— В таком случае ты должна сотрудничать с нами и честно отвечать на все вопросы. Это очень важно. Договорились?
— Ага. А вы кто?
— Я тот, кто задает вопросы. А ты та, которая на них отвечает, — в голосе зазвучало раздражение. — И не советую тебе нарушать правила. С твоей мамой в последнее время происходили какие-нибудь странные вещи, ты не замечала?
Лена задумалась.
— Она злая какая-то стала… Обнюхивает меня, когда с работы приходит: не пахнет ли от меня сигаретами.
— Так. А еще?
— С папой ругается.
— Ты не слышала, чтобы она упоминала, что случайно нашла что-то?
— А-аа, так вот про что вы спрашиваете! — воскликнула Лена. — Надо было сразу так и сказать. Но это не я, это все она виновата. Это она их на антресоли запихнула, а сама забыла.
— Что запихнула? — нетерпеливо поинтересовался Виталий Витальевич.
— Как что? Ботики, конечно. Ей папа ботики в позапрошлом году подарил, а она их на антресоли засунула и забыла. Целый год искали и наконец нашли. А меня ругала, как всегда. — Лена обиженно поджала губы.
— Ботики — это хорошо, — Виталий Витальевич едва сдерживался. — А что еще было?
— Извините, пожалуйста, — попросила Лена, — а вы бы не могли отвернуть от меня лампу, а то я ничего не вижу, ну просто совсем ничего.
— Она не отворачивается, — отрезал собеседник.
— Тогда я табуретку переставлю, — предложила девочка.
— Табурет привинчен к полу.
— Да? А зачем?
— Вопросы задаю я! — внезапно заорал Виталий Витальевич.
— Хорошо-хорошо, — пробормотала Лена, — только не надо так кричать, а то у меня перепонки лопнут.
— А у меня — терпение, — откликнулся голос. — Последний раз спрашиваю: что-нибудь необычное происходило у вас в доме в последнее время?
— Папу кто-то избил. Хулиганы какие-то. Он теперь со шваброй вместо костыля ходит.
— Еще!
Лена вздохнула: вроде все новости.
— Ладно, — сказал Виталий Витальевич, меняя тему. — А как ты думаешь, родители тебя любят?
— Нет, — категорично заявила девочка, — они мне даже платье отказались купить. Замечательное платье — с воланами, а спина открытая, прям как в кино. Я с ними полтора месяца из-за этого не разговаривала.
— А если тебе будет угрожать опасность, они забеспокоятся, как ты думаешь?
— Какая опасность? — спросила Лена и закрыла рот ладошкой: она ведь обещала Виталию Витальевичу, что больше не будет задавать вопросов.
Тут она увидела, как из темноты возникает мужская фигура. Свет бил мужчине в спину, разглядеть его было невозможно — черный силуэт.
Он стремительно приблизился к девочке и, размахнувшись, залепил ей такую пощечину, что она свалилась на пол.
Лена сначала даже не поняла — что такое? Потом пришла в себя и заплакала.
Когда поднялась, Виталий Витальевич уже успел скрыться в темноте за лампой.
— За что? — спросила Лена.
Она была напугана и подавлена.
— Сядь на место, — распорядился собеседник.
— Мне же больно.
— Хочешь еще?..
— Нет.
— Тогда отвечай: будут ли что-нибудь предпринимать родители, если ты окажешься в опасности?
— Моя мама работает следователем в прокуратуре, она всех вас за решетку посадит! — запальчиво сообщила девочка.
— Понятно. — Какое-то время Виталий Витальевич молчал, а потом произнес: — Возможно, тебе придется еще раз поговорить с мамой по телефону. Попроси ее, чтобы она поторопилась, а то будет хуже. Скажи, что от нее зависит, свидитесь вы еще когда-нибудь или нет. И еще скажи, чтоб не делала глупостей… Запомнила?
— Запомнила, — буркнула Лена.
— Нет, девочка, ты не поняла меня, — елейным голосом сказал собеседник. — Я не про какие-то там побои говорю. Бить тебя я больше не буду. Я просто позову сюда мужиков, и они тебя трахнут во все дырки. Поняла? Ты поняла, маленькая сука?
Лена зарыдала. Рыдание вырвалось из ее груди диким ревом. Она вскочила с табуретки и забилась в угол. Так страшно ей не было еще никогда.
— Теперь поняла, — констатировал Виталий Витальевич. — Иди назад, в камеру.
Тотчас дверь распахнулась, и конвоир с голым черепом безмолвно вырос на пороге.
— Иди! — повторил из темноты Виталий Витальевич.
Охраннику пришлось тащить ее волоком. Лена билась и царапалась. Но разве могла она справиться со здоровым мужиком?
Опять она оказалась в своей темнице.
Сейчас она готова была рассказать этим страшным людям все, что знала, — про ХРЮКАЛОНУ, про бумажку… Вообще все, что только прикажут…
Только одно удерживало.
Мама успела сказать в телефонную трубку: «Молчи!»
Лена перестала всхлипывать. Нет, она им ничего не скажет. Мама не позволила.
Из-за двери гремели победные марши.
«И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди!..» — бодро рокотал голос певца.
«Еще и музычку поставили! Сдохнуть можно».
Она выслушала немало маршей и хоровых песнопений, прежде чем эта коммунистическая музыка — репертуар здесь был однообразный — не стала сводить ее с ума.
Лена сначала тихо, а потом все громче стала барабанить в дверь.
На этот раз открыли быстро.
Лысый даже не выслушал Лену, он просто двинул ей кулаком в лицо и снова запер дверь.
Пятница. 2.41–4.19
— Ты хочешь сказать, наша Лена якшается с каким-то негодяем? — возмущенно выпалил Федор Иванович, на глазах багровея.
— Не с каким-то, а с очень даже определенным, — поправила Клавдия, — давненько мне с подобными экземплярами общаться не приходилось. Кажется, даже у меня в СИЗО такой типаж — большая редкость. Абсолютно бессовестный, циничный, злобный, лживый, наглый… Посмотрел бы ты в его глаза.
— Мне и смотреть не надо, — кипятился Дежкин. — Если моя дочь выбрала его в приятели, значит, это хороший и порядочный парень.
— Этот порядочный парень бросил твою дочь в беде, — сказала Клавдия. — Мало того, я подозреваю, что все было подстроено заранее. Ему заплатили, чтобы он привел Лену в назначенное время в назначенное место.
— Ерунда!
— Я видела, как он подал знак Носику. Если б не этот знак, Носик, возможно, был ты теперь жив.
Федор Иванович не хотел ей верить.
— Конечно, ужасная история. Но при чем здесь молодой человек? Бомж пытался улизнуть от тебя и свалился под колеса поезда. Ты же не хочешь сказать, что этот парень… как его?.. Пучков помог Носику отправиться в мир иной?
Клавдия с досадой отвела взгляд. Дело в том, что именно это она и пыталась объяснить упрямому супругу.
Она вернулась домой полчаса назад, измочаленная до предела.
Станция метро была перекрыта; на место происшествия прибыла следственная бригада.
Обезглавленный труп Носика опустили в полиэтиленовый мешок; голову завернули в полотенце и положили туда же.
Клавдия опрашивала свидетелей, и вот странность: все они, как один, утверждали, что Носик двигался к выходу среди толпы, то есть примерно по центру платформы, — а для того чтобы упасть под колеса поезда, необходимо было оказаться на самом ее краю.
Как ни крути, получалось, что перед самым эскалатором бомж сделал неожиданный рывок в сторону, будто специально для того, чтобы свести счеты с жизнью.
Однако по прыти, с которой Носик пытался ускользнуть от Клавдии, никак нельзя было предположить о его суицидальных намерениях.
Оставался единственный вариант, самый невероятный, но и самый определенный: бомжу помогли очутиться на рельсах метро.
Старушка, которая двигалась чуть позади Носика, утверждала, что видела, как из толпы вдруг возникла сильная рука и, ухватив бомжа за воротник, потянула на себя, в сторону путей.
— На запястье были вот такущие часы, — повторяла старушка, для убедительности складывая в кольцо указательные и большие пальцы обеих рук.
— Видишь, что ты натворил, подонок?! — кричала Клавдия Пучкову, стиснувшему губы и ненавидяще глядевшему из-под бровей на следователя. — Зачем ты его спугнул?
Пучков молчал.
Его отправили в отделение. В конце концов, рассудила Клавдия, после того, что она узнала о роде занятий молодого негодяя, она просто не имеет права отпустить его восвояси.
— За что? — мрачно поинтересовался Пучков.
— Догадайся сам, — посоветовала Дежкина.
Итак, что ей принес прошедший день? Новые вопросы, вопросы, вопросы… И ни одного ответа.
Похищение Лены было тщательно спланировано — теперь Клавдия окончательно убедилась в этом.
Некто, неизвестный и могущественный, смог манипулировать столь разными людьми, как Пучков и Носик, заставить их под страхом смерти держать язык за зубами. Кто?
Одной с этой ситуацией не справиться, решила Дежкина.
Она направилась к телефону и набрала номер Чубаристова, совсем забыв, что на часах половина четвертого ночи. Ей казалась дикой сама мысль, что кто-то может спать, когда такое творится.
На другом конце провода долго не отвечали, а затем что-то щелкнуло и знакомый голос сказал:
— Алло, кто говорит?
— Виктор, это я, Клавдия, — начала было Дежкина, но голос ее перебил и, рассмеявшись, задорно сообщил:
— Это вы мне все напрасно наговорили, ребята, потому что с вами разговаривает автоответчик. А теперь дождитесь сигнала и скажите мне что-нибудь более содержательное.
— Дурак! — сказала после длинного гудка Клавдия и бросила трубку.
— Что ты собираешься делать? — сурово поинтересовался Федор Иванович.
Дежкина пожала плечами:
— Не знаю, Федя… Мне кажется, что с каждым шагом я не приближаюсь, а удаляюсь от разгадки.
— Верните мне дочь, а там делайте что хотите! — заорал Федор.
— Прекрати истерику. Давай лучше подумаем, как действовать дальше.
Дежкин отвернулся и сквозь зубы пробурчал:
— Кажется, я знаю, как…
— Ну? — нетерпеливо произнесла Клавдия.
— Это мое дело.
Она сдалась. Пусть делает что хочет. Не желает говорить — не надо. Обойдемся.
И вновь набрала номер Чубаристова. Еще раз выслушала знакомый хохоток.
— Дважды дурак! — рявкнула Клавдия после сигнала и бросила трубку.