— Я ему сказал, что Пудинга не могу одну оставить, а он все равно сказал, что я должен поехать. Потому что этот человек заблудится.
— Какой человек?
— Ну тот, который должен был через границу уйти.
Порогина словно подбросило над стулом.
— А фамилию помнишь?
Узбек сочувственно поглядел на следователя, будто сожалел о его непонятливости.
— Как же я его повез бы, если бы фамилию не знал? Конечно, помню.
— Ну?!
— Карапетян фамилия.
Игорь ошалело глядел на арестованного.
Он был потрясен.
Мамурджан Ганиев должен был перевести через границу Карапетяна, того самого Карапетяна, который, судя по всему, и стал причиной всех несчастий Клавдии Васильевны Дежкиной.
— Когда и где вы встретились?
— Мы не встретились. Он должен был прийти ко мне, но не пришел.
«Дурак! Какой же я безмозглый дурак!» — ругал себя Порогин, отирая с висков капли пота.
Конечно, он обязан был догадаться, почуять подвох.
Обрадовался при виде ружейного склада, а на остальное не обратил никакого внимания.
Ведь он видел два билета на ленинградский поезд, датированные тем самым числом, когда погиб в автокатастрофе Карапетян.
Видел и даже не удосужился поинтересоваться, зачем дворнику Ганиеву просроченные железнодорожные билеты.
— Надеюсь, ты говоришь правду, — сказал Игорь, пытаясь ничем не выдать своего волнения. — Если нет, то тебе же хуже.
— Слюшай, гражданин следователь, зачем обижаешь? Я тебя ни разу не обманул. Зачем не веришь?
— Ладно, разберемся. — Порогин нажал на звонок вызова конвойного. — А пока отдыхай.
— Пудингу хорошо кюшать надо. Корми ее хорошо, слюшай, — сказал на прощанье Ганиев.
Игорь его не слышал.
Он наверчивал диск телефона, пытаясь дозвониться до кабинета Дежкиной.
Никто не отвечал.
Пятница. 12.56–14.40
Покуда Порогин безуспешно пытался разыскать свою наставницу, Клавдия прогуливалась под зонтиком у знакомой двери с вывеской «Дружок».
Дверь была заперта, но Дежкину это обстоятельство будто бы не тревожило.
Лицо ее выражало спокойствие и умиротворенность. Со стороны можно было подумать, что не обремененная заботами дамочка решила прогуляться под дождиком в поисках приятных приключений.
Немолодой мужчина в очках с толстыми линзами сделал несколько кругов, прежде чем решился подойти.
Он вежливо приподнял шляпу и сказал:
— Неважная погодка, не так ли?
Клавдия удивленно уставилась в его улыбающееся лицо.
— А?.. — рассеянно спросила она.
— Я говорю, не самое лучшее время для моциона на свежем воздухе. Здесь поблизости есть отличный ресторанчик. Позвольте пригласить вас…
— Благодарю, — покачала головой Дежкина, желая закруглить этот несвоевременный разговор.
— «Благодарю, да» или «благодарю, нет»? — не унимался прохожий, поблескивая линзами.
— Благодарю, нет, — произнесла Клавдия.
— Будьте благоразумны, — настаивал незнакомец. — Зимние дожди сулят простуду, а то и кое-что похуже. Не разумнее ли скоротать время в теплой дружеской компании за бокалом доброго винца и отличной закуской?
— Отвали, козел! — прошипела Дежкина с таким видом, что очкастый, не ожидавший подобного, отпрыгнул в сторону.
— Прошу прощения… Извините, — пролепетал он и помчался прочь, даже не пытаясь перепрыгивать через лужи.
Клавдию только на мгновение уколол стыд — слишком по-хамски обошлась с незнакомцем, — но, едва он удалился, она тут же забыла о нем.
Ожидание затягивалось, и Дежкина то и дело нервно поглядывала на часы.
«Она приедет, — убеждала себя Клавдия, чувствуя, что с каждой минутой уверенность эта ослабевает, — она должна приехать… у нее нет выхода…»
Однако площадь по-прежнему была пуста.
Немногим более часа назад Дежкина отправилась к Лизе Кройторовой в Институт химии.
Лиза, долговязая и длинноносая, была девицей сорока с лишним лет, которую Клавдия некогда избавила от домогательств ухажера-шантажиста.
Ухажер был профессиональным альфонсом. Безошибочным чутьем угадав в перезрелой и некрасивой Лизе тоскующую по мужской ласке душу, он умудрился за какие-то пару месяцев высосать из нее все сбережения и едва не лишил небольшой квартирки на Чистых прудах.
К счастью, Клавдия вовремя вмешалась, и Кройторова осталась при своем скромном, хотя и подчистую разоренном жилище, а вот ухажер — с носом.
Какое-то время, донельзя раздосадованный, что верная добыча ускользнула из рук, он даже пытался угрожать Дежкиной, караулил у подъезда, однако как-то раз напоролся на Федора Ивановича и с той поры исчез.
Федор Иванович с удовольствием сообщил жене, что альфонс отведал его коронный удар правой.
Лиза трудилась в институтской лаборатории. Ее ежедневные обязанности заключались в бесконечном промывании больших и малых пробирок, колбочек, мензурок и содержании в сохранности значительного арсенала всевозможных растворов, порошков и газообразных веществ.
Клавдия нашла Кройторову в крошечной подсобке. Не сняв с рук толстых резиновых перчаток, она сосредоточенно накладывала на губы слой коричневой помады и любовалась эффектом в разбитом настенном зеркальце.
— Лизонька, — торопливо произнесла Дежкина, — как хорошо, что я тебя застала. Пробегала мимо, надо срочно позвонить, и, как назло, ни одного действующего таксофона во всей округе.
— О чем речь, Клавдия Васильевна! — обрадовалась, что может ей помочь, Кройторова. — Нам вчера новый аппарат поставили, очень хорошо слышно. Я как раз вам хотела позвонить, узнать, как дела.
— «Хорошо идут дела, голова еще цела!» — процитировала Клавдия строку из полузабытого детского стихотворения. — Рада тебя видеть.
— А уж я-то! — отозвалась Лиза. — Хорошо выглядите. А я?
— У тебя новая помада, — отвечала Дежкина. — Ты решила сменить стиль?
— Замуж выхожу, — гордо сообщила лаборантка.
— Неужели?
— За профессора. Он мне уже предложение сделал.
— Поздравляю.
— Только он лысый и у него трое детей. Это ничего? — в последних словах Кройторовой сквозило волнение.
— Главное, чтоб любили друг друга…
— Я тоже так думаю, — со вздохом облегчения произнесла Лиза. — Мужчину надо ценить не за внешность, а за ум. А он у меня, знаете, какой умный — аж страшно. Я ему про этого… рассказала.
— Зачем? — удивилась Клавдия.
— Проверить, по-настоящему ли он меня любит или же просто так.
— Проверила?
— Ага. По-настоящему. Он меня простил.
— Ясно, — сказала Дежкина. — Где телефон?
— Что это с вами, Клавдия Васильевна? — воскликнула Лиза. — Вот же он, перед вами.
Телефонный аппарат и вправду стоял на самом видном месте, на столе, в окружении пузатых сосудов с маслянисто поблескивающей жидкостью.
Клавдия заглянула в записную книжку и набрала номер.
— Алле? — лениво ответил женский голос.
— Это следователь Дежкина… помните, мы с вами встречались?
— Так. Ну и?..
— Нам необходимо повидаться.
— Вам необходимо? — уточнил голос, нажимая на слово «вам».
— Нам обеим. Это в ваших интересах.
— В моих интересах — никогда больше не видеть вас и не слышать.
— Боюсь, это не избавит вас от серьезных неприятностей.
— Угрожаете?
— Предупреждаю.
— О’кей, — произнесла собеседница после длительной паузы. Клавдии даже показалось, что, прикрыв трубку ладонью, она успела посоветоваться с кем-то, — о’кей, через час я заеду в офис фирмы. Туда, где мы встречались в прошлый раз. Вас это устроит?
— Вполне.
Клавдия опустила трубку и вздрогнула, потому что Кройторова внезапно взвизгнула над самым ее ухом.
— Что? — вскрикнула она, а Лиза в это время подхватила на лету падающую колбу, которую Клавдия чуть не столкнула локтем со стола.
— Клавдия Васильевна, — простонала Лиза, — осторожнее! Это же кошмар что такое!
— Извини, Лизонька, — растерянно пробормотала Дежкина.
— Да что там «извини»! Мне-то что… А вот вы бы! Это же одна из самых сильнодействующих кислот. Одна капля дерево насквозь прожигает.
— Вот как? — заинтересовалась Клавдия…
…Вшшших! Дежкина, задумавшись, не успела отскочить в сторону.
Тяжелым веером брызг ее обдала с ног до головы подъехавшая машина.
Она стояла под зонтом, с плаща стекала грязная вода.
Ираида Петровна между тем как ни в чем не бывало выскользнула из салона машины и с удовлетворением оглядела мокрую Дежкину.
— Извиняюсь, — пропела она.
И непонятно было: то ли за грязный плащ прощения просит, то ли за почти часовое опоздание.
Пятница. 15.27–16.43
Мерзнувшая на ветру со своим летним товаром тучная мороженщица обратила внимание на странного прихрамывающего типа, вынырнувшего из подземного перехода и направившегося в сторону здания Министерства обороны. Под мышкой он сжимал большой рулон бумаги и древко со скрученным флажком, а в руках держал авоську с трехлитровой бутылью, наполненной прозрачной жидкостью.
Мороженщица проводила взглядом сутулую спину и, притопывая на холоде, осипшим голосом принялась нахваливать сливочное эскимо в шоколаде.
Федор Иванович неторопливо обогнул безликое белое здание, получившее в народе прозвище «Пентагон», и поднялся по ступеням на уложенную плитами площадку перед входом.
Оглядевшись, он выбрал точку, с которой бы его было достаточно хорошо видно из окон здания и проезжающих мимо машин.
Вынув из внутреннего кармана пальто армейскую старую фляжку, он отвинтил колпачок и сделал несколько больших глотков; поморщился и занюхал водку рукавом.
Затем он освободил бутыль из авоськи и снял пластмассовую крышку.
Убедился, на месте ли зажигалка.
Приготовления были окончены.
«Ну что, — сказал он сам себе, — поехали, что ли?»
На глазах у обомлевшего прохожего Федор Иванович поднял над головой банку с прозрачной жидкостью и опрокинул ее на себя.
В воздухе запахло бензином.