола. На столе ярким светом горела направленная на дверь лампа.
Конвоир втолкнул ее и захлопнул за спиной дверь.
На какое-то мгновение Лене показалось, что она здесь совершенно одна, как вдруг из глубины комнаты раздался тихий, вкрадчивый голос:
— Пройди вперед и сядь.
Лена попыталась прикрыть глаза от света ладонью, чтобы разглядеть говорящего, но этот маневр не дал результатов: за время, проведенное в кромешной темноте, зрачки успели отвыкнуть от яркого света и теперь реагировали только на него.
— Садись, я сказал, — настойчиво повторил голос.
Лена опустилась на стул.
— Здравствуй, — сказал голос.
— Здрасьте.
— Ты, наверное, удивляешься, что оказалась здесь, и думаешь, зачем, почему?
— Очень надо, — пожала плечами Лена.
— Значит, тебе все равно?
— Ага.
Для начала, решила Лена, надо прикинуться дурочкой. Пусть поговорит, авось сам себя и выдаст.
Взрослые — они глупые, потому что думают, что с детьми надо сюсюкать, иначе они ничего не поймут.
— В таком случае, давай знакомиться, — предложил голос.
— Давайте.
— Тебя как зовут?
— А вас?
— Виталий Витальевич, — после небольшой паузы произнес невидимый собеседник.
— А сколько вам лет?
— Много, к сожалению. Честно сказать, я хотел бы быть, как ты, — молодым и беззаботным.
— Да, — со вздохом кивнула Лена, припомнив папину фирменную поговорку, — старость — не радость.
— Что? — удивился голос.
— Это я просто так, к слову, — сказала Лена.
— Теперь расскажи о себе, твоя очередь, — напомнил Виталий Витальевич.
— Мне шестнадцать лет, — с удовольствием начала врать Лена. — Зовут меня Мишель… Странное имя, да? Но зато красивое.
— Очень хорошо, — похвалил голос. — А сейчас — то же самое, только по-честному.
— Я и говорю по-честному, — изобразила возмущение девочка. — Вы что, не верите?
— Верю. Допустим, что верю… Про родителей ты не сказала. Кто они?
— Как кто? Мужчина и женщина.
— Ценная информация. А чем они занимаются?
— Папа — летчик. Сейчас он в Париже на переподготовке. А мама переводчица. Она в Китае.
— Так. Братья и сестры есть?
— Пятеро. Но они все в детском доме. Закрытом. Потому что мама занимается секретной работой, и все дети у нее засекреченные.
— А ты взяла и все выболтала.
— Просто я уже взрослая. Я замуж скоро выхожу.
— За кого?
Лена хотела сказать: «За Вовку Пучкова», но передумала, потому что это прозвучало бы не столь романтично.
— Папа меня с одним французом познакомил, — сообщила она, — и тот влюбился без памяти. Сказал, что повесится, если я не соглашусь стать его женой. А мне что, я согласилась. У него дом в Париже, в Лондоне, а еще вилла на море. Средиземном. Он богатый. Миллионер. Нет, даже миллиардер.
— Вот как?
— Да-да. Он очень красивый. С кинозвездами дружит. Они тоже за него замуж хотели, но он выбрал меня. Сказал, что на «мерседесе» кататься будем.
— Потрясающе! — оценил Виталий Витальевич. — Ну а теперь, Леночка, расскажи про себя еще раз. Про себя, про Клавдию Васильевну, Федора Ивановича… и других. Только правду, ладно?
Лена сначала растерялась, а лотом обиделась.
— Ну вот, если вы все знаете, зачем спрашиваете?
— Кое-что я действительно знаю, но не все. Вот ты мне и помоги.
— А зачем?
— О, — усмехнулся из темноты Виталий Витальевич, — на это есть немало резонов. Ты ведь хочешь выйти отсюда живой-здоровой, снова увидеть родителей, чтоб все было тип-топ?
— Хочу, — ответила Лена, не совсем понимая, куда клонит невидимый собеседник.
— Но ведь этого может и не случиться, — произнес он. — И хотя тебе не шестнадцать, а всего лишь четырнадцать, ты уже должна понимать, что всякие случаются истории: уходят люди из дому и не возвращаются Слышала о таком?
— Слышала и в «Московском комсомольце» читала.
— Но ведь ты не хочешь, чтобы какая-нибудь другая девочка прочла то же самое про тебя?
— Нет, — твердо заявила Лена.