— А вот каким, — перебил ее Чубаристов. На лбу его пролегла глубокая морщина. Она, Клавдия знала это, выдавала высшую степень сосредоточенности коллеги. — Первое: не вздумай докапываться до дна. Не надо тебе знать, как расшифровывается слово. Вполне возможно, что, разгадав загадку, ты будешь представлять серьезную угрозу для… сама знаешь, для кого. Они тебя в порошок сотрут. И тебя, и всю семью твою. А пока в их глазах ты являешься всего лишь шкафчиком, в котором хранится искомый ключ. Надо суметь вскрыть шкафчик, но уничтожать его необязательно. Существует единственный выход: ты должна обменять эту шифрограмму на дочь и заручиться всеми возможными гарантиями безопасности.
— Легко сказать, — откликнулась Дежкина, — а как сделать?
Чубаристов покачал головой:
— Вот уж это должна решить только ты сама. Никто не поможет… даже я. И не потому, что нет желания, а потому, что нет возможности.
— Успокоил…
— Если ты явилась ко мне за успокоением, то должен огорчить; пришла не по адресу, — резко произнес Виктор. И уже мягче добавил: — Чаю хочешь?
— Что вы все меня сегодня чаем напоить пытаетесь? — в сердцах воскликнула Клавдия, поднимаясь из-за стола и направляясь к двери.
Чубаристов поглядел ей вслед и вдогонку шутливо крикнул:
— А за дурака на автоответчике ты мне еще заплатишь!
Клавдия ничего не ответила.
Пятница. 11.40–13.17
С Клавдией Игорь Порогин столкнулся в коридоре прокуратуры, но она прошла мимо, будто не узнала.
Лишь головой качнула: мол, ни о чем не надо спрашивать.
Черная, как смерть.
Такая встреча кому хочешь настроение на целый день испортит.
Ужасно, когда на твоих глазах страдает близкий человек (а Клавдия конечно же была для Порогина близким человеком, хотя он никогда не говорил об этом своей наставнице), и ты ничего не можешь сделать, не в силах помочь.
Сутками напролет Игорь ломал голову над тем, как поступить в сложившейся ситуации.
В мыслях он обращался за советом к Чубаристову, ходил на прием к Меньшикову и даже захаживал в Генеральную прокуратуру… — но в мыслях, только в мыслях.
На деле же он опасался предпринять что-либо без ведома Клавдии. Да и что мог он предпринять?
— Привет борцу за свободу и демократию! — окликнул его Беркович, спускавшийся по лестнице. — Как успехи?
— Здрасьте, Евгений Борисович, — рассеянно откликнулся Порогин. — Спасибо, все нормально.
— Слыхал, ты обезвредил целую банду торговцев оружием.
— Ну, — замялся Игорь, — банду не банду, а одного цуцика отловил.
— Ничего себе, цуцик! — засмеялся Беркович. — Скромность, конечно, украшает, но не до такой же степени. Не каждый день удается обнаружить оружейный склад.
— Так ведь он не сознается.
— Ничего, старик, это дело времени, — подбодрил эксперт. — Цуцики, они все такие. Поупирается, а потом все расскажет как миленький. Тебе еще и повышение за это дело светит. Оружие, брат, это тебе не титьки-матитьки, которыми у нас сейчас Клава занимается. — И, рассмеявшись собственной шутке, Беркович направился к выходу.
Расстроенный Порогин глядел ему вслед.
Сегодня предстоял допрос Ганиева, и одна только перспектива общения с узбеком наводила на Игоря уныние.
Вляпался в историю, прямо скажем.
За эти дни он фактически ни разу не допросил арестованного по полной программе.
По правде сказать, Игорь с содроганием вспоминал разнос, который учинила ему Клавдия.
Теперь ему было просто-напросто стыдно встречаться с Ганиевым один на один и задавать какие-то вопросы.
На предыдущих допросах Мамурджан как заведенный мурлыкал песню о том, что ничего и никого не знает, а оружие попало к нему по чистой случайности, мол, «прюжинки они и есть прюжинки».
При этом глаза его были несчастные-пренесчастные, и это окончательно добивало Порогина.
Мучимый угрызениями совести, он даже решился забрать к себе домой ставшую после ареста узбека бесхозной таксу Пудинг, которая доставляла ему теперь массу хлопот.
Она принципиально не желала спать на коврике у двери, избирая в качестве ложа подушку Игоря, каждый раз норовила усесться на табурет за хозяйским столом и вообще вела себя крайне неприлично и вызывающе.
Порогин попытался было пристроить таксу в специальный приемник для собак, но выяснилось, что для этого у него не хватит даже двойной зарплаты.
Так теперь и коротал время на пару с четвероногой капризницей.
— Здрасте, гражданин следователь, — сказал Ганиев, едва показавшись на пороге кабинета для допросов, — добрий день. Как спалось?
— Хорошо, если бы не твоя такса.
Арестованный сочувственно вздохнул:
— Как я тебя понимаю, слюшай. Я бы эту Пудинга давно на живодерню отдал, но не могу. Обещал Ларисе Ивановне, слюшай, что до самой смерти содержать буду.
— Ты обещал, а я мучаюсь, — усмехнулся Порогин. — Ладно, давай-ка ближе к делу. Опять будем упираться или все-таки что-нибудь интересное расскажем?
Мамурджан, заметно похудевший со дня ареста, угрюмо покачал головой.
— Гражданин следователь, слюшай, не знаю, чего хотите. Я эти прюжинки не трогал. Пистолет в руках не держал. Сам не знаю, откуда он взялся.
— С неба свалился, — усмехнулся Игорь. — Ты мне баки не заколачивай. Я эту песенку уже который день слушаю. Хочешь по-честному? Ты мне не нужен. Я б тебя хоть сейчас на все четыре стороны отпустил. Но не могу. Потому как речь не об игрушках идет, а о самом настоящем огнестрельном оружии. Ну сам подумай, поверит ли мне начальство, если стану рассказывать байку, что оружие тебе подсунули, что ты ни сном ни духом о нем не знал?
— Так и есть, гражданин следователь! — жарко зашептал Ганиев. — Клянусь Аллахом!
— Да на что мне твой Аллах сдался! — вспылил Игорь. — Ты мне факты выкладывай. Слышишь — факты!
Мамурджан обиженно уставился на концы своих видавших виды ботинок без шнурков.
— Ладно, не сердись. Попробуй еще раз все припомнить. С самого начала.
— Я и припоминаю, — сказал Ганиев, — что ничего не знаю. Если б ты мне не сказали, я бы так и не догадался, что в ящиках пистолеты были спрятаны.
— Тогда рассказывай, откуда ящики…
— От Александра Александровича.
Игорь взял в руки карандаш и приготовился записывать давно надоевшую историю.
— Кто такой Александр Александрович?
— Ларисы Ивановны знакомый.
— Она сама тебя с ним познакомила?
— Уф, какой непонятливый. Слюшай, я же тебе говорил: Ларису Ивановну похоронил — Александр Александрович пришел. Сказал, что Ларису Ивановну давно знает. Сказал, что Лариса Ивановна с ним дружила. Помочь попросил. Мне для друзей Ларисы Ивановны ничего не жалко.
— Какой он из себя, описать можешь.
— Високий, — начал вспоминать Ганиев, — худой. Голова седая. Все.
— Особые приметы у него были какие-нибудь? Наколка, шрам? Что-то в этом роде.
— Я его не рассматривал, слюшай! — обиженно воскликнул узбек. — У нас так не принято, чтобы гость в дом пришел, а я его рассматривал. Я его сначала пловом накормить должен, спать уложить.
— Выходит, он у тебя ночевать оставался.
— Редко. Только когда с границы ехал. Он у меня не любил оставаться. Говорил, собачью шерсть не выносит.
Игорь от неожиданности подался вперед.
— Стоп-стоп, что значит: с границы ехал?
Мамурджан удивленно поглядел на Порогина.
— Ты что, границу не знаешь?
— Выходит, он тебе ящики из-за границы привозил?
— Я его не спрашивал, слюшай. У нас на Востоке не принято, чтобы гостя спрашивать, откуда что привез.
— Ага, — Игорь нервно покусывал карандаш. — Скажи мне, Мамурджан, хотя бы примерно, а с какой границы он к тебе ехал?
— С обыкновенной, — простодушно отвечал Ганиев.
— И часто он из-за границы возвращался?
— Я не считал. То с границы приедет, то на границу поедет. Ничего не говорил. Сказал: работа у него такая.
— Значит, он от тебя и уезжал на границу, верно? А в какую сторону ехал? Ну хотя бы примерно?
— Слюшай, — рассердился узбек, — в какую сторону, я не знаю, мы с ним в поезд садились и ехали. А поезд нас вез, куда надо.
— Что-что?! — потрясенно переспросил Порогин. — Вы с ним вместе ездили? Когда?
— Не помню. Ездили, и все.
— А поезд… какой это был поезд?
— Обикновенный. С вагонами. Ты меня удивляешь, слюшай. Разве поезда не видел?
— С какого вокзала? — простонал Порогин.
— С Ленинградского.
Несколько мгновений Игорь молча глядел на арестованного.
— Что же ты раньше молчал?! — наконец выдавил он. — Что же ты мне голову морочил, вместо того чтобы про границу рассказать?
Казалось, Ганиев был удивлен не меньше следователя.
— Так вы ведь не спрашивали, я и не говорил, — ответил он.
— Вот что, — сказал Игорь, — сейчас ты мне подробно расскажешь, куда вы ездили и зачем. От этого зависит твоя судьба, так что постарайся вспомнить мельчайшие детали.
— Не знаю я никакие детали, — поджал губы Мамурджан. — Приехали, пересели в другой поезд. Александр Александрович сказал: в границе дирка есть, через нее ящики передают. Мы взяли ящики и поехали назад.
— У кого взяли?
— Не знаю. Это Александр Александрович брал. А я на тележке вез от вокзала до дома.
Порогин внимательно рассматривал арестованного.
Если врет, то высококлассно.
Он должен был быть слишком хорошим актером, чтобы разыгрывать из себя такого солнечного дурачка.
Ганиев не актер — это ясно.
— Когда ты в последний раз видел Александра Александровича?
Узбек пожал плечами.
— Приезжал как-то… Может, неделю назад, а может, две… не помню.
— Ящики привез?
— Нет. Просто так в гости пришел. Договориться и денег дать.
— Каких еще денег?
— Ну, чтобы билеты на поезд купить.
— Билеты?
— Да.
— Мамурджан, — вкрадчиво произнес Игорь, стараясь придать голосу как можно более спокойную интонацию, — пожалуйста, сосредоточься и объясни по пунктам: что за поезд, какие билеты?